Молодой врач сделал вечерний обход, проверил состояние пациентов. Некоторые чувствовали себя удовлетворительно, готовились к выписке. Среди них порезанный в пьяной драке конюх Кузьма. Он довольно улыбался и обещал привести доктору после выписки литр самогона и медовые соты от брата, что разводил пчёл. Настроение у Кузьмы было отличное, но обидчика своего он так и не простил и расквитаться с ним всё же обещал. Из этого Глеб Никифорович сделал вывод, что ему скоро предстоит штопать и дебошира Митька, если тому удастся выжить после сатисфакции братьев. Но не исключено, что Митёк за свои подвиги заключён под стражу, так что руки кузьмы могут до него не дотянуться, и новой работёнки у хирурга не прибавится.
Дед Назар, на удивление врача, не сдавался и постепенно шёл на поправку. Он сильно сдал, похудел за это время. Но лабораторные показатели восстанавливались, воспаление стихало, по дренажным трубкам отделяемого практически не было, и Глеб Никифорович начинал робко надеяться, что новых осложнений дед не даст и выкарабкается из своего состояния.
Хуже всего чувствовал себя свежепривезённый и прооперированный прострелянный брат Никодима. Он лихорадил, метался в поту по постели, переворачиваясь с боку на бок не смотря на сильные боли в ранах, дважды выдернул из вен на руках капельницы с антибиотиком. Медсёстры его боялись, процедурная пришла и пожаловалась на такое поведение пациента. Глеб Никифорович зашёл в его палату. Брат лежал один. Он повернулся на живот, зарылся головой в подушку и тяжело дышал. Врач обратился к нему:
-Вы должны вести себя спокойно. Надо слушаться медперсонал, соблюдать все назначения и предписания, а иначе как мы вас вылечим?
Мужчина не отвечал. Было видно, что ему тяжело. Он маялся... Уже совсем стемнело, и в небо вышла их покровительница - одинокая белая луна. Она звала своих детей, она давала им силы и питала их. И совершенно равнодушным оком взирала на всех, попавших ночами в беду и преданных на волю кровожадных. Брат тихо застонал и перевернулся на спину. Его худое измождённое страданиями лицо, заросшее щетиной, освещал свет маленькой потолочной лампочки. И врач вдруг увидел, что лицо у пациента постепенно становится другим. Более грубые, резкие, заостренные черты, придающие выражению лица свирепость. Ноздри стали широкими, нос как будто короче. Глеб Никифорович был почти уверен: открой пациент сейчас пасть - он увидит большие волчьи клыки. Окончательные подозрения рассеялись, когда он взглянул на его кисти: пальцы сжали от боли простыню, но отчётливо был видны чёрные когти вместо ногтевых пластин. В довершении ко всему вдруг со стороны далёкого от них леса послышался протяжный волчий вой. И пациент вдруг открыл глаза, опёрся локтями о кровать и так же высоко, но тихо, завыл... Он как будто отзывался на призыв своей стаи, сожалея о том, что не с ними...
Глеб Никифорович вышел из палаты и стал быстро соображать. Может ли этот необычный пациент ночью переродиться в вурдалака и напасть на других больных? Не ставят ли они под удар других прооперированных людей, оставив его на ночь, да ещё и в полнолуние, в больнице?
Он спустился на первый этаж и наткнулся на дремлющую на кушетке смотрового кабинета приёмного покоя санитарку бабу Варю. У неё сегодня была ночная смена.
-Варвара Игнатьевна, - тихонько позвал он её.
-А? Что? - баба Варя спросони ничего не понимала.
-Проснитесь... Пациент этот, что записан Кудимом Афонасьевичем, что лежит на втором этаже после операции, из Нелюдимки...
-А что он?... Опять бесится? Девчонки вон жаловались: только капельник поставят - этот вурдалак опять иглу из вены вырвет.
-Иглу-то вырвет - тоже проблема, конечно, но это его дело, раз лечиться не хочет. Не вязать же его.
-А-то может и свяжем? Давайте руку ему привяжем?
-Вы бы его сейчас видели... Вместо ногтей когти, лежит воет... Я не знаю, что будет через полчаса. Правда, может его связать? Как бы ради капельницы, а на самом деле - чтоб людей не тронул, если вдруг ночью чужой кровушки захочется.
Глеб Никифорович с Варварой Игнатьевной поднялись на второй этаж и подошли к дверям палаты. За дверью они услышали тихий скулёж, кто-то метался по палате, периодически рычал. Санитарочка хотела было приоткрыть дверь, чтоб подсмотреть, чем занимается необычный пациент, но врач остановил её:
-Так. Он накормлен? Накормлен. Отдельный санузел в палате есть? Есть. Капельницы он и так вырывает, а вязать его сейчас - боюсь, мы не справимся, Игнатьевна. Оклемался он от операции. Чувствую, что этот вурдалак действительно без антибиотиков, на травах волчьих выживет. Вот полнолуние промается без кровушки, от луны силу получит, и завтра - как огурчик будет... Запирать его надо, Игнатьевна. Чует моё сердце: сюрприз он нам готовит... Как бы не сожрал кого из пациентов. С него ведь взятки гладки. Сожрёт - и в лес убежит.
-Как же мы его запрём? Палату на ключ? Косяк ведь снесет, Никифорович. У них знаете какая сила? Тут палатный замок не поможет... Разве, столом постовым дверь припереть?
-Или кроватью... Нет, шкафом. И столом, и кроватью. Давайте подстрахуемся, я за людей отвечаю.
И они стали двигать шкаф, загородив им дверь палаты. К нему прислонили кровать, на которую поставили стол.
-А если, Глеб Никифорович, в окно сиганёт? Он ведь безумный, ничего не соображает, особенно если стая позовёт.
-И пускай сиганёт. Что же я поделаю? Я сделал для него всё, что мог. Железные решётки только на окнах первого этажа, на втором нет. От этого сдержать я его не смогу. И, Варвара Игнатьевна, убедитесь, пожалуйста, что входная железная дверь в приёмный покой тоже закрыта на засов...
Убедившись, что подпор двери надёжный, врач и санитарочка снова разошлись по своим местам. Баба Варя, убедившись, что входная дверь закрыта надёжно, вернулась на кушетку смотровой; Глеб Никифорович пошел отдохнуть в свою комнату, что была смежной с его кабинетом, на первом этаже.
Врач уснул. Он очень устал за день, поэтому даже плохое предчувствие не смогло заставить его взбодриться и отказаться от ночного отдыха. В голове был туман, глаза слипались, и сон овладел им быстро.
В полудрёме, тонком сне, он увидел стаю волков, которая неслась на всех порах через поле к больнице... Впереди стаи был вожак - самый крупный, злой и свирепый Никодим... Глеб Никифорович рассмотрел его кровожадное и хитрое лицо. Оно было настолько уродливо и обезображено гримасой злобы, что вздрогнул от ужаса, но тяжёлые от усталости веки не открылись и проснуться он не смог...
