В 1066 году Вильгельм Завоеватель вторгся в Англию и подчинил англо-саксов власти норманнских баронов, внедрил французскую феодальную систему. Французский язык стал языком управления, вытеснил древнеанглийский и поучаствовал в формировании современного английского языка. На рубеже XVIII-XIX веков англичане захотели отмежеваться от норманнского влияния, в английской литературе начинают появляться сюжеты, которые изображают норманнов исключительно как тиранов, Англию до завоевания - как идиллическое общество. Читайте отрывок из книги «Робин Гуд: сюжет, герой, идея, текст», чтобы узнать, как на полях литературы происходило переосмысление английской истории.
Норманнское иго как новый миф
Можно сказать, что с Джозефа Ритсона начался новый этап осмысления Робин Гуда в качестве политического мифа. В течение двадцати пяти лет после выхода ритсоновского сборника (1795 г.) лесной стрелок неоднократно становился героем романов и стихотворений. Хотя политический радикализм Ритсона был чужд большинству авторов, они также заставляли Робин Гуда бороться с тиранией — в частности, норманнской, хотя, в целом, на рубеже веков легенда о Робин Гуде еще не вошла в миф о «норманнском иге».
Более или менее связная концепция «норманнского ига» (Norman yoke) впервые возникла в анонимном труде под названием Mireur a justices («Зеркало правосудия»), созданном в начале XIV в. Согласно этому сочинению, Альфред Великий и Эдуард Исповедник являлись образцами правосудия; норманнское нашествие оборвало естественное развитие саксонской юридической традиции. Mireur представлял собой учебник права, а по сути — сборник политических, юридических и нравоучительных анекдотов, написанный на англо-норманнском диалекте французского языка, предположительно известным лондонским юристом Эндрю Хорном.
Было ли иго? Миф о золотом веке
Томас Перси и Джозеф Ритсон, самое большее, упоминали о норманнских охотничьих обычаях и лесных законах в комментариях к балладам. Некоторые историки утверждали, что во времена Ричарда I и его брата Иоанна Безземельного (именно к этой эпохе стали относить теперь действие большинства произведений о Робин Гуде) конфликт между саксами и норманнами значительно ослаб. Джон Аллен, в частности, испытывавший определенные сомнения насчет «вечной актуальности» прошлого, и вовсе решительно отказывался от исторического мифа о «норманнском иге» — мифа, неотделимого от обсуждения прав и обязанностей английской монархии и аристократии здесь и сейчас. (Тем не менее, скепсис историков не помешал Вальтеру Скотту в романе «Айвенго» вывести норманнов по преимуществу злодеями.)
Этот миф, по сути, идеализировал англо-саксонское прошлое, изображая раннесредневековую Англию этаким благодатным краем, где свободные люди пользовались всеми видами гражданских прав. Примирение порядка и вольности стало политической идеей, которая временно объединила английских консерваторов с либералами. Исторический пример плодотворного сочетания закона и свободы они находили в древней германской традиции, «оформленной» Римом. История Робин Гуда, с ее ключевыми идеями law и order, легко накладываемая на сюжеты «англо-саксонского политического рая» либо «норманнского ига», пришлась как раз кстати в эпоху этих споров, и одним из первых на новом этапе ее потенциал оценил Джозеф Ритсон.
Саксонский король Альфред казнил неправедных судей; законы должны быть записаны, чтобы все желающие могли с ними ознакомиться; парламент должен собираться дважды в год для разбора дел и обсуждения новых законов; и т. д. «Зеркало правосудия», хоть и ретроспективно, давало некоторые представления о гражданских свободах и равенстве. Некоторая ирония судьбы, впрочем, заключалась в том, что «Зеркало правосудия», несмотря на содержавшийся в нем пафос возвращения к национальным истокам, изначально было написано на диалекте французского языка. К началу четырнадцатого столетия язык времен короля Альфреда (англосаксонский) полностью вышел из обихода. Немногие простые англичане умели читать — и они читали и писали на различных англо-французских диалектах, а некоторые из них, вероятно, знали и язык захватчиков.
Не национальный, а классовый конфликт
В какой мере сохранился конфликт норманнов и саксов спустя два-три столетия после битвы при Гастингсе? Не исключено, что в «низшем эшелоне» противостояние чужеземцам-оккупантам со временем естественным образом слилось с привычным противостоянием имущих и неимущих, знати и простонародья, без явного выделения по национальному признаку. Что несомненно — легенда о свободном прошлом англосаксов, косвенно воплощенная и авторами баллад о Робин Гуде, с их пафосом free yeomanry, возникла в городской среде и была частью образа мыслей горожан, которые чувствовали, что их подавляет феодальная система. Такие люди с особой остротой сознавали проблему национального единства — по мере того как, начиная с XIII–XIV вв., стали возникать «вольные города» и развитая общегосударственная торговля. Свои стремления и ожидания они проецировали в прошлое, вместе с неприязнью к власть имущим, которые препятствовали реализации этих стремлений в настоящем — а значит, и в прошлом.
Долой норманнских варваров
В XVI в. политик и гуманист Томас Старки, в памфлете под названием «Диалог Поула и Лапсета» устами Поула говорит о желании отринуть «тиранические обычаи и неразумные узы», наложенные Вильгельмом Завоевателем, «когда он покорил нашу страну и наш народ». Эти узы «бессмысленны для цивилизованных людей, имеющих целью устроить жизнь на основании справедливости». Спор персонажей, что характерно, ведется по поводу некоторых феодальных ограничений в вопросах опеки и брака.
Далее Лапсет жалуется, что закон «записывают, обсуждают и изучают по-французски», и это преклонение перед чужеземными обычаями — «бесчестие для нашей нации». Поль призывает обратиться к римскому гражданскому праву и избавиться от «великого позора <…> находиться под управлением законов, данных нам этим варварским народом, норманнами». Можно сказать, что на разных исторических этапах миф о свободных саксах и их государственных институтах замещает в общественном сознании артуровскую легенду — миф об идеальном английском рыцарстве.