Ах, как мы выросли в то лето — как же мы выросли! Весной в свободную продажу поступили хоть и пошитые отечественными сапожниками — но почти настоящие кроссовки «Адидас». Лицензионные! Тасик элегантно щеголял в них по окрестностям, хотя ему и так любая бы дала. В футбол в них не играл, переобувался, но еще бы: тридцать семь рублей пятьдесят копеек пара! Да настоящий кожаный футбольный мяч стоил двадцать. Так я упрашивал мать купить мне их… Дорого, конечно, но так хочется напялить эти заветные три полоски!
Но мать со свойственной ей прозорливостью сказала:
— Ну куда тебе они сейчас? В лагерь поедешь — обязательно ук.. то есть я хотела сказать — ведь потеряешь же наверняка…
Ну да, я такой. Доверчивый. У меня в первом классе ластик был импортный, с запахом. Прямо до головокружения пахнул какой-то цветочной химией… так я его в первый же день и потерял. А еще через перемену один мальчик его нашел. Или сам ластик — нашелся. Но я так и был уверен, что я свой ластик потерял, а тот мальчик — нашел. Или ему прямо во время урока точной такой же, даже кем-то с уголка так же уже надкусанный, купили и принесли.
— …потеряешь наверняка! Да и потом…
И оказалась в тысячный раз права. В лагерь я поехал в кедах тридцать девятого размера на шерстяной носок. А первое золото завоевывал, уже изрядно поджимая под себя пальцы ног, так что в пятый класс отправился в размере сорок первом.
А больше всех вырос мой коллега по работе в борцовской паре Дмитрий Пикчерский, который преодолел сначала отметку сорок четыре, затем сорок семь, а потом и уверенно потеснил кое-кого из ветеранов весовой категории «до пятидесяти килограммов». Таким образом, наш творческий союз с ним распадался, но с другой стороны — мы теперь не были конкурентами за место в «основе». Также Дмитрий извлек из своего нового имиджа еще один несомненный дивиденд.
Как-то перед тренировкой, когда мы весело трепались на улице о всяких пустяках, Дмитрий приобрел вдруг необычайно сосредоточенный вид и скрылся за кирпичным углом здания. Спустя несколько мгновений оттуда донесся хорошо всем нам знакомый позывной — но теперь поданный обретшим изрядные басовые нотки голосом Пикчерского: «Слышь! Иди-ка сюда, борец!» А еще через пару секунд я увидел и собственно борца, а именно — Леонида Беспородова, трепещущего в стальном зажиме Дмитрия.
Собственно, Пикчерский и меня приглашал поучаствовать в подаче холодного блюда — но я не пошел. Во-первых, все-таки двое на одного… да и не зря потом, уже на излете и закате карьеры, Дмитрий Владимирович Серпорезюк подчас упрекал меня в излишней толерантности и веротерпимости по отношению к сопернику. «Ты зачем с ним перед схваткой сидел… (разговаривал, скажем так. — Прим. авт.)? Сначала борьба — а (разговоры) потом!» Мудро сказано. Но мне все равно интересно. Из другого города парень приехал… как учебно-тренировочный процесс у них организован… да он вообще, может, в Москве первый раз!
А еще от нас на остановку — идти мимо пятиэтажки. Можно обойти, но неохота же каждый раз обходить… а в первом подъезде пятиэтажки жила полусумасшедшая бабка-дворничиха, которая всегда мела улицу и всегда кидалась к тебе с каким-то разговором. А я стою, слушаю… ну, так положено же, нам так в школе разъясняли: если старший тебе что-то говорит, то культурный, воспитанный подросток обязан выслушать, хотя бы тезисно.
А в последнем подъезде жил противный рыжий пацан, года на два старше. Он улицу не мел, но тоже любил домогнуться со всякой ерундой… в общем, на автобус приходилось выходить, минут десять про запас закладывать — пока с дворничихой, пока с рыжим. То есть накопились к нему вопросы, и очень я желал скорее подрасти, и секцию самбо посещал, имея в виду и рыжего этого тоже. А когда наконец подрос — как-то подостыл. А может, рыжий этот перестал мне так часто встречаться. То идешь — прям вылетает навстречу, как будто специально ждет, а теперь — как и не было никакого рыжего вовсе. А бабка сумасшедшая — умерла…
Вот учат, учат, наставляют: «Нехорошо, нельзя большим обижать маленьких!» А ведь это не просто какая-то абстрактная, выдуманная мораль, а вполне конкретная, выстраданная модель поведения. Причем наставляемому же на прямую выгоду и пользу. Потому что маленький однажды вырастет, подойдет к тебе и без лишних прелюдий возьмет в стальные клещи. А потом еще и наподдаст на дорожку. А ты-то уже такой и останешься.
А мы растем и растем! Уже второй сезон, раз не сдался, прошел через первые занятия и первые поражения, такие горькие, значит, возможно, выйдет из тебя толк. А победы уже считаешь — не сколько их есть, а сколько их теперь осталось до разряда. И после каждого занятия мы с Пикчерским стоим у прикнопленного возле тренерской комнаты плакатика и внимательно изучаем, хотя, конечно, знаем его содержание наизусть: «Второй юношеский — десять побед над новичками». И Хрящиков подходит, и, можно сказать, как у равных… ну, почти как у равных… деловито так осведомляется: «Ну что там, сколько вам до разряда осталось? По одной? Ну давай, давай — завтра как раз борьба!» И по своей доброй привычке сжимает тебе сзади шею своими железными пальцами, но ты уже не просительно морщишься и гнешься, а предъявляешь ему в ответ нечто вроде контрприемчика… Да вся жизнь, Кость, — борьба.
Точно — завтра же соревнования! Нам же с Пикчерским уже доверяют нарисовать мелом круг «ковра», и мы сосредоточенно ползаем по матам, чертя «по-борцовски», с помощью пояса, который используется как радиус циркуля. И не просто борьба, не обычный «открытый ковер», где новички по швейцарской системе набирают очки над себе подобными. А товарищеский матч с другой спортшколой, заявлены лучшие, от мала до велика, от «мухача» до супертяжа. И мы с Пикчерским — в основном составе. Ну, во многом, разумеется, еще авансом — но в чем-то уже и вполне заслуженной «зарплатой» и кредитной историей!
И вот — торжественный миг настал. После общего построения и теплых приветственных слов в зале остались легковесные, а мы вернулись в хитросплетение нашей бомбоубежищной раздевалки. Там еще немножко, как положено, поразмялись и «потянулись», а потом Хрящиков, узнавший будущего соперника Пикчерского, принялся выстраивать тому тактику на предстоящий поединок. «Он в ноги любит проходить… тем более он пониже тебя. (Ха-ха, «пониже»! Да Пикчерский так вымахал, что ощутить себя «повыше» мог, пожалуй, только представитель самой заключительной категории «свыше», да и то с рядом оговорок. — Прим. авт.) Так что ноги береги, следи внимательно. На дистанции старайся держать, тебе руки позволят. И раскачивай его почаще, раздергивай…» Я же, немного послушав слова старшего товарища, был сражен приступом предстартового волнения и отлучился по малой нужде в самый наш дальний закуток.
Когда же вернулся обратно, то неожиданно услышал, как гулким эхом разнесся по полуподвалу голос судьи-информатора — моя фамилия!
От ужаса я похолодел. Это же вызов, вызов на ковер! Но позвольте — ведь времени-то совсем немного прошло, там схватки три–четыре до нас должны состояться, это минимум. Да, до туалета с душевой у нас далековато идти, но не настолько же! С другой стороны, это если все схватки в полное время прошли — а если досрочно завершились, это ведь запросто могло произойти… и я со всех ног кинулся в зал, на ходу стаскивая штаны и олимпийку.
Так и есть: судья задумчиво поглядывал на секундомер, а контрагент нетерпеливо мялся в своем синем углу, предвкушая уже, небось, легкую победу «в связи и за неявкой соперника». Черт, и угол синий у него, как у меня куртка и пояс (да, я знаю, что у круга не бывает углов, но так называется. Традиция), хорошо еще, что вслед за мной вылетел Хрящиков и тут же поверх намотал на меня свой красный.
— Опаздываешь, борец! — строго сказал судья и жестом показал: «Штрафное очко красному!»
«Черт, хорошенькое начало, — подумал я. — Сразу 0:1. Потерпеть надо было…»
Но дальше дела пошли лучше. Следуя установке Хрящикова, раз–другой все равно не было, я держал на дистанции, а также раскачивал и раздергивал. А потом р-раз — и бросил! А потом почти тут же — и еще раз. И даже удержание на двадцать секунд, это уже три раза по четыре балла, кабы не штрафной в минус, так уже была бы «чистая победа по разнице». Ну ничего, сейчас еще одно оцениваемое действие…
Вообще говоря, что-то немножко смущало. Как будто что-то не так. Каким-то легковатым ощущался соперник, если честно. Хотя если поразмыслить — вон в нас сила-то какая! Пикчерский Беспородова крутит, как фигурист Шахрай фигуристку Черкасову во время элемента тодес. Разряд — это ведь не только победы, еще же двадцать раз надо на турнике подтянуться, ну так это ерунда, мы давно жмем двадцать пять…
— Чистую победу по разнице баллов одержал Иванов! — торжественно объявил судья и поднял вверх мою руку. Я с гордостью поглядел на сидевших у стенки Пикчерского и Хрящикова, потом покрутил головой в поисках Дмитрия Владимировича Серпорезюка, прекратив при этом улыбаться, — все-таки при выражении своей радости сенсею следует быть сдержанным… а вот и он. Сейчас только, один маленький моментик надо уладить.
— Товарищ судья! — обратился я. — Вы, кажется, не так объявили. Я же победил!
— Ты, никто и не спорит! А что не так?
— Я не Иванов, — робко сообщил я.
— А, в этом смысле. Извини. Сейчас, — и судья, глянув в протокол, заново выкрикнул в пространство. — Поправка! Победил — Сидоров!
— И не Сидоров… — краем глаза я успел заметить, как резко изменилось выражение лица Дмитрия свет Владимировича и как он, перепрыгивая через сидящих воспитанников, озабоченно поскакал к судейскому столику.
— А кто же? — спросил изумленно судья. — Вот же в протоколе значится: Иванов — Сидоров, весовая категория до… Ты кто?
Ответить я не успел — за меня это сделал Дмитрий Владимирович, в самых ярких выражениях расписавший, кто является человек, вышедший на ковер аж на пару категорий меньше себя… нет, ну а я что?? Объявили же — «Лебедев». Ну что с того, что еще только «приготовиться»… Непосредственно Иванов наш этот злосчастный, который «до 38 кг», — где он, спрашивается, был? Я же вижу — наш угол пустой, никто не выходит… значит, надо выручать, честь Клуба спасать, это ведь не пустой звук. Да, я понимаю, что теперь этому Сидорову, мною уделанному, опять на ковер выходить… выйдет как-нибудь, он же почти не устал, я же его за минуту с небольшим уделал…
Много чего мне потом сказал еще Дмитрий Владимирович, всего за давностью лет и не вспомнить. «Можно случайно проиграть, а случайно выиграть — нельзя»? Очень точно, но, пожалуй, не к данному эпизоду. «Второй — это первый проигравший»? Тоже, но опять же. «Сначала борьба, потом разговоры»? Раньше говорил. «Знал бы прикуп…» — а, это вообще не из этой темы. В общем, много чего поведал поистине мудрого и бессмертного… а вот не вылети я тогда на ковер — может, и не узнал бы этого всего. Все к лучшему, одним словом.
Тем более что и правильную схватку я все-таки выиграл и разряд получил. Первый. Ну, в смысле — второй. Юношеский.
«Ну ты дал! — смеялся потом надо мной Хрящиков. — Ты бы еще килограмм в двадцать девять полез, как тот чувак в “Ералаше”, который в третьем классе самый умный сидел… А еще лучше — наоборот, шел бы ко мне, в шестьдесят пять, там бы сразу осознал, что к чему! Иванов…»