30
Воры на какое-то время, как загипнотизированные, с напряженным вниманием слушали несчастного оратора. А он, грязный, избитый, с трудом удерживаясь на глиняной миске в сидячем положении, взволнованно и все более уверенно продолжал:
— Я сам кровно ненавижу эту сталинскую тиранию, где так много тюрем и лагерей. Лишь по долгу своего служебного положения я был вынужден участвовать в карательных акциях. Но что поделаешь, раз есть жертвы, значит и будут палачи. На всю жизнь мне запомнился один потрясающий случай, когда судили колхозницу, у которой было пятеро детей, а муж погиб на фронте. Она насобирала колосков на поле после уборки урожая для своих голодных малюток. Ей дали десять лет лишения свободы. Я не мог ее спасти от срока.
— Потому что она не дала тебе взятку. Ведь эта женщина колхозница сама умирала с голоду, — неожиданно вмешался Акула.
— Нет, не потому, — настойчиво продолжал Куницын. — Во мне пробудилась потрясающая мою душу человечность, и я готов был сам сесть за нее в тюрьму. Мои доводы оказались недостаточными против решения суда, и преступление свершилось. Когда зачитали приговор, несчастная женщина... фамилия ее была Стогова, разорвала на груди последнюю рубашку, и, рыдая, закричала: «Злодеи вы! Замучили весь народ! Хуже фашистов стали! Я ведь ни в чем не виновата!» — Поднявшись с места, она схватила со стола чернильницу и бросила прямо в лицо судьи. Залитый чернилами, он смял в судорожный руках приговор и вышел вон из зала. Я не мог удержаться от смеха и слез.
— Ладно, хватит нам рассказывать сказки, — перебил Куницына Щетина. — Эту судебную канитель мы сами испытали на собственной шкуре.
В разговор вмешался Язва. — А может оставим его в покое. Пусть живет, черт с ним. Вроде фрайер неплохой, хотя и был прокурором.
Акула и Опарыш молча пригнули головы. Тогда Щетина злобно поднялся на нарах во весь свой рост:
— Ради чего мы будем лишать себя небывалого удовольствия. В каком кечмане вы видели такое чудо, чтобы на кону был сам господин прокурор, хотя и бывший. Вор в законе сейчас будет разыгрывать в карты вора беззакония. Ему одна дорога за свои прошлые «подвиги» — только на тот свет. Даже если я отыграюсь...
В этот момент Куницын с испугу свалился со своего «сиденья» и повалился на бок. Эшелон безостановочно мчался на восток, оглушительно выбивая колесами стальную дробь.
— Сядь, подлюга, на свое место, — громко крикнул Щетина на Куницына; последний продолжал все еще лежать на боку на нарах совершенно голым. И когда он вновь пристроился на глиняной миске, Щетина, приплясывая вокруг своей жертвы, запел хриплым голосом:
С одесского кечмана бежали два уркана
Один из них был Гитлер, другим я.
Гитлера поймали, меня не догнали...
Гоп со смыком — это буду я.
Щетина продолжал петь всякие вульгарные прибаутки. Остальные воры, подражая ему, хором подпевали: Ах, ох, ага, ага. Ах, ох, ага, ага, ага...
После этого необыкновенного концерта воры дружно уселись за карты. В углу возле них кучно лежало всякое барахло, награбленное в дороге у обычных заключенных. На этапах разрешалось брать в дорогу все, что имел каждый заключенный независимо от количества. Щетина, перетасовывая карты, издевательски обратился к Куницыну:
— А ты, зануда, во время нашей игры будешь песни петь вместо меня, чтобы веселей было. Давай:
Долго в цепях нас держали и
будут держать еще очень долго...
Да про голод не забудь, паскуда! А если ты против революции семнадцатого года, давай нашу блатную:
Нет пощады же вам, судьи, вам, палачам.
Не судите с плеча подсудимых.
Час быть может коварный настанет для вас...
А для тебя уже настал, псина вонючая, — Щетина враждебно посмотрел на Куницына, тот в этот момент вытирал руками слезы на своем грязном, окровавленном лице.
— Если не будешь петь, моли Бога, чтобы я выиграл, угрожающе продолжал Щетина. — Если меня постигнет удача, я, возможно, помилую твою поганую душу.
Его неожиданно перебил Акула:
— Хватит тебе разводить канитель с недобитым фрайером. Вдруг остановка... Псарня может ринуться и зашухарить нашу малину.
Акула деловито положил около ног сидящего рядом Куницына старые, довольно изношенные брюки. — Ставлю на кон эти шкары и бью сразу по кушу. Ведь твой прокурор не стоит даже этого кирзового сапога, которым ты ласкал его по роже.
— Нет, извини, — насмешливо заупрямился Щетина, — мой товар еще не доходняк. С ним можно и в фуфло поиграть. А в кечмане, особенно на этапе, такому удовольствию цены нет. Под стук колес — любовь и наслаждение. Я вот сделаю из него пуделя, и будет он мне преданным до гробовой доски, в любви и дружбе.
— Тогда и я приду на один поцелуй, — улыбаясь, прокричал Акула, раздавая карты.
Договорились разыграть прокурора в трех партиях. Как не старался Щетина выиграть, чтобы вернуть все, что проиграл, однако ему вновь не повезло... Тогда в порыве обиды и презрения он набросился на Куницына, и схватив его за горло, повалил на нары.
— Ты, падла, не должен жить, я обязан заплатить законный долг ворам, — отчаянно кричал Щетина, навалившись на бывшего прокурора.
Однако Куницыну резким рывком удалось вывернуться из рук Щетины. Он мгновенно спрыгнул с нар и тут же оказался у вагонной двери. Эшелон к этому времени начал снижать скорость. Зашуршали тормозные колодки, прижатые к бандажам колесных пар. Куницын бешено заколотил кулаками в стенку вагона.
— Часовой, спасите-е-е-е! Меня убивают воры! Убивают меня, спасите-е-е-е!
Щетина с еще большей злобой набросился на него. На помощь Щетине кинулся Акула. Вдвоем они свалили на пол Куницына и стремительными движениями завязали на его шее полотенце. Борьба длилась недолго. Воры тянули за концы полотенца, взобравшись верхом на отчаянно сопротивлявшуюся жертву. Через несколько минут все было кончено. Бывший прокурор лежал мертвый. Его с полотенцем на шее подтащили к самой вагонной двери. При этом воры начали о чем-то поспешно и тихо переговариваться.
После всего случившегося в вагоне воцарилась тишина. Никто из заключенных не решался промолвить даже слово. Спустя несколько минут открылась дверь вагона для обычной вечерней проверки. Такие проверки производились два раза в день — утром и вечером. Когда открылась дверь, труп Куницына свалился на землю к ногам сопровождающего конвоя. Пятеро солдат с большими деревянными молотками отшатнулись чуть назад, брезгливо посматривая на мертвеца. Подобные сцены им приходилось видеть почти ежедневно. Самым старшим по званию среди конвоя оказался сержант, он строго спросил, внимательно вглядываясь в лица столпившихся у двери заключенных:
— Кто совершил это убийство, немедленно выйти из вагона, иначе хуже будет. Все равно узнаем...
Два человека спрыгнули на землю и оказались в окружении конвоя. Эти двое не имели никакого отношения к убийству. Их уговорили воры взять преступление на себя, и они без колебаний согласились. Это были двое молодых ребят, они всегда держались рядом с ворами и старались им во всем угождать. Таких в лагерях обычно называли полуцветными. (Воров в законе именовали иногда цветными). Сцена с участием лжепреступников продолжалась недолго. Труп Куницына унесли. А их повели к оперуполномоченному эшелона, чтобы завести уголовное дело.
Суды над подобными преступниками вершили в пересыльных лагерях. Хотя дела на них иногда и вовсе не заводили. Все зависело от конкретного начальника, которому бывало иногда просто лень возиться с бумагами, и такие преступления оставались неучтенными, и за них никто не нес наказания.
Проверка тоже продлилась недолго. Обстучали стены вагона деревянными молотками, пересчитали заключенных. Принесли воды. И все было кончено. Когда эшелон отправился с неизвестной нам станции и начал набирать скорость, Уваров, невольно улыбнувшись, сказал:
— Эти два молодых дурака, что выступили вместо воров, впоследствии поймут безумство своего необдуманного поступка. Влепят им еще по пятерке к сроку, тогда образумятся сразу. Неужели уполномоченный, который будем вести дело, не докопается до истины. Как ты думаешь?..