Наряду с воспоминаниями девочки Али Калошиной, во мне жили в моём младенчестве – до семи-восьми лет - ещё другие воспоминания, так же не относящиеся к этой, текущей, жизни…
Они просто поднимались – со дна души…
Помню себя в белом одеянии (рубаха до пят с рукавами?) среди мальчиков. И я – мальчик. Мы стоим напротив друг друга по двум сторонам красной дорожки. Длинная красная дорожка тянется к Кремлю. То ли Варварка, то ли Ильинка?.. В руках у нас какие-то веточки, мы машем ими и бросаем на красную дорожку. Ещё помню себя перед каким-то возвышением (троном?), и я смотрю с благоговением на какую-то прекрасную даму. Она вся в каких-то отсветах, с преобладанием зелёного и розового, и я не могу рассмотреть её лицо, но чувствую, что оно прекрасно…
Недоумевала в детстве: откуда это?! Может, какая-то Ёлка была чудесная, в совсем младенчестве – и так запомнилась?! Но где она могла быть? У папы в институте? Там были обычно скучные Ёлки… Ну, а это – мальчик среди мальчиков?! Красная дорожка к Кремлю… И ещё… Самое страшное!
Ночь. Палаты сводчатые. Мальчики уже легли, и я уже лёг. И даже заснул. И вдруг сквозь уют сна до меня доносятся страшные крики. Какой-то ужас творится неподалёку и уже приближается ко мне.
Вбегают с факелами страшные бородатые полуодетые мужики с криками и ругательствами. Они что-то делают с мальчиком на кровати напротив , и у того вдруг безжизненно свисают голые ноги… Сейчас они приблизятся ко мне… Между нами – ещё один только мальчик. Вспоминаю, что бабушка (оставшаяся где-то далеко, - кажется, в Кракове!) – говорила: «если будет страшно, молись Пресвятой Богородице!». В изголовье висит икона, данная мне в дорогу бабушкой. Под ней – зажжённая лампадка. Я становлюсь на колени прямо в постели и смотрю исключительно на Богородицу, не желая видеть подступающего ужаса. Только успеваю произнести первые слова, как сзади с ругательством (на мою молитву!) подошли и сжали горло… Там только булькнуло – и всё…
(Подчеркну, что росла я в советской и вроде бы атеистической семье. По крайней мере, моя любимая бабушка совсем не была религиозна, и никаких икон у нас в доме, естественно, не было!).
Я умер. Но воспоминания этого мальчика на этом не кончились.
Снова палаты. Другие. Полуподвал, дневной серый свет…
Двое неприятных мужиков в этих больших палатах. И много-много гробов – одинаковых, - маленьких, чёрных, с белым крестом из двух (а не трёх) перекладин на крышке.
Мужики срывают крышки, смотрят в лицо лежащего в гробу мальчика, и произносят с ругательствами одно и то же: «Не он!». Я это вижу всё, а меня ведь – нет! И только когда они сдирают крышку с моего гроба, и глядя мне в лицо, орут «не он!», - и когда я (!) не отдёрнул головы от противного смрадного рта, - понял, что умер… И дальше воспоминаний этого мальчика нет.
Про себя я думала, что, наверное, года в четыре, в три, впечатлилась каким-то страшным историческим фильмом (а мне с грудного возраста позволялось смотреть телевизор), и вот мне снились такие сцены… Конечно, они были несколько более живыми, чем им следовало быть… Но… В общем, я как-то сама себе это объяснила и с этим жила. Особо меня, - тем более уже во взрослом возрасте, - эти воспоминания не беспокоили.
Один только раз, в ранней юности, когда я поехала зачем-то на Ильинку, в какой-то музей, что ли, я, как всегда заплутав в новом месте, в каком-то переулке между домами и церквями вдруг ощутила такой приступ ужаса, что бежала с того места без оглядки до спасительной, знакомой, людной 25 Октября (Никольской), и только там перевела дух! Укоряла себя в малодушии всю обратную дорогу, но пойти туда ещё раз у меня ни за что не хватило бы духу! И бог с ним, с тем музеем, - не особенно и хотелось!.. Объясняла себе потом это нервностью моего переходного возраста, панической атакой... Но на меня и до сих пор веет жутью от этих мест, - л стоит только взглянуть в проём переулка, где-то за "Географическим обществом"!.. Однако, я никак не могла связать этот иррациональный страх с какой-то там "прошлой жизнью", пока...
Пока, - сравнительно недавно, лет семь назад, - не узнала - на лекции по книге Людмилы Таймасовой «Трагедия в Угличе, или Что на самом деле произошло 15 мая 1591 года?», - о том, что же произошло некогда в переулках между Никольской и Ильинкой... В книге Таймасовой описывается вот что.
Между 7 декабря 1590 и 1 января 1591
«Московская резня» — ночью на подворье Нагих убит наемным убийцей («доктор» Симон Будный) настоящий царевич Дмитрий (зарезан), Будный бежал вместе с сыном Стефана Батория, в живых остался эстонский мальчик.
30 детей из свиты перебиты слугами Нагих. / Материалы в книге Л.Ю. Таймасовой «Трагедия в Угличе…».
Подворье Нагих… Ильинка… Палаты… Свесившиеся с кроватки босые ножки мальчика… Чёрные гробики с белым католическим крестом... Это были тридцать мальчиков Польского посольства.
Их зарезали за ошибочно убитого царевича Дмитрия (должны были убить его двойника). И я была (был!) – одним из этих мальчиков…
Я могу подтвердить правоту версии, выдвинутой Людмилой Таймасовой!
То есть, я не знаю, Дмитрий тогда был убит или не Дмитрий, но что в палатах страшные мужики убивали мальчиков – моих товарищей, - я, можно сказать, видела своими глазами! Глазами! Какими? Давно сгнившими в могиле?.. Вероятно, мы видим не глазами, а чем-то другим… Ведь вот – после смерти – я видела, как два мужика смотрят на мальчиков и кричат «не он!». А что это значит? Ведь это значит, что они искали того, кого должны были убить – двойника Дмитрия! Снова – «да» версии Таймасовой!
(По её версии, мальчиков было – три: настоящий Дмитрий, и два двойника. Дмитрий был убит во время Московской резни в конце 1590 года. Один двойник (которого Годунов приказал убить, а вместо него убили царевича и которого, получается, по моим воспоминаниям, искали среди убитых мальчиков) скрылся, и другой двойник уехал с Марией Нагой в Углич, где будет зарезан 15 мая 1591).
Как жаль, что сейчас ещё с таким подозрением относятся к воспоминаниям людей об их прошлых жизнях…
Но… постойте! Ведь Пушкин, скорее всего, знал об этой резне, если писал: «и мальчики кровавые в глазах…». Не мальчик, а – мальчики!!
И юродивый Николка не случайно говорит: "Вели зарезать этих мальчиков!" - их снова несколько, - тех, что отняли копеечку! А потом называет Годунова царём-Иродом, а Ирод, как известно, истребил множество младенцев, а не одного!
И ещё. Есть вот такая картина польского художника начала 20-го века, А. Грицевича.
Вы видите: зима, и никакие няньки-мамки не подбегают к мальчику! Он лежит одиноко, совсем никому не нужный, под забором, похоже, за чёрным входом... И совершенно спокойно стоит какой-то стражник (не видит?)...
Очень интересная картина! И художник - поляк! Но никаких сведений о нём нет в Интернете!
