***
Неведомый ангел рождает молитву в огне,
Как пламя свечи колыхается тихое слово,
И мыслей родник из незримого мира иного
Течет в мою душу – а кажется, это во мне.
О Боже, когда я Тебя возлюбил?
Еще до рожденья? Не ведая первого слова?..
О Боже, когда я Тебя позабыл,
Заблудший в безумии мира земного.
И память мою неземная хранит высота,
Где вышнее Небо средь ангельских ликостояний,
И дивные старцы внимают Творцу Мирозданий…
И дух окрыляет блаженная тяжесть Креста.
***
Деревья скрипят тяжело и упрямо,
Увязнув по пояс в снегу.
Всю жизнь простоят: ни вперед, ни направо –
На замкнутом сером кругу.
Вселиться бы в вас человеческой сутью,
Ветвями кивнуть в небеса…
Сойти ли с ума? Проникнуться грустью?
Какие шептать словеса?
Моему деду, Ф. Ф. Моторину, посвящается…
Полковник наш Тахер по фронту проскакал.
– Ребята, не робейте, – громко нам сказал…
Из солдатской песни времен
Первой мировой войны
Как твой мир сохранить, незатейливый и изначальный,
Где теснятся в овинах снопы золотого овса…
Вдруг покажется жизнь бесконечным тревожным прощаньем,
Будто поезд уносит и рельсы бегут в небеса.
Ты приходишь ко мне в воскресающий свет сновидений
И подолгу глядишь на весеннюю роспись садов.
И корявая тень вековых обветшавших строений,
Колыхаясь, скользит по извивам оживших стволов.
Ты земной до конца, словно запах горячего хлеба,
Словно ласковый дождик, что вышел в поля побродить.
И казалось, листва опадала с осеннего неба,
Когда ты уходил, навсегда разучившийся жить.
И врывалось в меня незнакомое эхо вокзала,
Созывала труба, ржали лошади, слышался бой.
Будто память твоя незаметно к моей прирастала
И вела, и ведет мою душу вослед за тобой.
***
Не заглянуть во глубину веков,
Как сон, неосязаемо былое:
Далеких битв сверкание клинков…
Рождение планет и солнце молодое.
От прошлого незримо я бегу
По будущего безымянной ниве.
Скорей, скорей вперед! – иначе не могу
И задыхаюсь в медленном порыве.
Но прошлое не исчезает вдруг…
Как влага входит в ветви новой жизни.
Не ветер – дух моей былой Отчизны
Зовет меня в заброшенный редут.
Ведет меня по тяжести холмов
Монголам ли… французам ли отмщенье?!
Там, где-то в недоступности священной
Живые строки дедовских псалмов.
И времени божественная грусть,
И тайна, где уйти и где родиться, –
Под шум травы все в мире повторится
И праведный благословится путь.
Исповедь
Исповедуюсь роще с березово-синим отливом,
Отдаленным цветкам и тяжелой провисшей траве.
Словно мать, она тронет объятием неторопливым
И как будто случайно ветвями прильнет к голове.
Не заметишь, как станешь любим, и застенчив,
И понятен, как розе жужжанье шмеля,
Позабудешь, что мир тороплив и изменчив
И что рядом в бетонных оковах грохочет земля.
Отпусти все грехи одичавшему беглому сыну,
Слышишь? – мы не чужие, пускай разойдутся века…
Вот срастила природа сосну и осину,
Обжигая стволы, ускользающие в облака.
И прими мои слезы, когда удержаться не в силах,
Не сочти за нелепость, но я, как ивняк, трепещу.
Обожженный тоской и порубленный где-то в глубинах,
Неустанной душой у тебя очищенье ищу!
Дочери
Яблонька моя в чужом саду
Веточки лиловые раскинула,
Словно душу в небо опрокинула,
Расцвела – смотреть невмоготу.
Яблонька моя, не знаешь ты,
Что в тревожной жизни человечьей
На просторах юности беспечной
Вызревают горькие плоды…
Помню, снилось мне в семнадцать лет
Поле, как ладонь, в извивах линий,
Я бежал по высохшей полыни,
Звал меня твой смутный силуэт.
Я шагал откосами дорог,
Не хватало сил… Последней воли…
Яблонька моя, в том странном поле
Я приблизиться к тебе не смог.
Что сказать тебе?.. Найти вопрос?
Пошутить, тревоги отметая?..
Самая ты лучшая, я знаю,
Среди кленов, вишен и берез!
Сад чужой… Он для тебя родной,
Жизнь порой запутаннее сети…
Но твоя улыбка мне ответит
Самой опьяняющей весной!
***
Забываю тебя навсегда,
Но однажды вдруг вспомню лик,
Ослепительный, как звезда,
Как над морем незримый крик.
И бегу – без наметки слов,
Не под праздник, за мной не долг,
На какой непонятно зов, –
Поднимаюсь в желанный дом.
– Отворите скорее дверь!
Позабыв, что готов не любить…
Словно раненый плачет зверь,
Так бессовестно просит жить.
Но ты выйдешь совсем чужой
И к моей не прильнешь груди,
Не заманишь меня тоской,
Не воскликнешь: – не уходи!