Рядовой Николай Быстров призывался из Краснодарского края весной 1982 года. После учебки попал в Афганистан. Служил в части, охраняющей аэродром Баграма. Далее Быстров свою историю рассказывал по разному. Показания в деталях расходятся.
Западным корреспондентам он говорил, что в части была жуткая дедовщина и "деды" заставили его с двумя другими молодыми солдатами пойти в ближайшее селение за продуктами. Журналисту Владимиру Снегиреву Николай поведал, что его послал за чарасом взводник. А офицерам российской контрразведки в 1995 году признался, что просто ушел с ребятами в "самоход". Решили навестить знакомого хозяина лавки. Но ночью кишлак оказался не таким гостеприимным, как днем.
Шли с оружием, напоролись на засаду "духов". Завязалась перестрелка. Из троих в живых осталось их двое, оба раненые. Их моджахеды и забрали с собой.
Офицеры в части предупреждали, в плен лучше не попадать, иначе замучают. И рассказывали, что сдача в плен — это статья "Измена Родине". Но Быстров об этом тогда не думал, его просто схватили и куда-то потащили. Испугался, конечно. Казалось, в 19 лет жизнь уже закончилась. А очень хотелось жить. Их с товарищем разделили. Больше он того солдата никогда не видел.
Попытался уйти той же ночью. Увидел в ночном небе сигнальные ракеты. Понял, что ищут. Поймали, побили. Следующей ночью повели в Панджшер.
На вопрос, как шел с касательным ранением живота и ноги, говорит, что терпел, держался. Знал, что возиться никто с ним не будет, если упадет и не сможет идти. Моджахеды давали ему какие-то таблетки, ставили уколы.
Шли неделю, по ночам. "Духи" на осликах, Николай на привязи. Днем отсиживались в кишлаках. Недалеко от входа в ущелье, в Анаве, стояла советская военная база, ее обходили по горам. По хребтам дошли до верхнего Панджшера, в кишлак Джангадак. Там его оставили. Вскоре привели еще двоих русских пленных.
Всем русским афганцы сразу присвоили новые имена. Николай стал Исламуддином, Петр — Азизулло, Иван — Рахматулло. Местный язык Николай стал изучать с первого дня плена. Понимал, что без этого пропадет, да и хотелось быть в курсе планов "духов". Уже через полгода сносно говорил на дари, отрастил бороду... Только русый цвет волос и голубые глаза выдавали в нем русского.
Общались солдаты друг с другом с опаской. Не доверяли никому, никто не называл настоящих имен. Но постепенно сблизились, решили бежать, выточили на камнях ножи из оперения реактивных снарядов. Вскоре привели еще одного, в оборванной солдатской форме, туркмена. Предложили бежать и ему. А он оказался провокатором. Всех пленных расселили по разным кишлакам.
Исламуддин принял решение стать мусульманином самостоятельно, говорит, никто его не принуждал, дело добровольное. Просто понимал, что иначе ему там не выжить. А приняв ислам, выучив язык, перекрасившись в черный цвет, стал своим среди моджахедов, ел с ними из одной чашки.
Панджшерское ущелье того времени — вотчина Ахмад Шаха Масуда, "Панджшерского льва", влиятельного полевого командира таджикского происхождения.
Быстров вспоминает:
"Спустя год Масуд узнал о планах провести против него крупную войсковую операцию. Там и советские войска должны были участвовать, и афганские. Чтобы спасти своих людей, он готовился вывести их из ущелья Панджшер в другие, безопасные районы. А пленные для него — обуза. Однажды собрал всех, говорит: "Куда вы хотите? На родину? В Пакистан? На Запад?"
Домой никто не решился, боялись кары за плен. Или, может, не верили, что и вправду отпустят. В Пакистан решили податься. Назавтра и ушли. А я сказал: "Хочу с вами быть, Амир-саиб". Он на меня внимательно посмотрел: "Оставайся".
Исламуддин остался у Масуда, тот его заметил, велел выдать автомат с патронами, а вскоре взял в свою личную охрану. Спустя некоторое время Исламуддин-Николай стал главным телохранителем полевого командира.
Охранял его рьяно, не пускал посетителей, если Амир-саиб отдыхает, а однажды одному мини-полевому командиру даже выстрелил в ногу, когда тот пытался проявить настойчивость и прорваться к "Панджшерскому льву" с каким-то известием. С советскими войсками Исламуддин, по его словам не воевал.
Вообще, Быстров разным журналистам рассказывал разные версии своей жизни "за речкой", поэтому трудно понять, где правда, а где вымысел.
Когда в 1992 году отряды афганских таджиков вошли в Кабул, а Ахмад Шах стал министром обороны Афганистана, дела Исламуддина тоже пошли в гору. У него появился собственный дом в Кабуле, бронированный джип с тонированными стеклами от министерства обороны, он женился на дальней родственнице Масуда.
Но когда в 1995 году его жене понадобилась квалифицированная медицинская помощь, Амир-саиб посоветовал Исламуддину возвращаться в Россию.
Сейчас Исламуддин снова Николай Быстров и вместе с своей женой счастливо проживает в районе Усть-Лабинска, в одной из станиц. Теперь, рассказывая об исламистах, он часто сбивается с "они" на "мы". Вероятно, так до сих пор и не может определить свое истинное отношение к религии.
Долгое время Быстров не мог найти работу и жилье. Помог Аушев, через Комитет по делам воинов-интернационалистов выбил Быстровым просторную квартиру, предложил подработку. Пришлось ездить в Афганистан, искать пропавших без вести "афганцев". Нашли семь человек, у них давно другая жизнь, семьи, хозяйство, все отказались возвращаться на Родину.
Сейчас Быстров работает грузчиком, в магазине детских игрушек афганской общины. Все устраивает. Жена сидит дома с детьми.
Ольга (Одыля) Быстрова рассказывает:
"Я не хожу в Россию. Я хожу в больницу, в школу и домой. Кто-то из земляков меня спрашивает: “Как ты там в России, язык выучила, ездишь везде?” Ты что, говорю, я вообще никуда не хожу и ничего не видела".