Павел #Гулькин
Или как я изучал #арабский язык на собственных промахах и ляпах
Ну, вообще, это – тема неисчерпаемая. Я даже не думаю, а знаю наверняка, что каждый арабист прошел через нечто подобное и историй у него в загашнике - от пуза. Ну да ладно, про себя, любимого. Молодой я, еще в Универе только 4 года отучился и случилась языковая практика в #Ливии. Военно-профессиональное училище в зажопинских выселках на краю пустыни. Окрест, окромя училища, казарм, тюрьмы для проштрафившихся военных и нескольких кривых глинобитных построек – километров на 200-500 ничего нет.
Ну да ладно, это – присказка. А сказка – в том, что нас – работавших переводчиками в этой благословенной богом зачуханной дыре – учили в наших Альмах Матерях исключительно литературному языку. Хоть и предупреждали, что на нем практически никто и нигде не говорит, но, оговаривалсь, вы быстро на месте в стране пребывания освоитесь. Ладно, мы верили.
И вот – прибыл я с супружницей-одногрупницей в Великую Джамахирию в т. наз. город #Бени_Валид (там потом еще центр антикаддафийского движения размещался). Ну, через пень-колоду, начал приноравливаться к толмаческой работе. Но без казусов не обходилось. Вот, скажем, один такой был: очень не нравился мне глагол, которым мы обычно использовали при переводе распоряжения «переписать все с доски» - «накаля». Потому что он очень многозначный и буквальное его значение «вообще что-то куда-то задвигать, перемещать».
И тут я иду как-то по бен-валидской улице и натыкаюсь на парнишку, который несет бутылку какой-то Кока-Колы. Она, помню, пока я на него смотрел, пару раз вываливалась у него из рук и падала в пыль. Последний раз, когда она подобный кульбит проделала, паренек резко выдал что-то типа «заббартани». Я значения этого глагола не знал и, вернувшись домой, немедленно сунул нос в соответствующую словарную статью и с охватившим меня душевным восторгом обнаружил, что глагол «заббара» заключает в себе именно то искомое мной значение, которое так долго обнаружить не удавалось, а именно: «переписывать с доски»!
Преисполненный гордости от осознания редкой удачи и довольный своими вновь приобретенными познаниями, когда настал очередной урок черчения, предмет - который за мной, как за переводчиком был закреплен, я дождался нужного момента, и, когда преподаватель, завершая свое объяснение, в ходе которого он что-то там активно рисовал мелом на доске, отдал распоряжение «А теперь, перепишите все с доски в свои тетради». Чуть не лопаясь от важности, но сдержавшись, я постарался как можно спокойнее обнаружить свои вновь отрывшиеся глубины познаний. И, ничтоже сумнящеся, громко и внятно перевел студентам распоряжение преподавателя: «Заббиру, - сказал я, - куль шей мин ас-сабура иля куррасатикум!» (Что, как Вы понимаете, в моей трактовке должно было адекватно означать то, что приказал преподаватель).
На минуту в классе воцарилась тишина, которой мы с моим преподавателем не слышали, наверное, с момента начала совместной работы. А потом – как гром среди ясного неба – раздался такой взрыв дружного хохота, за которым последовали просто гомерические попытки катания по всем горизонтальным плоскостям, что были доступны в классе, и который, признаюсь, никогда раньше в жизни мне больше слышать не довелось.
Преподаватель с подозрением косится на меня, ибо после моего выступления последовало все это безобразие, студенты, по-прежнему ухмыляясь, но пряча улыбку из последних сил, вновь рассаживаются по местам, а я в полном недоумении по приказу преподавателя объявляю студентам о перерыве.
Перемена между занятиями для переводчиков – блаженнейшее время, ибо в отличие от преподавателей, закрывавшихся в такие минуты в собственных каптерках, мы гуртовались в «людской» - комнате для переводчиков, где нас сидело человек по 8-10. Вот и вернулся я туда, к собратьям-переводчикам, желая только одного: рассеять свое недоумение и обиду и разделить с коллегами свое чувство презрения по отношению к непонимающим и во всем подозревающим нас-переодчиков преподавателям. Но не успел я и наполовину рассказать о приключившемся со мной казусе, как у собратьев-переводчиков стал проявляться аналогичный симптом: они стали хвататься за животы, непристойно ржать, закатывая назад голову, причем делали это безо всякого стеснения или сочувствия к моему недоуменно-испуганному положению и состоянию.
Я не понял ничего опять и, надувшись, сел за свой стол, закрывшись ото всех какими-то ведомостями успеваемости. Наржавшись, одни из наших старших переводчиков – не помню точно, кто это был, но видимо, так же, как и я, поделавший аналогичный путь в начале своей профессиональной стези, подошел ко мне, положил дружескую руку на плечо и рассудительно пояснил, что, «да», в словаре Баранова именно это значение и указано. Но никто из переводчиков его никогда не употребляет, потому что в обиходе оно означает на местном простонародном наречии – элементарно «трахать или затрахать», так что с гордостью и точно по словарю переведенное мной распоряжение «переписать все в тетради» студенты восприняли однозначно: «е*бните все в тетради свои» - приказал/перевел им я. Понятно, что до меня таким буквоедом и ковырятелем словарных статей никто не оказывался. Мне вся слава досталась.
Но эту историю про переводчика, который настолько мастерски освоил арабский мат, что не стеснялся пользоваться им во время официальных занятий, потом передавали из уст в уста. Дошла они и до училищного начальства, которое, хоть и поржало поначалу в свои роскошные черные арабские усы, но, что б не повадно было, для виду распорядилось поставить нашему русскому советнику это мне на вид. Что он, также ухмыляясь, сделать не преминул, добавив при этом что-то тип: «Ну ты не очень-то там. Я все понимаю, самого иногда так тянет послать их всех к такой-то матушке».
Вот через какие Per aspera ad astra пришлось пробиваться мне – молодому пытливому толмачу гражданской наружности. Но пока, вроде, ничего, еще даже кое-что кумекаю. И даже больше скажу вам по секрету всему свету: беру порой за толмачество свое в награду денежные знаки различной валютности. И, бывают времена, когда мне на них вообще существовать приходится!..