Глобальные институты уже давно низвели большую часть мира до статуса второго сорта.
Наша специальная военная операция на Украине, решая частные задачи, параллельно, а лучше сказать — на глубинном, далеко не всем видимом уровне решает задачи экзистенциальные — каков будет новый мир, поскольку старый рушится вместе с укронацистским государством, обветшалым блоком НАТО и незадавшимся проектом по созданию «Соединенных Штатов Европы» —Евросоюзом. Воспользоваться плодами экзистенциальной битвы в первую очередь почти открыто намерена расправляющая плечи имперская Россия. А подспудно — и США. (Никого третьего к дележу власти над планетой они и близко не подпустят, даже Китай.)
Что делают абитуртенты будущего мироустройства? Россия, как всегда, такая уж у нее судьба, ведет ковопролитную войну, снова кладет на алтарь будущего бесценные жизни истинных и верных сынов Отечества. Америка же, тоже по традиции, потом, когда Россия победит, попытается присоседиться и максимально воспользоваться плодами нашей победы, а пока старается ловить рыбку в мутной воде. Например, максимально экономически ослабить неанглосаксонскую часть Еврлпы и прежле всего - Германию. А на мировом уровне — сделать подкоп под ООН как столп ялтинского устройства современного мира, который нас с США одинаково не устраивает, но по разным причинам.
Усливающиеся атаки американцев на ООН пытается «научно» обосновать в своей статье, перевод которой я вам предлагаю, обозреватель солидного американского журнала Foreign Policy, профессор Высшей школы журналистики Колумбийского университета Говард У. Френч. Определение «научно» я взял в кавычки, ибо особо научного там ничего нет, кроме вящей наукообразности: из-за маски няшки-защитника попранных на мировой арене прав бывших колониальных народов (на которые ему на деле глубоко плевать) вылезают ослиные уши поборника лишения нашей страны права ветировать все, что не по нраву — нет-нет, не бывшим рабам Африки и Америки, коим он будто бы предан «душою», а тому самому Западу, который он якобы порицает в своей статье, но которому, вспомним пушкинскую эпиграмму на благочестивую жену, всецело принадлежит «грешной плотию».
Когда армия президента России Владимира Путина превращала один украинский город за другим в руины, сокрушая мирных жителей, оказавшихся в многоквартирных домах и торговых центрах дождем артиллерийского и ракетного огня, многие наблюдатели в богатом мире оплакивали дисфункцию Организации Объединенных Наций из-за того, что она не смогла преодолеть препятствие, записанное в самом ее уставе: Россия, как и Советский Союз до нее, является одним из пяти постоянных членов Совета Безопасности ООН и как таковая обладает правом вето, позволяющим ей блокировать любые меры, которые она не одобряет.
Разрозненные призывы к реформе Организации Объединенных Наций, которые это спровоцировало, прозвучали на фоне еще одного источника недовольства Запада. После громких заявлений в Вашингтоне и европейских столицах о том, что мир объединился против жестокого и неспровоцированного вторжения России в соседнюю страну, люди, которые сделали паузу, чтобы более внимательно оценить ситуацию, начали замечать, что на самом деле большая часть мира держится в стороне от спора.
Не учитывая Китай из-за его особых отношений с Москвой, среди держащихся в стороне — большие страны, такие как Индия, и малые страны на всех континентах. Подсчет их совокупного населения показывает, что правительства, представляющие большинство человечества, не занимают той или иной позиции в конфликте, который многие из них считают имеющим знакомые отголоски соперничества предыдущей эпохи между Востоком и Западом.
А что, если эти два вопроса не просто совпадения, а глубоко связаны друг с другом? Изучение истории институтов, лежащих в основе того, что мы небрежно называем «мировым сообществом”, дает веские, но сплошь и рядом упускаемые из виду основания полагать именно так.
Это история, которая намного предшествовала отчуждающим соревнованиям холодной войны, которая потребляла так много коллективного богатства и энергии человечества и приводила к огромным жертвам в опосредованных войнах по всему миру. И то, что он раскрывает, — это международная политическая инфраструктура, которая с самого своего зарождения в начале 20-го века обрекает народы того, что долгое время было известно как «третий мир», на все, кроме постоянного статуса второго сорта, или на то, что индийский историк Дипеш Чакрабарти назвал «воображаемой комнатой ожидания истории».
Непосредственное рождение международного гражданского общества, с которым мы знакомы сегодня, вероятно, следует отнести к периоду окончания Первой мировой войны, когда был подписан Версальский договор, в конечном счете приведший к образованию Лиги Наций на фоне столь высокопарной риторики.
Лига Наций потерпела неудачу по многим причинам, и не в последнюю очередь потому, что Соединенные Штаты, один из первых сторонников новой системы международного управления, так и не присоединились к этой организации. Однако гораздо менее известны многие способы, которыми прогрессивно звучащая дипломатия, начатая в Версале, подвела подавляющее большинство людей мира, не сделав их интересы приоритетными— или даже не приняв их во внимание. Например, националистическое правительство Китая было удивлено, узнав, что в результате своего рода торговли лошадьми за высоким столом организации между Великобританией, Францией и Италией Лига признала законным захват Японией его территорий, которые до Первой мировой войны контролировались Германией. В результате Китай отказался подписать договор.
Япония, со своей стороны, была возмущена тем, что Лига не обратилась к понятиям расовой иерархии, которые тогда были так дороги Западу. Как отметил ученый Г. Джон Икенберри в своей недавно вышедшей книге «Мир, безопасный для демократии: либеральный интернационализм и кризисы глобального порядка», бывший президент США Вудро Вильсон «проецировал видение универсализма в правах и ценностях, но быстро шел на компромисс, когда это было целесообразно». Когда японцы предложили резолюцию, утверждающую равенство между нациями без каких-либо различий по признаку расы или национальности, Вашингтон пошел на попятную из уважения к Британии, которая рассматривала подобную идею как угрозу легитимности своего проекта колонизации поселенцев, осуществлявшегося в то время в Австралии. Возможно, это и было оперативным обоснованием этой дипломатии, но не следует также забывать, что Соединенные Штаты в то время сами были страной, которая практиковала юридически закрепленное превосходство белых и расовую сегрегацию. Сам Уилсон хвалил Ку-клукс-клан и следил за сегрегацией федеральной рабочей силы.
У Китая и Японии были очевидные причины чувствовать себя неудовлетворенными международной дипломатией той эпохи, но какими бы плохими они ни были, унижения, которым они подвергались, были категорически меньшего характера, чем оскорбления, нанесенные большому количеству тогда еще колонизированных земель. Лига Наций оказала мощную поддержку западному империализму, предоставив европейским странам право распространять свой контроль на обширные территории под видом так называемых мандатов Лиги.
Эти меры были особенно нацелены на Африканский континент. Африканские колонии только что предоставили сотни тысяч солдат и неоценимую экономическую поддержку своим европейским хозяевам во время Первой мировой войны, и вернувшиеся африканские ветераны требовали независимости. В ответ европейские державы утверждали, что африканцы еще не достигли такого уровня цивилизации, который допускал бы даже саму мысль о самоуправлении. Ирония заключалась в том, что европейцы только что вышли из самой варварской войны в истории.
Однако на этом оскорбления не закончились. Чтобы навязать свою власть немногочисленным независимым африканским государствам, Лига — по европейскому указанию — бросила вызов самоуправлению в Либерии и Эфиопии, заявив о своем гуманитарном обязательстве сделать это из-за предполагаемого рабства в этих государствах. Как пишет политолог Адом Гетачева в своей недавно вышедшей книге «Создание мира после империи: взлет и падение самоопределения», то, что обвинение в наличии рабства стало идиомой, с помощью которой подрывается черное самоуправление, должно показаться нам глубоко порочным не только из-за центральной роли Европы в трансатлантической работорговле и рабстве в Северной и Южной Америке, но и из-за трудовых практик, характерных для колониальной Африки в двадцатом веке. Однако в то время и в последующие десятилетия европейские державы жестоко навязывали принудительный труд своим африканским колониям, чтобы обеспечить высокие темпы производства желанного сырья, такого как каучук и хлопок.
Следующая большая возможность для возглавляемого Западом международного сообщества привнести больше демократии и справедливости в глобальное управление появилась после Второй мировой войны. Последовала такая же возвышенная риторика, как и подобные компромиссы за счет колонизированных народов мира. После еще больших жертв —измеряемых жизнями колониальных солдат, сражавшихся в европейских войнах, — и больших изъятий богатств, которые были предприняты для поддержания экономики имперских держав на плаву, ожидания на этот раз были еще выше, особенно среди африканцев, что великие державы охотно проложат путь к своей независимости.
На фоне новых раундов высокопарной прогрессивной риторики о свободе, подотчетности и сроках самоуправления дискуссии, породившие Атлантическую хартию, подпитывали этот оптимизм. Но так же, как Вильсон сделал в отношении японских ожиданий закрепленного равенства между нациями, бывший президент США Франклин Д. Рузвельт, который был главным образом озабочен возникающим соперничеством великих держав против Советского Союза, склонился перед интересами Великобритании и других европейских империалистических стран, откладывая разговоры о всеобщем самоопределении. Как отмечает профессор Гарвардского университета Кэролайн Элкинс в своей новой работе «Наследие насилия: история Британской империи». Рузвельт не терял времени даром после принятия хартии, говоря, что обещания, данные колонизированным, были вдохновляющими, а не просто «заявлениями», с которыми придется подождать.
Ощущение духа в залах западной власти в тот момент, когда разрабатывался новый глобальный порядок, можно ощутить через слова одного из его самых важных архитекторов: экономиста Джона Мейнарда Кейнса. Когда делегаты из 44 стран собрались в Нью-Гэмпшире, чтобы разработать новую международную валютную систему, Кейнс оплакивал присутствие представителей того, что вскоре станет известно как третий мир. Как отмечает историк Виджай Прашад в своей книге «Темные нации: народная история третьего мира», Кейнс осудил состав делегатов как «самый чудовищный обезьянник, собранный за многие годы», и сказал, что представители более бедных и слабых наций «явно не имеют ничего, чтобы внести свой вклад, и будут просто загромождать почву».
Через несколько лет двуединая природа строящегося мира станет полностью очевидной. Соединенные Штаты, как известно, потратили миллиарды долларов на восстановление европейской экономики после разрушений Второй мировой войны. Однако без внимания — как в то время, так и до сих пор — остались непризнанные обязательства Запада по отношению к недавно деколонизированным странам мира. Как я уже утверждал в своей книге «Рожденные во тьме: Африка, африканцы и создание современного мира, от 1471 года до Второй мировой войны», извлечение богатств и рабочей силы только из Африки в течение столетий играло центральную, но все еще в значительной степени непризнанную роль в европейском процветании в современную эпоху.
Действительно, разграбление Африки людьми создало то, что мы называем «Западом». Хотя в наши дни мало кто задумывается над его определением, это, конечно, означает кондоминиум между Атлантической Европой и колониями этого континента, а позже и союзниками в Северной и Южной Америке. Как я уже писал, до 1820 года из Африки в Новый Свет было привезено в четыре раза больше людей, чем из Европы, и это был труд миллионов рабов — производство товаров, таких как сахар и хлопок в огромных масштабах, расчистка земель и выполнение всех видов других неоплачиваемых работ. Эта рабочая сила сделала американские колонии прибыльными для Европы и делала так называемый Старый Свет новым и богатым.
Кому-то это может показаться древней историей, но подчинение справедливости для колонизированных— и особенно для народов и земель, подвергшихся рабству, — является частью каждой другой главы истории, обсуждаемой здесь, и эта тема волшебным образом не исчезнет только потому, что кому-то хочется игнорировать ее или нравится считать трудноразрешимой и надоедливый.
На самом деле нынешняя структура Организации Объединенных Наций, чье бессилие перед лицом такого морального ужаса, как Украина, закреплена в особых правах немногих избранных членов Совета Безопасности ООН. Эта договоренность мало чем отличается от аргументов уилсоновской эпохи о том, что колонизированные были недостаточно цивилизованны, чтобы получить полные права.
Совет Безопасности ООН был в некоторой степени демократизирован вступлением Китая в качестве постоянного члена в 1971 году. Однако, за исключением Китая, размеры которого трудно было отрицать, Совет Безопасности ООН состоит преимущественно из белых стран, чья история связана с имперским правлением. Соединенные Штаты - единственная страна с очень большим населением, занимающая в настоящее время третье место в мире по его численности. Россия, экономика которой примерно равна экономике Италии, скоро выпадет из топ-10 самых густонаселенных стран. Франция и Британия далеко позади. Где находится Индия? Где же Африка, чья Нигерия, по прогнозам, к середине этого века будет иметь больше граждан, чем Соединенные Штаты, а к 2100 году, скорее всего, уступит только Индии и Китаю? Где Бразилия, Мексика или Индонезия?
В своей книге «Мир, который построил Рузвельт: видение и реальность» историк Эдвард Мортимер писал: «Мировая война подобна печи, она плавит мир и делает его податливым», что приводит к серьезным изменениям в последующем порядке вещей. Многие люди начали говорить о вторжении в Украину в этих терминах — как о портале к новому, хотя еще и неопределенному мировому порядку. Однако мало кто начал с какой-либо серьезной целью или срочностью заниматься незавершенными делами крупных перестроек 20-го века, которые полностью выбили людей третьего мира из колеи. Может ли это быть оправдано на основе цивилизации или расы? Или это вопрос сырого богатства или чистой власти, в которой силе позволено творить добро?
Если отбросить мораль, то лишь немногие из больших проблем, стоящих перед человеческой жизнью в этом столетии, поддаются хорошему решению на основе исключения в таких масштабах, как это, — ни процветание и неравенство, ни глобальное потепление, ни миграция, ни даже война и мир.
© Перевод с английского Александра Жабского.