Продолжаем рассказывать о неочевидных шедеврах советского кино, достойных повторного просмотра и ревизии сегодня. В новом выпуске Дмитрий Карпюк разбирает смелую экранизацию Алексея Толстого, которая в 1965-м спасла карьеру удивительной актрисы Нинель Мышковой.
Юная Ольга Зотова (Нинель Мышкова), еще вчера гимназистка, читавшая Гамсуна, в лихом 1918-м лишается родителей, дома и чуть ли не жизни после налета бандитов, одним из которых оказывается сосед (Иван Миколайчук, игравший в шедеврах украинского поэтического реализма «Тени забытых предков» и «Каменный крест»), с которым она еще совсем недавно танцевала на балу. В больнице она встречает большевика Емельянова (Борис Зайденберг), тот сразу привлекает девушку своим молодецким видом и шуткой про венерическое отделение.
Вскоре Ольга уже несется рядом с ним верхом по широкой степи и рубит шашкой белую сволочь. Но война заканчивается, начинается НЭП, и отважной воительнице приходится идти работать в унылый Махорочный трест. Не снимающая фронтовой кожанки и в мирное время, полная ледяного презрения к мещанам-обывателям, героиня вызывает классовую ненависть соседей по коммунальной квартире, карикатурных нэпманов и «бывших», которые называют ее за глаза Гадюкой. Но, похоже, это сама Зотова — «бывшая», а ее соседи, пережитки старого мира, как раз прекрасно встроились в советские институции, которые теперь разлагаются изнутри.
Особенно воротит носик от Зотовой хорошенькая и расфуфыренная соседка Лялечка (Раиса Недашковская из выдающейся оттепельной комедии «Путешествие в апрель»), по совпадению коллега, положившая глаз на их общего начальника Бабичева — положительного директора треста, в героической биографии которого были и фронт, и спирт с кокаином. Лялечка начинает строить козни, подсиживать Зотову, выставлять ее сумасшедшей перед Бабичевым, с которым Гадюка чувствует душевное родство. Полная классовой ненависти, та берет в руку привычный револьвер...
Фильм Виктора Ивченко — экранизация одноименной повести Алексея Толстого, талантливого стилиста и большого жизнелюба, умевшего удачно устроиться при любой власти. Но это история человека, который как раз не приспособился. Товарищ Зотова, по сути, привычный персонаж русской литературы, «лишний человек», но живущая совсем в ином мире, чем Чацкий и Онегин; в вывернутом наизнанку мире нэпманского термидора. Причины ее моральной изоляции, отчужденности от социума совсем другие. Это не столько невозможность расправить плечи, сколько травма страшной войны.
Фактически «Гадюка» — это едва ли не первая попытка советского кино рассказать про ПТСР. Зотова — советский Джон Рэмбо, Трэвис Бикл, предшественница героя Олега Борисова из «Рабочего поселка» — ветерана, ослепшего и озлобившегося на тыловых — и «сбитой летчицы» Петрухиной из «Крыльев» Шепитько, не говоря уже о многочисленных афганцах в перестроечном кино.
До «Гадюки» Ивченко, режиссер Киностудии им. Довженко, был автором ничем не примечательного советского киноширпотреба («ЧП», «Иванна»). А Мышкова — неудавшейся оттепельной дивой: актриса совершенно несоветского, а скорее, итальянского типажа, она блеснула в «Доме, в котором я живу» и тут же попала в гетто фильмов-сказок («Садко», «Илья Муромец», «Марья-искусница»). Вместе (после съемок «Гадюки» они поженились) они сумели раскрыть каждый свой талант. Ивченко раскрылся как остроумный стилист (его страннейший фильм из зарубежной жизни, «Падающий иней», стал финальной деконструкцией затянувшегося советского увлечения итальянским неореализмом). Мышкова оказалась великой трагической актрисой, и мотивы революционного насилия, мести, жертвенности и невозможной любви будут постоянно появляться в фильмах с ее участием. Но именно «Гадюку» можно назвать пиком карьеры Мышковой, блестящей актерской работой, которая справедливо была отмечена дипломом Всесоюзного фестиваля в Киеве. То, как она одними глазами изображает влюбленность и ненависть, то, как ее томность сменяется революционной твердостью, а облик революционной гидры — попыткой разбудить в себе женское начало (неожиданная смена наряда и полное перевоплощение вызывают у ее коллег по тресту состояние, близкое к шоковому), вполне можно считать мастер-классом игры самого высокого уровня.
То, как Мышкова экспериментирует с разными образами феминности — старорежимно-романтическим, жертвенным, с новой революционной женственностью, флюидной, неопределенной, атакующей, — выглядит свежо и 60 лет спустя. Ближайший эксперимент подобного рода в советском кино проделывала Нонна Мордюкова в полочном «Комиссаре» Александра Аскольдова, снятом через два года. Но все же бой-баба, сыгранная Мордюковой, была персонажем трагикомическим, Гадюка же — носительница чистой обреченности, человек без будущего, образ тем более еретический и смелый, что 1960-е в СССР были временем идеологии тотального оптимизма. При всей плакатности, неизбежной для революционной темы, у Ивченко получилось очень страшное кино про одиночество выживших, вернувшихся домой, где их никто не ждет. «Я участвовал в войне, я был телом для штыка. Да не легче мне».
Автор: Дмитрий Карпюк
[data-stk-css="stklcip3"]:not(#stk):not(#stk):not(style){background-color: rgba(247, 247, 247, 1); border-radius: 12px} [data-stk-css="stkd3bWU"]:not(#stk):not(#stk):not(style){width: 200px; margin: 0 auto}