Бывают вещи, которые соединяют время, которые несут на себе отпечаток эпохи. Семьдесят семь лет назад советский солдат подобрал немецкий формуляр среди руин польского города Рожан и написал на нём письмо матери. Через года он напишет уже свои воспоминания об этом моменте, глядя на сохранившееся письмо.
Этим советским воином был Владимир Яковлевич Назаров, прошедший Великую Отечественную войну сначала добровольцем истребительного батальона НКВД, затем – красноармейцем в 250 стрелковой дивизии. Был контужен и ранен.
Я несколько раз записывал его воспоминания. Ветеран не только рассказывал о военных годах, но и о Кубе, где работал через несколько лет после войны. Оказалось, что Владимир Яковлевич ещё и пишет рассказы. Перед вами эго воспоминания, свидетелем которых стал тот самый листок немецкого формуляра.
Приглушенное эхо войны или пули свистят
В конце 20-километрового марш-броска, при неоднократных атаках на нас фашистскими «мессерами», мы приблизились к пункту назначения и, перейдя реку Нарев, ступили на рожанский плацдарм, на котором воевать нам было велено.
По команде «привал» мы рухнули на землю как подкошенные. Чрезмерное напряжение и усталость свалили нас. Болело и ныло все тело, становилось непослушным. Тогда, в тот момент, никакая смертельная опасность – будь то пикирующие «мессеры» или летящие бомбы из люка «хенкелей», не подняла бы, не сдвинула нас с места. Война пощадила нас, дала отдохнуть, восстановить силы и снова стать боевыми воинами.
Вокруг – руины небольшого польского города Рожан. Ни одного уцелевшего дома. Кое-где торчали остовы изломанных стен. Все деревянное в нем, что могло сгореть – сгорело, кучи кирпича покрывали землю. За что же его так? Ведь он не представлял собой опорного стратегического пункта. Он оказался на дороге, по которой шла война. А она – подлая. Рушит не только большие, но и маленькие города, рушит целые государства, рушит и ломает судьбы людей, калечит и убивает их миллионами. Когда же люди опомнятся, когда они сменят свою вражду и жажду смерти ближнему на дружбу, уважение и любовь друг к другу?
Такие невеселые мысли навевали мне руины польского города Рожан. Еще светился, уходя в прошлое, очередной день войны. Оттуда, издалека, куда он уходил, угасая, доносился голос войны. Там шел бой.
Среди кирпичных руин слабый ветерок шуршал страницами чудом несгоревших, но изодранных в клочья книг, перегоняя с места на место кучи разного легкого хлама, среди которого встречались чистые листы каких-то формуляров. На одном из них карандашом я написал письмо маме, сообщая, что жив и здоров, воюю, просил не беспокоиться, обещал ей, что живым вернусь домой, и свернул этот лист в солдатский фронтовой треугольник.
На плацдарм опускалась хмурая осенняя ночь. На боевые позиции вышли в темноте. Шли тихо, молча, не выдавая своего здесь присутствия. Враг был близко. Именно тогда, в ту ночь, я понял и ощутил подлинную правду слов песни:
«Темная ночь,
Только пули свистят по степи,
Только ветер гудит в проводах,
Тускло звезды мерцают».
Было все как в песне – и темная ночь, и пули свистели, и в разрывах облачности в далеком небе тускло мерцали звезды. Не было только проводов и ветра, гудящего в них. Ночью и война норовит «поспать», отдавая свое время саперам, армейской разведке и сторожевым постам, но сон ее беспокойный, тревожный. С темноты и до рассвета над нейтральной полосой взлетают в небо и вспыхивают белым огнем осветительные ракеты. И только в ночной тишине слышно, как пули свистят. Днем их свист поглощает шум фронта.
Вот ведь какой парадокс войны – ночью умолкает стрельба, редкими становятся даже одиночные выстрелы. Откуда тогда они появляются? Откуда и куда летят эти шальные пули, эти ночные «свистуны»? Они летают над степью, над прифронтовой территорией, летают, словно на них не действует земное притяжение. Они – как странники, сбившиеся с пути. Они – как вестники ненасытной смертями войны. Они свистят и мечутся над землей, пока не найдут свою жертву или пока не застрянут в непробиваемой массе, пока не расплющат в лепешку свое острое жало о бронь.
Вот и сейчас они словно сопровождают нас – дают о себе знать то справа, то слева, то над головой, вызывая тем самым желание присесть или отшатнуться в сторону. Только это напрасно. Пуля, свист которой ты услышал, уже где-то далеко за тобой или в стороне от тебя. Свиста пули, которая предназначена тебе, ты не услышишь, она прилетит быстрее, чем ее звук.
У передовой лежали тела погибших воинов. Это наши герои! Они стояли насмерть! Они не сдали позиций! Они не пропустили врага через них. Их тела еще не успели собрать и похоронить.
Мы пришли им на смену, пришли, чтобы закрепить их подвиг, чтобы удержать эти позиции, с которых в начале января 1945 года войска 2-го Белорусского фронта начали наступление.
С той ночи, с той поры минуло более 70-ти лет. Мне тогда не было еще и 20-ти. Память о той войне живет во мне и по сей день. Многое хотелось бы забыть, но выбросить, вычеркнуть ее оттуда невозможно.
Когда я вернулся с фронта домой, по ночам пугал маму - метался в постели, кричал, матерился, «ходил в атаки». Недаром говорят: «Время лечит».
Мама получила мой солдатский треугольник из Рожана, сохранила и передала его мне. Он – моя память, мой немой свидетель, соучастник той моей опаленной войной юности.
Хочу закончить куплетом одной из песен о войне, заменив в нем слово «часто» на слово «реже»:
«Мне реже снятся те ребята,
Друзья моих военных дней,
Землянка наша в три наката,
Сосна, сгоревшая над ней…»
Иногда в мирной ночной тишине я слышу приглушенное эхо той войны, я слышу, как пули свистят…