После начала спецоперации России в Украине многие несогласные с российской властью уехали из страны. Среди самых популярных направлений — Армения и Грузия. Точное количество людей, которые за последние полтора месяца переехали, неизвестно. В одном из чатов, где обсуждают переезд в Армению, числится более 15 тыс. участников.
Среди тех, кто оказался в чужой стране, много семей с детьми, которые до переезда учились в российских школах. Чтобы дети и подростки не бросали учебу, преподаватели и активисты из России открыли в Ереване «Свободную школу». Школьники здесь продолжают учиться, а эмигрировавшие преподаватели — работать.
Федор Шамонов поговорил с директором «Свободной школы» Еленой Чегодаевой о том, как и почему она решила уехать из России, как пришла идея проекта и трудностях, с которыми сталкиваются люди в другой стране.
— Расскажи, как твои дела?
— Нормально. Когда мы приехали, 4 марта, было тяжело. Первые две недели я просто приходила в себя. Когда заехали в квартиру, практически не выходила из дома. Пока никто не видел, плакала и искала билеты в Москву. Очень многие через это проходят, особенно те, кто приехали без семьи или у кого нет работы.
За неделю до начала спецоперации я уволилась из школы и пошла работать в продюсерский центр ассистентом перформанс-продюсера. Успела проработать там четыре дня.
Мы уехали в день, когда у меня было два совещания. На втором совещании Лева, мой молодой человек, непрерывно писал, что билеты дорожают и надо срочно уезжать. Мне было ужасно обидно из-за того, что только началась классная работа, была куча проектов, они все прикольные. А тут нужно уезжать, потому что не понятно, что будет, и стремно. Сейчас уже привыкла.
Когда мы начали делать школу, у меня осталось мало времени, чтобы думать о чем-то плохом. Обычно я работаю с восьми утра до двух ночи. Естественно, когда читаешь новости, все равно об этом думаешь. В эту пятницу я решила освободить себе время, чтобы отдохнуть. Посмотрела фильм, и все — меня накрыло. Я поняла, что ужасно хочу домой. Это тяжело.
— Почему вы решили уезжать четвертого? Было какое-то событие, после которого вы решили, что точно должны уехать?
— В первый день, когда все только началось, этой идеи не было. Но потом стало понятно, что становится хуже и хуже. Третьего марта я была с семьей. Мы обсуждали, что надо уезжать и что мы будем делать. Пытались прийти к какому-то одному решению. У всех были разные мысли и идеи. Мама и мой брат Митя — врачи, сказали, что если их призовут, они будут лечить всех, поэтому им все равно. У другого брата, Саши, не было ни работы, ни учебы и ему точно надо было бы уезжать. Мы с Сашей решили, что просто первые уедем если что, а Мама с Митей к нам приедут потом.
Я вернулась домой поздно вечером. У Левы был вечерний урок. Я ему перед этим уроком сказала, «давай еще подумаем, посмотрим варианты». Он сказал, что до лета мы точно в Москве. «Все, хватит, успокойся, что за истерика». После занятия он подходит и говорит, «слушай, у тебя тоже там у всех паника началась? Мне написали двое людей, что, кажется, закроют границы и надо срочно валить. Завтра будем решать». Не знаю, от кого пошел этот слух.
На следующий день у меня с самого утра были встречи. Лева начал писать мне днем. Мы развели какой-то ад полный, ужасно страшно, паника. Началась она, когда Лева сказал, что купил билеты. Мне нужно было успеть позвонить маме и сказать, чтобы она взяла билеты Саше. Еще нужно было успеть к нотариусу, чтобы оставить доверенность на машину на маму. На это было полчаса. Дальше я поехала на дачу, чтобы взять какие-то вещи. Когда я вернулась домой, у нас оставалось буквально 10 минут до выезда. Я просто покидала все в чемодан, в итоге много чего забыла. И мы уехали.
Когда никакие границы не закрылись, я задумалась, зачем вообще уехали. Но у очень многих людей потом отменились рейсы, люди просто не смогли вылететь. Думаю, что если бы мы не уехали четвертого, то, может быть, не уехали бы вообще.
— Вы собираетесь, покупаете билеты, все делаете в один день. А у вас было вообще представление, куда вы едете?
— Это решал Лева. Я думаю, что идея была ехать в Тбилиси, но билеты очень подорожали. Мы решили, что поедем в Армению. В Ереван были прямые рейсы, тоже дорогие, но терпимо. Когда мы приехали сюда, хотели побыть здесь неделю и уехать в Тбилиси. Потом увидели, что тут все очень добрые, хорошо настроены, рады русским. А друзья из Тбилиси в этот момент начали писать, что там все не очень хорошо, все огрызаются. Наша подруга искала там квартиру, и ей ответили что-то вроде «вы и так захватываете наши территории, что вы от нас хотите, мы не работаем с оккупантами». Нам стало как-то не по себе. Решили, что останемся пока в Армении, а там посмотрим.
— В Армении вы не встречались с агрессией?
— Вообще нет. Здесь все очень спокойно, но есть другая крайность — здесь очень много путинистов. Украина поддержала Азербайджан (в Карабахском конфликте — прим.ред.) Когда сейчас Азербайджан снова начал военные движения, Украина опять сказала, что все правильно. Многие армяне говорят, что, конечно, не хочется войны, но кого поддерживать — не понимают. Кто-то говорит, что «Путин — настоящий мужик. А вот Пашинян…» Здесь культ ненависти к Пашиняну. В Ереване проходят шикарные митинги. Протестующие садятся на дороги, перекрывают движение, кричат «долой Пашиняна», и их никто не задерживает. Хотя полицейских безумно много.
Когда мы летели в самолете, я вспоминала, как меня забрали полицейские год назад. Ко мне домой пришли в шесть утра. Мама потом рассказывала, что также забирали моего прадеда. Страшно, что это повторяется.
— Расскажи про арест.
— Это было 14 или 15 мая 2021 года. До этого, 21 апреля был митинг. Там никого не задерживали, все удивлялись этому. Потом меня будто бы нашли по камерам и пришли домой. Отвезли в ОВД, кричали на меня за то, что я не подписывала протоколы без копии. Полицейские выдергивали документы. Я тогда испугалась, потому что ты ничего не можешь сделать в этот момент. Я не пробыла там даже суток, но это очень странное ощущение, когда тебя абсолютно лишают свободы.
Мне нигде не давали посмотреть видео, по которому меня вычислили. Когда мне дали дело для ознакомления, в него были вложены два черно-белых скриншота, на которых меня не было. Я даже не поняла, с кем меня перепутали. На самом суде мы смотрели видео, но уже в цвете и вместе с судьей. Всем было очевидно, что на видео меня нет. Но судья все равно полтора часа сидел в специальной комнатке, решал мою судьбу. Выписал мне тогда штраф.
— Как появилась идея сделать школу? У тебя изначальна была эта мысль?
— Об этом почти сразу начал думать Лева. Наш спонсор, Маша, писала мне почти каждый день. Она в Америке и очень переживает из-за всей ситуации. Ей тяжело, она хотела помочь. Понятно, что помогать сейчас нужно в первую очередь украинцам. Но русским и белорусам, которые уехали и не согласны с властью, тоже нужна помощь. Маша хотела поддержать хотя бы русских детей и русских учителей, которые уехали. Она несколько раз предложила мне попробовать сделать школу. Я долго не хотела. Я очень люблю все организовывать, но в этот раз поняла, что это адская работа и я не готова брать на себя такую ответственность. В какой-то момент Лева меня все-таки уговорил и мы начали работать.
Идея школы в том, чтобы дети, которые переехали из России, могли спокойно закончить учебный год. Может быть мы продолжим работу в будущем учебном году. Сейчас у нас 39 детей с первого по восьмой класс и 20 преподавателей.
— Кажется, что это очень непропорциональное соотношение.
— Да, есть такое. Получилось так, что в пятом и восьмом классе у нас по два человека, а в первом классе — шестнадцать. Было безумное количество шестилетних детей, но у нас пока нет подготовительного класса, просто не хватает сил. Еще достаточно много семиклассников, их семь человек. Остальные классы по три или четыре человека.
— Где ты преподавала раньше?
— Я работала в «Школе-Мастерской». Это частная школа, которая отделилась от 57-й. Я ничего не преподавала, была куратором. Следила за всем и заменяла уроки. В пандемию в один день я заменяла вообще все занятия. Вела кинокружок, снимала с детьми фильмы.
— Расскажи, как организована ваша работа. Есть какое-то пространство, так?
— Мы сняли старую квартиру, которую переделали в офис. Она пятикомнатная. Поставили двери и сделали из нее шестикомнатную. Еще есть кухня, которую мы используем как учительскую. У нас четыре класса, в которых дети занимаются. Классы с первого по четвертый учатся с 9:00 до 12:00, некоторые до 13:00. С пятого по восьмой учатся с 12:00 или 13:00 до 18:00. То есть дети учатся в две смены. Это не очень удобно, потому что маленькие идут гулять, потом возвращаются и начинается шум-балаган. Это немножко мешает старшим.
— Что учат дети? Какие у вас есть предметы?
— У нас основные предметы. У младших это математика, русский язык, литература, английский язык, окружающий мир. Еще мы добавили им творческий урок. У старших — математика, русский, литература, история, биология, география, физика и английский. Мы пока не добавляли химию. Еще у нас нет физкультуры, потому что во дворе только бетонная футбольная коробка, на которой можно убиться. Туда страшно выводить детей.
— Когда у вас прошел первый урок?
— Седьмого апреля. Мы потеряли место, которое должны были изначально снимать и нам пришлось за один день искать новое пространство. Когда я его нашла, то тут же позвонила всем, чтобы быстрее арендовать. На следующий день, седьмого апреля, мы без столов, без досок, только со стульями, проводили первые уроки.
Школу мы открыли меньше чем за месяц. На все ушло где-то две недели.
— Какие люди у вас преподают?
— В основном это выпускники и преподаватели московских школ: 57-й, Лицей № 1553, «Хорошкола», «БКС-скул». Кто-то есть из Петербурга. Есть преподаватели мама и дочка. У них не было опыта работы, но они обе очень стараются и у них отлично получается. Маму зовут Ольга, она преподает математику у второго и третьего класса. У дочери, Полины, вообще талант преподавания. Она ведет окружающий мир и географию. Недавно она задала детям построить что-то в Майнкрафте, я бы никогда не додумалась до такого.
В основном у всех преподавателей есть хотя бы минимальный опыт. Кто-то работал репетитором, но с классом тоже отлично справляется.
— Про учеников. Это дети из семей, которые перебрались за границу после 24 февраля?
— Не все. Основная часть переехала в самом начале спецоперации. Трое детей перешли из армянских школ с русскими классами к нам. Там довольно слабая программа, а им хочется сильнее. В основном дети из Москвы и Петербурга, это первая волна. Думаю, что постепенно будут приезжать семьи из других городов. Нам написала семья из Пензы, географ из Нижнего Новгорода. У географа в классе под портретом Путина повесили портреты Лукашенко и Кадырова. Он сказал, что больше так не может работать, но ему надо доучить своих детей до конца учебного года. После этого он уедет.
— Расскажи подробнее про состояние детей. Как они себя чувствуют? Им тяжело?
— Не туда, следующая дверь! [Мимо пробегают дети — прим. Полит.ру]. Сильно опаздывают!
По кому-то вообще не видно. Кажется, что у них все хорошо и им весело. Но порой такие дети не могут успокоиться. Начал беситься и не получается ничего с ним сделать. Ребенок оказался в новой среде, вокруг много незнакомых детей и учителей, новое пространство, новая программа. В такой обстановке настраиваться на учебу и привыкать к новому очень тяжело. Кто-то не может настроиться и учиться, кому-то просто хочется тусить и он сходит с ума. Это все больше касается маленьких детей.
Со старшими сложнее. В одном классе девочка переехала в Ереван с большой семьей. У нее есть своя компания и все хорошо. У второй получилось так, что у нее остались в России все друзья. Она любит рисовать — рисование тоже осталось дома. Она не может привыкнуть к тому, что здесь.
Кто-то не справляется, начинает плакать и рассказывать свою историю учителям. У кого-то папа включает новости и начинает расстраиваться, а мама все время плачет. Дети видят все это и не понимают, что происходит. Для некоторых весь мир рухнул.
Не очень понятно кому тяжелее, маленьким или большим. Маленькие вроде быстрее адаптируются, но им больше нужна стабильность. Когда дети начинают рассказывать свои истории, как друзья остались в Москве и вообще хочется домой, а ты ничего не решаешь — это жутко. Единственное, что мы можем — давать им возможность поиграть с другими детьми, походить на занятия, порисовать с ними.
Кажется, что дети часто переживают тяжелее, чем взрослые.
— А вы говорите с ними о том, почему им пришлось уехать? Говорите с ними о спецоперации?
— Нет, мы это не проговариваем. Мне кажется, что важно дать детям ощущение, что все хорошо. Если вдруг кто-то из старших детей спросит меня, что я думаю по этому поводу, я, наверное, скажу.
Мне кажется, это в первую очередь задача родителей. Наши мнения могут различаться. Мало ли по какой причине кто уехал. Кто-то не может жить в России по политическим взглядам, а кто-то из-за того, что рухнул рубль.
— Как ты объясняешь для себя, зачем вы все это придумали? Почему начали заниматься школой?
— Для меня это полублаготворительная история. Родители могут отдать детей в школу. Дети могут доучиться и завести себе друзей. Учителя могут получить работу. Если мы будем выходить в плюс, то сможем распределять эти деньги между учителями.
Школа для меня — возможность сделать что-то хорошее. Сейчас я делаю хорошее дело для 59 человек. Может быть, эти люди сделают что-то хорошее кому-то еще.
— Откуда вы берете деньги на все?
— Родители детей платят за месяц 70 тысяч драм. Это около 12 тысяч рублей. Они могут платить больше или меньше в зависимости от ситуации, положения и желания. На эти деньги мы стараемся формировать зарплату. Пока мы в огромном минусе. Часть зарплат оплачивает Маша — наш единственный спонсор. Надеюсь, что получится найти других спонсоров.
— Получается, что вы пока работаете неофициально.
— В Армении не нужно получать аккредитацию для дополнительного образования. Если ты образовательный центр, то ты можешь быть просто НКО или ИП. Если ты хочешь открыть школу, то нужно получать аккредитацию и вести уроки на армянском языке. К сожалению, такой возможности у нас нет. Поэтому мы — образовательный центр, даем дополнительное образование. Дети прикрепляются к московским школам дистанционно и проходя аттестацию онлайн. То есть все дети, которые у нас учатся, числятся в России на домашнем обучении.
— Какие трудности сейчас у вас есть?
— Пока у нас есть спонсор, который готов покрывать расходы, но все время это делать не получится.
У нас много первоклашек. По идее нам надо начинать отказывать кому-то, а наша изначальная идея была в том, что мы берем всех. Это сложно, потому что у нас не хватает пространства.
Никто из нас не знает армянского языка. Договоры нам делают на русском и на армянском, но армянскую часть мы подписываем на свой страх и риск. По-хорошему нужно брать с собой человека, который знает язык и может прочитать договор. Также тяжело перевести все документы, если нужно открыть счет. Еще нужны справки. У меня до сих пор нет армянской карточки, потому что требуется справка с работы.
— Ты не жалеешь, что уехала?
— Иногда жалею. Думаю, что если бы не уехала, если бы мы все остались и старались не бояться, то могли бы что-то поменять. Потом пытаюсь представить, сколько человек уехало и насколько мы могли бы что-то изменить. Каждый день по-разному. Иногда думаю, что зря, иногда — что все хорошо.
Мой отъезд был неосознанный. Сейчас я не возвращаюсь в Москву осознанно, потому что у меня есть возможность двигаться дальше. Конечно, там мой дом, моя семья, мои друзья, собаки. Иногда я начинаю смотреть, сколько стоят билеты до Москвы в одну сторону. Если думать головой, я все сделала правильно. Не знаю, как жить в стране, где нет свободы слова и начинаются репрессии, и не пытаться при этом что-то изменить.