1. Писатели и поэты готовы извращаться до самой последней крайности, под стать художникам и певцам. Правда, чисто писательские средства извращений у них довольно скудные. И если художник может приколотить свои бледные некрашеные яйца к Красной площади в качестве арт-акта, то у писателя максимум содержательно извратиться — это только навалять унылую порнографию, которая в сравнении с прибитыми тестикулами или тем же порнографическим видеорядом какого-нибудь Тинто Брасса выглядит как лёгкие притеснения евреев и незлобивый бытовой антисемитизм в сравнении с Endlösung der Judenfrage, окончательным решением еврейского вопроса.
2. В русской поэзии начала прошлого века в ходу были разные графические эксперименты, особенно после революции и принятия новой орфографии поэты распоясались, можно сказать, окончательно. Но не бесповоротно. Многим не хватало вкуса в своих экспериментах, иным — чувства меры. Так или иначе, но в целом русская поэзия пережила эту чумку и стала жить и развиваться обычным литературным порядком, то есть не в меру извращённой изобретательности, а в меру таланта и его технической оснащённости.
И если встречается ещё у какого поэта то или иное стихотворение, которое, скажем, до середины сокращает строки, в середине строку составляет одна буква, а к концу стихотворения строки удлиняются, так что последняя строка равна, примерно или точно, по количеству знаков первой строке, — то всё это не более, чем попытка рисовать буквами и знаками, примером чего может служить компьютерная Мона Лиза из эпохи восьмидесятых, напечатанная на матричном принтере нулями и единицами; тогда кое-кому это казалось искусством, хотя здравый взгляд отметил бы, что живопись, представленная даже не на почтовых открытках, а на почтовых марках, бесконечно превосходит компьютерного Леонардо. Вот такую стрелу пустоты, поражающую текст, или букву «К», составленную из слов, поэт может начертать своим стихотворением. Кажется, у А. А. Вознесенского что-то такое имеется. При чтении и восприятии на слух всё это «новаторство» может вызвать неудобство и даже непонимание, содержание стихотворения такая поэтическая ткань, скорее, портит, но так или иначе формальное мастерство поэта сокращать и удлинять строки таким стихотворением продемонстрировано.
Понятно, написать венок сонетов, то есть использовать вполне классическую, а не извращённо авангардистскую, форму стиха, классическую как в «Венке сонетов» В. И. Иванова, скорее всего, у такого поэта сил и мастерства не хватит, а вот так извращаться — пожалуйста!
3. Что сонет, как и всякая формальная структура, требует соответствия себе и потому мастерства недюжинного, причём ограниченного этой структурой и вписывающего своё творение в неё без нарушения присущих ей катренов и терцетов, обязательного соблюдения рифмовки и т. д. — не вызывает сомнений. А кто чувствует свою силу, может даже и в такой ограничивающей форме ещё более усложнить свою задачу.
Я вот читал где-то, кажется у И. Л. Сельвинского, сонет, каждая строка которого состояла из пары слогов или из одного краткого слова. И при этом структура сонета не была нарушена, и шуточное содержание стихотворения до читателя было донесено вполне ясно.
4. Неумеренное использование писателями курсивов, жирного шрифта, разбивки характеризует их неспособность сочетанием слов и пунктуацией, цезурой и красной строкой донести или, напротив, намеренно затуманить свою мысль. Даже Ф. М. Достоевский, писатель, несомненно, гениальный, хотя и очень неровный, часто этим злоупотребляет.
И, напротив, пренебрежение поэтами пунктуацией, делением текста на строфы и даже на предложения характеризует не столько стремление выразить бурный поток поэтического сознания, — что после прозаика Дж. Джойса — прошлогодний жёлтый снег, так любимый оленями, но не читателями, — сколько простое незнание русской грамматики. Да и кому он нужен, этот твой поток?
5. Рубленые строки В. В. Маяковского — прозрачно-наивный приём, придуманный О. М. Бриком, правившем «стихи неграмотного гения», — кстати, гения действительного и действительно неграмотного, — и придававшем стихам ступенчатость потому, что поэту платили построчно. Стоит перейти к оплате за знак, и все лестницы окажутся не нужны, взбираться по ним будет некуда.
Примерно такая же история прежде была с писателем А. Дюма Старшим. Ему платили постранично, поэтому в абзаце у него было по одному предложению, соответственно и слов на странице было сравнительно немного. А как стали платить за слово, так абзацы сразу стали нормальными и осмысленными частями текста.
6. Использование рубрицирующей горизонтальной черты, одной или нескольких звёздочек дополняется некоторыми пробельной строкой. Против этого не стоит возражать, цезура требуется подчас не только внутри строки, но и внутри главы. Не всякий раз писатель сочтёт удобным пользоваться для перехода к другой теме, другому сюжету своего повествования лексическими средствами: «А тем временем Мишка Квакин набивал майку сорванными в колхозном саду яблоками...» Но некоторые даже этим простеньким средством пользуются похабно неумеренно: делают не одну, а две, три, четыре пробельных строки… Это унылое техническое извращение… Вроде, А. Г. Битов этим отличался. Если возвёл на него напраслину, пусть, в гроб сойдя, оттуда меня простит, я пред ним покаюсь.
7. К чему я всё это пишу? Подвиг великого свердловского писателя Николая Григорьевича Никонова спровоцировал эти мои размышления. Пошёл я в одно место, начал там листать его роман «Весталка» (Свердловск: Средне-Уральское книжное издательство, 1991. 544 с.) и на первой же текстовой странице в конце одного предложения вижу сноску к подстрочному примечанию следующего содержания: «В ряде случаев автор употребляет в романе двуточие — там, где традиционное многоточие кажется излишне многозначительным» (с. 4), то есть помимо вертикального двоеточия «:» у автора имеется ещё горизонтальное «двуточие» «..».
«Эк, тебя, новатор! Что ж ты сокращение, обозначаемое точкой, например «т. п.», не дополняешь второй точкой, ежели сокращение у тебя стоит в конце предложения: «т. п..»?» — подумал я. И стал листать книгу дальше. «Двуточий» полно. Есть даже разбивка. Видать, у типографии в 1991 году с курсивами напряжёнка была. Многоточия отсутствуют напрочь. Ой, нет! На с. 318 имеются. В общем, писатель совсем, ну совсем не многозначительный. «Весталку» я читать не стал. Девушка, выписанная таким артистом пера, привлекательной быть не может.
Что ж, это подлинная и несусветная нищета авангардизма. Эх, Никонов, Никонов..
Нет чтоб на площади 1905 года на одной ноге сутки простоять. Рядом с В. И. Лениным. Или окна «Политкниги» булыжником, оружием пролетариата, разбить. Наконец, там же, на площади, есть брусчатка, как и на Красной в Москве...
А у тебя «двуточие».
2022.04.29.