Когда в нашем узком читательском кружке А. предложила прочесть следующей «Яму» Куприна – по началу все восприняли эту идею с энтузиазмом. Ну, Куприн же, если кто-то и не читал его в школе, то точно слышал о нём, интересно как его тексты воспринимаются сейчас.
В общем, настроения были сугубо такие положительные. Но что там было на деле…
Начнём с предисловия.
«Знаю, что многие найдут эту повесть безнравственной и неприличной, тем не менее от всего сердца посвящаю её материнству и юношеству», – пишет Куприн.
И автор ни капельки не врал и не преувеличивал: степень откровенности, с которой в повести рассказывается о жизни и быте «женщин с пониженной социальной ответственностью», в начале чтения даже отвергает от его продолжения. Это и случилось с Д. и Н. «Яму» осилили не все, но оно и понятно: не каждому хочется впускать в свою жизнь грязный реализм с примесью запахов человеческих извержений. Хотя это реалии, и воротить нос от них тоже не стоит.
Проблема проституции такая же древняя как, собственно, и сама эта профессия. Куприн же довольно-таки смело для времён царской России (книга была издана в 1915 году) поднимает её в центр общественного дискурса.
«Проституция – одно из величайших бедствий человечества, – говорят герои-резонеры в повести Куприна. – В этом зле виноваты не женщины, а мы, мужчины, потому что спрос рождает предложение».
Нет в печальной русской жизни более печального явления, чем эта расхлябанность и растленность мысли, подчёркивается в книге. «Сегодня мы скажем себе: “Э! Всё равно, поеду я в публичный дом или не поеду – от одного раза дело не ухудшится, не улучшится”. А через пять лет мы будем говорить: “Несомненно, взятка – страшная гадость, но, знаете, дети… семья…”» – снова цитирую я героев-резонеров с чьими сентенциями не возьмёшься спорить.
За секунды сладострастия впопыхах персонажи повести, явно списанные с реальных, платили деньгами, отвращением, болезнью и позором. Девушки, попадавшие в роли работниц публичного дома, конечно же, не выбирали свою судьбу. В заядлом большинстве это были незаконнорождённые, жившие с самых малых лет в постоянной нужде, девочки, которых либо развратили, либо вообще продали в публичные дома, которые некоторое время в имперской России были делом весьма узаконенным.
«Мы – падшие, но мы не лжём и не притворяемся, а вы всё падаете и при этом лжёте», – обратилась одна из «публичных» дам к баронессе, оказавшейся на их территории. «Порядочную» женщину тыкнули лицом в правду о супружеских изменах, содержанстве у стариков-любовников (или же содержании молодых мальчишек) и на другие секреты подобного рода дам, спрятанные в потайной сундучок.
Классика, на то и классика, что спустя столько лет ситуация в целом особо не меняется.
«Погляди на меня, что я такое? Какая-то пепельница, помойная яма, отхожее место, – говорит одна из главных героинь повести. – Подумай, Платонов, ведь тысячи, тысячи человек брали меня, хватали, хрюкали, сопели надо мной, и всех тех, которые были, и тех, которые могли бы ещё быть на моей постели, – ах! Как ненавижу я их всех! Если бы могла, я осудила бы их на пытку огнём или железом!.. Я велела бы…»
Но вместе этого праведно негодующая женщина, которую в 10 лет продала родная мать, заражала приходящих к ней мужчин сифилисом, от которого они благополучно уходили на тот свет – при помощи револьвера или верёвки. Лечить его в те времена было дорого и практически невозможно.
Одного молодого парня, кадетика, она всё-таки пощадила. Пощадила, потому что увидела в нём невинность, непонимание того, что он делает, следуя за туповатым мужским стадом. Это и стало финишной отметкой жизненного спринта героини.
«Гадина, отребье, хуже нищего, хуже вора, хуже убийцы!»
«Я – ничто, я – публичная девка!»
«Пу-бли-чная!... Это значит ничья: ни своя, ни папина, ни мамина, ни русская, ни рязанская, а просто – публичная!»
«Говорящие, ходящие куски мяса!»
«Я, может быть, одна из всех, которая чувствует ужас своего положения, эту чёрную, вонючую, грязную яму»
Читая всё это, думал о том, что жизнь чисто на инстинктах никого до добра не доводила – и из-за поступков мужчин страдали женщины, матери, жёны, дети. Ну и об отсутствии справедливости как таковой тоже думал. Жизнь людей на планете Земля далеко не сказочна, скорее она проста и прозаична в правилах игры, которые нам даны. Переломить их – дело архисложное, с ним не справиться в одиночку. Даже когда публичные дома в имперской России всё-таки запретили – проституция никуда не пропала, она просто перекочевала на улицы больших городов.
Живёт она и по сей день, просто в другом обличии и, при желании, от её существования как такового можно отгородиться. Но проблемы девушек, увязших в этом, как были, так и остались.
А Александру Ивановичу Куприну всё равно хочется сказать спасибо за этот манифест в защиту материнства и юношества. Были в России умные люди… Были и, надеюсь, есть. Ведь когда-нибудь их способности по решению даже самых закоренелых проблемных вопросов обязательно понадобятся.