Рассказ
Я качу свою телегу уже сотни тысяч километров. В ней лежит он, тот ради кого я жила последние наверное лет 200. Мы с ним были знакомы с самого рождения, я его любила, я его ненавидела и я его боготворила. Тот день когда я родилась я не забуду никогда, да и мне не дадут его забыть. Все те кто сейчас идет мне на встречу всем своим видом дают мне понять кто я, что я сделала, и что меня ждет. А ждет меня дорога, телега и он в телеге.
Несколько раз мне пришлось останавливаться, чтобы поменять повязки на ногах. Ноги совсем плохи, мозоль на мозоли, постоянно идет кровь, но я то знаю, что это все мне во благо.
Недавно в меня кинула кирпичом незнакомая женщина. Она шла из магазина и неторопливо подняв с дороги кусок кирпича кинула его в меня.
- Доброй тебе дороги! - Прокричала она вслед за кирпичом, который попал мне в нос и из него хлынула кровь. Я облизала кровь которая уже добралась до губ и не стала останавливаться. Да и незачем этого делать, я знаю, что они искренне желают мне добра и хотят чтобы моя дорога не закончилась никогда.
Помню лет 60 назад мне на дороге попался старый монах, который пытался дать мне кусочек старой слипшейся каши. Пахла она отвратительно и на вид была совсем зеленая, но я решила взять кашу и насытится ей, ведь я знаю, возможно мой путь никогда не закончится. Только я протянула руки к монаху как на него налетели старые древние, потомки тех самых воинов которые боролись за свободу, равенство и добродетель. Их штыки давно заржавели, те что остались от их отцов, что кололи ими тела заблудших от мира душ. Вот и теперь мир настиг монаха, его пронзали штыками, кровь шла из ран вперемешку с осколками отлетевшей ржавчины. Он умер на моих глазах, зажав в руках кусок старой каши. Доброй тебе жизни, кричали они уходящему монаху, доброй тебе дороги прокричали они мне вслед, я уходила и шла и шла дальше.
Всё это время я вспоминаю один момент из своей старой жизни. Как мы пошли с ним в парк и встретили бородатого пирата с попугаем на плече. Пират очень гримасничал и постоянно прыгал на своей деревянной ноге, ему это очень нравилось, а еще ему понравился, что попугай был говорящий и живой. Я уже тогда понимала, что ему осталось немного, может неделя, а может две.
Обдумать тот день когда он умер мне так и не удалось. Сначала я просто перестала дышать, я понимала, что дыхание мне больше не нужно, сквозь темноту которая меня накрывала я слышала крики толпы, удары железным прутом и пугающую тишину потом. А потом меня отпустили, дали телегу и я ее покатила. Сначала мои глаза были завязаны и я не видела, что в телеге лежит он. Я осмелилась снять повязку только через года два. Я сразу обратила внимание, что мои ноги вывернуты и кожа совсем повисла на тонких лоскутках, которые закрепила на мне запекшейся кровь. Со временем я привыкла к новой походке, а кожа засохла и сама облетела. На ее месте стала зарождаться новая, но она конечно же была не той, что дала мне мать, теперь мне просто ее выдали как необходимую данность. Он лежал в телеге как живой, как в тот последний миг, когда его голова полетела с обрыва, с насыпи из камней и глины. В тот день я хорошо запомнила дождь, мелкий, неразборчивый, но уверенно мокрый. Тогда я плакала, но возможно это был просто дождь. Но те кто меня бил точно могут сказать, инстинктивно от ударов прутом слезы текли, вперемешку с кровью.
Со временем городские пейзажи стали сменятся пепельными равнинами и пиками сгоревших черных деревьев. Их тонкие пики торчали из земли словно иглы дикобраза, они не двигались и были словно застывшие никому не нужные тонкие люди. Раны на ногах покрыл пепел, откуда он пришел я не знаю, возможно это были души, а возможно просто сгоревшая теперь никому не нужная ярость прошлого. Иногда мне попадались таблички вколотые в пепел, на них всегда было написано одно и тоже «Тут закончился его путь. В нем не было ничего святого». Скоро и обо мне заботливые древние напишут такое послание, тем кто будет идти после меня. А будьте уверены таких как я будут сотни, тысячи, миллионы.
Пару лет назад мне на пути встретилась могила, на ней не было никаких надписей, она была черная, монолитная и одинокая. Худшее наказание для тех кто проложил свой путь, и нем ничего не сказано, о нем никто не помнит, но в тоже время его знают все от мала до велика. Я остановилась напротив могилы и присела поджав скрюченные сросшийся колени. Я обдумывала свою дальнейшую дорогу, размышляла над путём, над дорогой, и конечно же над телегой.
- Кто я после этого? Как меня зовут и кто меня помнит?! - Рыдала я над черной могильной плитой. Ко мне подошел он, хозяин данного места. Он всегда был здесь и наблюдал за теми кто идет мимо.
- Ты еще не закончила путь, не останавливайся, - сказал он мне положив сзади сгнившую от времени руку на плечо. Я подняла лысую ободранную голову наверх и посмотрела в его пустые глаза. Он возвышался на до мной, но по мнению древних был ниже всех.
- Если ты закончишь путь, тебя забудут и никто тебя не будет помнить, - присел он рядом со мной на одно колено.
- Но за что меня помнить? за то что я убила его? - я кинула заплаканные кровью взгляд на стоявшую рядом телегу.
- Его уже не вернуть, а твоё имя еще с тобой, оно будет всегда, пока ты будешь катить телегу. Посмотри на меня, кто я теперь? Безликая гниль ради которой потратили всего лишь кусок черного гранита без надписи и пожелания.
Он встал с пепла и медленно зашагал к своей могиле. На старом кителе прослеживались дыры и заплаты, кое где была видна гнилая плоть, китель в котором он уверенно управлял теперь всего лишь тряпка.
- Я закончил свой путь давно, я осознал, что я бич человеческий, о ком стыдно говорить даже в одинокой комнате без дверей и окон. А ты всего лишь убила дитя, бросила его под поезд.
- Но это одно и тоже! - прокричала я навзрыд в ответ.
- Посмотри на них, скажи это смотря в их глаза, - он остановился у своей могилы и посмотрел мне за спину, сквозь меня.
За моей спиной стояли они, безликие, грустные и изможденные. Такими их запомнило время но потеряло их имена. Их было миллионы, они молча смотрели на могилу своего создателя. Они не выражали эмоций, как тогда как и сейчас.
- Я не хочу так, я устала! - я отшвырнула телегу и его голова снова покатилось как тогда, в тот день когда я положила его на рельсы.
К голове молча подошел древний, его ряса свисала до пепла и загребала его кучами, лица не было видно, и только заржавевший штык напоминал о том кто он есть в этом мире. Он подобрал голову и несколько секунд смотрел в ее потухшие глаза, потом он направил невидимый взгляд на меня и молча зашагал. На пустом пепельном месте он положил голову и достал из широкого кармана рясы дощечку с надписью. Удар удар удар, молоток забил табличку в пепел и теперь точно, мой путь закончился и обо мне теперь никто не помнит и никто не знает, лишь надпись гласит, во мне нет ничего святого.