Сначала у мамы сильно заболели суставы.
Она не могла ходить, жила на обезболивающих.
Я возила ее на "блокаду", ей кололи внутримышечно что-то, что приносило облегчение временно.
Потом боль возвращалась. Мама страдала, мучилась, болела.
Я истово сочувствовала. Таскала ее, бедную, по врачам. Таскала врачей, каких возможно, на дом.
Мама самостоятельно уже почти не ходила - передвигалась с ходунками или на коляске. Коляска не влезала в машину. Это напрягало.
Я все время гуглила варианты, что еще можно сделать, чтобы облегчить состояние. От постоянного лежания появлялись пролежни, их надо было обрабатывать.
Я пыталась перевернуть маму, но любое движение причиняло ей боль. Она стонала в голос, отталкивала мои руки, говорила: "Да отстань ты, ради Бога", не давала поправить простынь, просушить и присыпать раны.
Я пыталась быть полезной. Действовать. Решать. Но чем больше пыталась, тем большее встречала сопротивление.
Боль выкорчевала из мамы вежливость и благодарность. Остались худшие проявления личности: злость, ярость, вечное недовольство.
Любая смена постельного белья или попытка подоткнуть одеяло вызывала шквал негатива в мой адрес, побелевшиии губами: "Оставь меня в покое!"
"Как будто это мне надо... Дочерний долг - это важно, но, блин, сколько я должна-то?" - думала я после каждой схватки за возможность улучшить ее состояние и раздраженно плелась на кухню заваривать растворимый кофе.
Я не помню, в какой момент вдруг закончилось сочувствие.
Не помню того рубикона, но.
В один из дней я вдруг стала холодно и отчужденно делать то, что должна. Механически. А эмоционально будто больше не вовлекалась. Стала роботом.
Говорила маме сухо:
- Перевернись.
Молча слушала стоны, без ласкового и заботливого: "Потерпи, немножко осталось, сейчас-сейчас".
Не было ресурса больше на эмпатию.
Мама удивилась, заметила перемены во мне. Она теперь особенно громко стонала и ждала привычного сочувствия. Но его больше не было. Оказалось, что у сочувствия есть лимиты.
Я была в шоке с себя новой, жестокосердной, какой-то... отдельной.
Я помню, как ходила тогда к психологу. Болезнь близкого - это сильный стресс для всех, кто рядом. Потому что вместо одного близкого вдруг появляется другой, настолько чужой, что не понятно, что с ним делать.
Я ходила к психологу тайно, будто это преступление. Потому что это маме больно, а за помощью иду я. Как-то неправильно (я так думала). Теперь думаю, что это - самое правильное из всего, что могло быть.
Но мне тогда не повезло: психолог мне не понравился совсем. Говорил глупости и всё мимо. Например, он мне подарил мантру, чтобы принять мамино поведение:
- "Это не мама, это болезнь в ней".
Я помню, как уточнила:
- А если это мама, а не болезнь?
- Тогда вот такая мантра: "Это моя мама, но это не я".
В тот момент мне это показалось какой-то ерундой, я еще подумала: "Вроде опытный психолог, с рекомендациями, а чушь такую порет". Я запомнила мантру, но не знала, как использовать.
А потом вдруг наступил момент "переохлаждегия души", и мантра про "это моя мама, но это не я" оказалась спасительной. Хорошо, что она была спрятана на антресолях памяти и ждала своего часа.
Я приняла как факт, что лимиты сочувствия ограничены. И я теперь робот, потому перечувствовала все чувства досыта, и выскребла их из души до донышка, отскребла по сусекам все имеющиеся, и теперь вот всё. Ни крошечки больше нет.
Я наняла сиделку. Кстати, маме потом сменили лечение, и ей стало лучше, но история даже не об этом.
А о лимитах.
Все эти два месяца я мечтала о том, что все самое страшное скоро закончится. Очень скоро. Вот-вот.
А все вокруг - психологи, политологи, все другие ...ологи, говорили, мол, тем, кто настраивается на долгосрочный треш, легче по итогу его принять и смириться. Потому что ожидания не разбиваются ежедневно о реальность, и острые осколки не втыкаются в нежные несбывшиеся надежды, и не кровят.
- А как договориться с собой, я не понимаю? - спрашивала я у тех, кто, как мне казалось, мог знать ответ.
- Сепарируйся. Живи свою отдельную жизнь. Не сливайся с политической и военной повесткой. Верни себе себя.
Вот такие ответы были. Но внутри меня они встречали ярое сопротивление.
- Как, ну как можно жить жизнь, отдельную от общества? Я же не сама по себе, я - часть этого общества! - спорила я.
- Я подсказываю тебе, как справиться, а ты споришь, что это невозможно. Ты рассуждаешь, как созависисый человек. Знаешь, что это такое?
Я знаю. У меня родители - классика созависимых людей. Папа пил всю жизнь, а мама - спасала. Ненавидела его, дралась с ним, рыдала, разводилась, но... никуда не уходила. И он тоже. Так и жили рядом, как две варежки на резиночке...
Я не могла понять: зачем так мучаться? Разойдитесь. Вы же взрослые. Потом прочла про созависимость. Узнала, что есть взрослые, для которых вот это страдание - как наркотик, кто ж уйдет, слезет с такой иглы. Вот и не уходят...
- Я знаю, что такое созависимость. Понимаю, к чему вы клоните. Что я впилась клещем в эту политическую повестку и никак от нее не абстрагируюсь. Но я правда не понимаю, как ощутить себя отрезанным ломтём, если ты - часть буханки?
- Не хочешь понимать, удобно не понимать, вот и не понимаешь.
И недавно я вдруг поняла.
Нет, не как отлепить себя от новостей, а... что я больше не могу.
Лимит моей внутренней истерики, переживаний, будто заканчивается, я всё делаю, что должна, но с новыми эмоциями... Какими-то отстраненными.
Это само как-то произошло, без усилий с моей стороны. Стресс копился, копился, копился - и вдруг щёлк! - и всё. Во вне ничего не изменилось, а внутри - да.
Не знаю, надолго ли я - отрезанный ломоть, но вот сейчас я, кажется, он.
Я ощущаю сепарацию как ... тревожную свободу.
Я могу читать новости, а могу не читать.
Я вдруг поняла, что ничего не меняет мой инфомазохизм.
Я переживаю за всё, но не сливаюсь, а продолжаю жить. Плыть сквозь.
Я робот.
Ури-ури.
Кнопки нет. Но и сил больше нет.
Не знаю, хорошо это или плохо.
Роботы вообще не используют таких оценочных суждений.
Они просто идут и делают то, что должны...
Катя моя дружит с мальчиком одним, у которого легкая форма аутизма. Он потрясающе выражает свои чувства: говорит в лоб, что думает и что хочет.
Например, говорит: "Пожалей меня" или "Не ругай меня", или "Я не пойду с ней, она меня не любит".
Так интересно наблюдать.
Он как будто проговаривает чувства, констатирует их.
Вот я тоже так хочу.
Я могу сказать, что я сейчас... хладнокровно живу.
Как будто за скобками событий.
Как в математике: "пять пишем, три в уме".
Я что-то пишу, а что-то держу в уме.
Вроде что-то неправильное в этом есть, но... Недавно я потеряла в рюкзаке ключи от машины, и стала прямо на капот выкладывать вещи из рюкзака.
А потом обратно убирать, когда ключи нашла.
И всё убрала, а ручку в форме куклы не заметила (она за дворник завалилась, а на стоянке темно было).
И я час ехала до дома, припарковалась и тут заметила куклу.
И она выглядела обалдевшей: мол, что это было? Почему я ехала неправильно, не там, где должна, замёрзла и растрепалась?
Вот. Прям я. Всё не там и не так, но доехала же...
На фото - моё рабочее место в студии звукозаписи. Планшет с текстом и листы со сложными словами, где указано их правильное ударение и произношение.
Хорошо, что хоть в чем-то есть определённость.
