Осенним днем, когда солнце еще изредка дарило последнее тепло, за высокие ворота спецпоселения выходила Надежда. Сопровождал ее начальник охраны и солдат с ружьем. Ворота протяжно скрипнули, открывая путь на волю.
- Иди с богом, да не возвращайся,- сказал сухо начальник и пошел обратно в барак. Щелкнул засов.
Она встала на дороге, и, подняв руки над бровями, смотрела на небо. Потом, оглянувшись, стала быстро удаляться от злополучного места. На ней была старая телогрейка, изрядно изношенные ботинки и старые, не один раз, залатанные чулки, закрывающиеся длинной коричневой юбкой. На голове повязан белый платок. Она спешила успеть добраться до соседней деревеньки Карпово, находившейся километров за двадцать от этого злополучного места, чтобы не остаться на ночлег в лесу.
Через минут десять ее догнала старая скрипучая телега, запряженная в живенькую лошадку, понукаемую дедом.
- Куда бежишь, милая? Доброго здоровьица тебе,- спросил дед, голос его был прокурен и хриповат.
- Здравствуйте и вы, дедушка. Иду пока до Карповки, переночевать бы там у кого- нибудь, а потом и дальше до Ивановки добираться буду.
- Далече тебя занесло. Откуль бредешь?- она промолчала, он посмотрел на нее, да и вздохнул,- Знамо дело. Садись, вдвоем то сподручней в пути, повезло тебе. Счастливая ты! Ну, ты не сумлевайся, до деревни тебя довезу, переночуешь у нас со старухой, а там уж сама.
Да уж, счастливая. Думала она, вспоминая свое прошлое. А и правда, какое же счастье, что выдержала эти два года и дед ехал именно в этом месте, а то бы шла сейчас до самой ночи одна, по темному лесу. А тут компания такая. Так за разговорами доехали они до деревни, уже начало темнеть. Во дворе старуха кормила курей, а дед, заехав в открытые ворота, распрягал лошадь. Надежда принесла воды в ведре и поставила перед кобылой.
Потом они сидели за столом и старуха подносила небогатое угощение.
- Вот, что бог послал. Ешь. – говорила она, глядя на худую и бледную Надежду.
- Спасибо, бабушка, - а сама с аппетитом ела нехитрую похлебку, вприкуску с большим ломтем хлеба. Запила все это травяным чаем и разомлела. Впервые за два года она чувствовала себя свободной.
А потом была ночь и ей снился сон, как закрываются ворота поселения и она бежит, что есть мочи через темный лес, прочь от ненавистных бараков, охранников и бесконечной работы топором и пилой. Пилы жужжали над ухом, а топоры стучали о стволы деревьев так, что в голове гудело. Ей казалось, что они рубят не дерево, а ее истерзанное тело, боль разливалась по рукам и ногам. Она стонала и металась в бреду. Кто то дергал ее за плечо. Она открыла глаза и увидела стариков, что стояли над ней.
- Очнись, очнись, о, да ты никак хворать собралась.- Приговаривал дед.
- Надо ей дед баньку истопить, тогда все и пройдет,- отвечала старая.
- не надо, я щас, только встану, - но тут же упала на подушку. Голова кружилась.
- Давай, старая, травы заваривай. Отпаивать нужно молодку, пропадет ведь.
Целый месяц провела Надежда у стариков. Они выходили ее, подкормили, дали возможность отдохнуть. И так полюбили всей душой, что плакали, расставаясь с ней.
- Осталась бы, одни ведь мы,- плакала старуха,- трое сынов на войне пали. Где и лежат, не знаем.
- Идти мне надо, благодарю вас, за хлеб, за соль, за доброту вашу,- кланялась им Надежда.
Дед подвез ее на лошадке километров пятнадцать, и стал возвращаться.
- вот туда иди,- показывал путь дед. Часов пять и дома будешь. Тропу пока ишшо хорошо видно, не потеряешься, а по дороге долго бежать. Осталась бы. Место есть.
- Сынок у меня там, дедушка. Его видеть надо,- отвечала она.
- Ну, коли так, ежели чаво, приходь. Дорогу знашь.- и развернувшись, щелкнул лошадку со всей силы, а сам прятал, накатившиеся слезы.
Надежда поспешила дальше. Уже лежал на земле первый снег. Было холодно, но согревал ее пушистый бабкин платок, ватные дедовы штаны и старенький бараний полушубок. Вот и закончен путь домой. Уже деревня раскинулась на взгорке, а небо становилось все серее, вскоре пошел густой снег. Так она и появилась у калитки родного дома, вся запорошенная снегом.
Радостно постучалась в закрытую дверь.
- Кого там еще черт несет,- послышался тяжелый голос свекра. – засов открылся и он увидел свою невестку. Она поздоровалась и влетела в раскрытые двери.
- Чего ты летаешь, оглашенная.- резко остановила ее свекровь.- пришла не звана, не прошена.
- Где Саша? Где Матвей?
- Нет их здесь. Ишь, пришла тут, разоралась!- кричала свекровь.- Уходи, нет их здесь, и не ищи даже.
- Как это не ищи! Я сына видеть хочу.
- Ой, больно нужна ты ему, зэчка. Думаешь, сын обрадуется, что его мать сидела.
- Сидела! А кто меня посадил? Ведь вы эти бревна украли, а сидеть мне пришлось.
- Да, да. Ты еще всей деревне пойди, расскажи, уголовница. Тебя и слушать то никто не будет.
- Где Матвей, спрашиваю,- повысила она голос.
- Уехал Матвей в Осокино. Женился он, на другой, и сына к себе забрал.- Испугавшись, рассказала свекровь. – чо уж их тревожить то, живут себе тихо, мирно, Шурка то и не знат, что ты его мать. Он Таньку мамкой кличет. Не тронь парня.- уже рыдала мать.
Надежда, устало опустилась на лавку.
- Всю жизнь вы мне испоганили. Сами то не живете, как люди и другим все портите. Да, чтоб вас. – она не закончила. Просто махнув рукой вышла из дома и пошла по деревне. Вспомнила Марию Александровну, заведующую фермой, с которой работала раньше и зашла к ней, переночевать.
Вечером, Мария обстоятельно рассказала, как Матвей женился, да и уехал подальше, чтобы не встречаться с Надеждой. Она плакала.
- Теть Маш, что мне делать то? Совсем я одна осталась. Куда идти не знаю.
- А что тут знать, ты девка не паникуй. Перво наперво надо на работу устроиться. Я вот тебя в колхоз учетчицей возьму. А там дальше видно будет, поживешь пока у меня. Я то одна осталась, муж мой в прошлом году ушел, раны проклятущие жить не давали. Осколок какой то в легком зашевелился и все. – тихо плачет,- Нет моего Андрюшеньки.
Долго они сидели тем вечером, а потом потушили свет и думали о своей нелегкой судьбе. Что еще она приготовит им дальше?
А утром началась новая жизнь. В правлении колхоза ей были рады. Людей не хватало. А она все же хорошим бухгалтером была. Так и стала работать. Все видели ее рвение и способность к такой работе. Часто она ездила в район по делам. Однажды смогла все же выбраться на встречу с Матвеем. Постучалась в калитку его нового дома. Он сразу узнал ее. Выскочил, как сумасшедший и остановил на пороге.
- Не дам видеть Сашку.
- Уууу! Ты бы хоть поздоровался. – сказала Надя. – Как ты мог, меня в лагерь, а сам к Таньке убежал? Ну это ваше дело, а я сына видеть хочу.
- Не дам, нечего его баламутить. Он и не знает тебя.
- Ну, хорошо Матвей. Жизнь, она долгая, всех нас рассудит, как следует.
По дороге шла не оглядываясь, глотая горькие слезы и давясь обидой. Он смотрел ей вслед. И невзначай, сравнивал ее со своей Татьяной. Жена работала на скотном дворе, располнела за последний год, после рождения ребенка, ходила своей грузной походкой по дому и постоянно была недовольна проделками Шурки, детей, да и самим Матвеем.
А Надежда, вон какая стала: ухоженная, красивая, в таком нарядном платье, подтянутая. Прямо красавица. Думал он, но все равно Шурку ей не видать. Не позволю. А у самого щемило сердце. Кабы не мать. Вернуть бы все назад…
Надежда ехала с совещания в свое село, когда на лесной дороге ее, верхом на лошади, догнал председатель соседнего колхоза, Степанов Тимофей. Он поприветствовал ее и сразу приступил к разговору. Он давно уже присматривался к этой интересной молодой женщине, которая очень нравилась ему. Знал он о ее нелегком прошлом, но его уже ничего не могло остановить.
После недолгих встреч, они поженились. Сыграли скромную свадьбу и началась новая семейная жизнь, наполненная счастьем и горечами. Все было у нее прекрасно, налаженный быт, любимый муж, четверо ребятишек бегали по дому, топая своими маленькими ножками. Только рядом жил недолюбленный ребенок, который тревожил ее материнское сердце, колючими иголками впивалась боль от разлуки с ним. Ей всегда хотелось хоть одним глазком взглянуть на него. И ее муж, иногда, отвозил Надежду в деревню, где она, издали наблюдала за Сашенькой, любуясь и запоминая все его черты. Чтобы ночами снова и снова вспоминать и плакать, пока никто не видит ее.
Прошли годы. Степановы переехали жить в город. Надежда работала главным бухгалтером на предприятии. В семье царили любовь, понимание и достаток. Дети подросли.
Возвращаясь однажды домой, она увидела у своего дома заросшего и осунувшегося Матвея, жена его померла, а он весь извелся приглядывая за своим хозяйством и детьми. Он сидел на чемодане, а рядом стоял Сашка.
- Сашенька!- бросилась она к юноше, обнимала его, и слезы катились по ее щекам, - сыночек мой родной, солнышко мое. - Санька стоял, насупившись, не зная как себя вести. Впервые она обнимала его на глазах отца. Она так приятно пахла. Но она совсем чужая. Саньке шел уже восемнадцатый год. И отец привез его сюда, чтобы устроить в техникум. А лучше всего это может сделать Надежда, ведь она теперь большая шишка! Что парню делать в колхозе? Зарплаты хорошей то нет.
Он попрощался с сыном и ушел, не оглядываясь. А Сашка, скромненько взяв свой чемодан, пошел следом за женщиной в дом.
Он осматривал большой дом, красивую мебель, а хорошо у них. Нет, в деревне такого нет. Познакомился со своими братьями и сестрами, и все время присматривался к Надежде. Он помнил, как в детстве, она приносила ему конфеты, и говорила: я мама твоя, Саша, мама. Помни это. Я люблю тебя. Совала в руки конфеты и пряники, обнимала и целовала. Он вырывался из ее цепких рук, а она, поцеловав его еще раз в щеку, быстро удалялась. Конфеты забирала Татьяна, и шлепнув его по заду всегда поучала: не бери у чужих, балбес. Сколько тебе говорить. Но конфеты съедали с чаем всей семьей, ему перепадало две- три штучки. Иногда он видел ее за своим забором. Она почему то пряталась, а он всегда пугался и убегал. И злился на нее, за то, что Танька ругалась постоянно, да и била всем, что под руку попадет, постоянно раздавая подзатыльники. Отец не вмешивался. Так, значит, не врала бабка и это была его настоящая мама.
Бабка часто плакала при Шурке, называя его сиротинушкой.
- Бросила тебя твоя потаскуха - мать, и отца бросила,- говорила она ему,- выльются ей слезки сиротские, боком выйдет ей твое детство обездоленное.
Вышло! Только самой бабке. Долго болела она, нося в себе чувство вины за загубленное счастье своего сына и внука. Ее руками создавались все горестные события в семье. С первых дней жизни изводила она упреками нелюбимую невестку, за душу ее светлую, да характер легкий, да за смех кристальный. Забивала работой непосильной, без отдыха. А та все улыбалась и песни пела, смеялась и дальше жила. А потом и вовсе под статью подвела девоньку. В лагеря отправила, а она и там выжила. С сыном ее разлучила, а она, поглядите, семью себе еще лучше создала. Как же жаба то зеленая нутро ей выедала, когда она видела свою невестку красивую, да счастливую. Еще больше злость в душе раны кровоточащие открывала, так и померла, от злобы и ненависти. Туда ей и дорога.
А Надежда чувствовала себя по - настоящему счастливой. Вся семья была в сборе. Тимофей радовался, что жена перестала плакать по ночам и все время улыбается. Его душа была спокойна. Дети поначалу удивлялись новому брату, а потом сдружились с Санькой и приняли его, как родного.
Александр, теперь уже сам шесть раз дед. Возится с внуками и часто рассказывает своим детям о великой любви своей матери. Стоя на ее могиле, говорит:
- Какой я был глупый. Как ты меня любила, все бы отдал сейчас за то, чтобы хоть раз ты обняла меня снова. Чтобы почувствовать пьянящий запах твоих волос, увидеть твою счастливую улыбку. Спасибо за все, мама.