Опубликовано 26 ноября 2017 года.
«Мама, мы все тяжело больны.
Мама, я знаю, мы все сошли с ума…»
Виктор Цой.
Максим Горький, нет, простите, Алексей Пешков, как настаивает режиссер спектакля, в зале. Сидит вместе со зрителями и смотрит на сцену. Там показывают «опыты Протасова в двух действиях» под названием «Homunculus». Латинское слово, модное в начале прошлого века. Оно обозначает созданный алхимиком искусственный человечек, разум. То, что режиссер спектакля, Владимир Хрущёв, посадил автора пьесы в зрительный зал, наверняка не случайно (случайного в театре вообще ничего быть не может). Этим самым, постановщик даёт нам понять: автор в зале, он отделен от того, что происходит за рампой. И это разумно.
Пьесу «Дети солнца» Максим Горький написал в 1905 году в застенках Петропавловской крепости, куда он угодил за участие в революционных событиях после «кровавого воскресенья». Именно от этого, вероятно, один из персонажей – Лиза, сестра Протасова (Дарья Кузнецова) - столь ненавидит и страшится красного цвета. Написана пьеса тяжело. Это отмечали многие критики и исследователи. Большие пафосные монологи, кондовые «моралите», слишком ходульные персонажи, затасканная идея оторванности «гнилой интеллигенции» от «народных масс», - все эти обстоятельства почти похоронили пьесу. «Дети солнца» очень редко появляются на подмостках театров. Пожалуй, самая заметная премьера случилась осенью 2008 года в Малом театре. Режиссер того спектакля, Адольф Шапиро получил сполна и «меда» и «дегтя».
Премьера в Калужском театре двойная: собственно сам спектакль и режиссер. С творчеством Владимира Хрущёва калужский зритель не знаком. После довольно-таки затянувшейся череды провалов, а порой откровенных халтур, поразивших как холера калужский театр, этот спектакль особенно внимательно рассматривался зрителем, и не только им. Безусловно, одна постановка не может полностью раскрыть режиссера, однако она позволяет понять – видит ли новый постановщик «свет в конце туннеля» или нет. Похоже, видит, впрочем, это лишь субъективное мнение.
Вселенская печаль или весёлое чудачество?
Интерес к происходящему на сцене появляется, как только открывается занавес, ещё до первой реплики. Заслуга в этом художника-постановщика спектакля. Анатолий Шикуля выбросил на свалку «пыльные комоды». Перед нами некий лес. Однако лесом он может показаться лишь совсем уж невнимательному зрителю. Кроны деревьев причудливо переплетаются завитками, создавая узнаваемую картинку извилин мозга. Некий разум опустил на землю мощные стволы и корни. О корни запинаются, в стволы бьётся, прикинувшийся диким кабаном Чепурной (Леонид Клёц). Художнику удалось создать ощущение некоего аквариума с обитателями, за которым наблюдает этот «вселенский мозг» и зрители, вместе с Алексеем Пешковым.
«Мозг» глух к существам внизу. Сколько бы ни пытался биться Чепурной, дурачась вроде бы, в облике кабана, ни один совет не упал в его голову. Желудей тут нет, тут можно только весело почёсывать свое розовое кабанье пузо. В спектакле режиссер не раз прибегает к использованию этаких «намёков на символы». Они читаются, более того, они не навязчивы, не выпирают из общей канвы постановки. Они очень точно дают наполненность внутреннему миру того или иного персонажа. Тот же Чепурной кричит в ведро, как в колодец. Громко? Да, но кричать в колодец бессмысленно – крик услышит только колодец, вокруг никто и головы не повернет. Равно как не спасет от беды зонт – под ним не спрячешься, как не пытался это сделать Чепурной.
Временами персонажи откровенно дурачатся. Это «пиу-пиу» - озвученный Протасовым (Игорь Постнов) свист пуль в сцене дуэли с художником Вагиным (Владимир Прудников). Детский приёмчик играющих в войнушку ребятишек почтенного возраста. Они не видят, не хотят видеть того, что действительно происходит в мире. Они в глубокой норе, прикрытой как массивной крышкой густыми завитками извилин крон-мозга. Вселенского мозга. Они больны.
Удачная визульная находка – круги под глазами и грязные подолы платьев, низ штанин. Нарочито черные круги – это физиологический симптом холеры. Но ведь мы прекрасно понимаем, что не в холере дело. Дело в болезни иного свойства. Болезни, которая поразила наше общество, которая постепенно затягивает весь наш организм. Болезнь, в которую мы медленно погружаемся, как герои спектакля – сначала грязны лишь подолы, потом черные пятна проявляются по всей одежде… Какого свойства эта болезнь? Думаю, каждый внимательный зритель сможет сформулировать её сам. Однако, режиссер не сгущает краски, не строит этакий апокалипсис с мрачным хоррором. Нет, он заставляет актеров откровенно дурачиться. И зритель «ведется» на это, и только потом, после спектакля, приходит это осмысление ужаса, в который мы действительно погружаемся. Протасов есть в каждом из нас.
Нянька Антоновна (Елена Соколова) пытается вылечить. Не всех, хотя бы Лизу. Она ходит и бормочет: «лекарства, молоко». Но молоком не поднять душу. В какой-то момент о своей «болезни» начинают понимать и Протасов и Елена Николаевна, его жена (Ирина Якубенко). Сцена с бидоном молока очень точна. Они пьют его половниками, но мы понимаем, что это их уже не спасет.
Чепурной уходит от них и из жизни, вслед за ним спешит Лиза. В красном платье, избавившись от предрассудков, но Чепурной не берет ее на руки как возлюбленную, он тащит ее как мешок картошки на спине. Или это только кажется сбившимся в тоскливую кучку обитателям «аквариума»? Открытый финал в этом случае действительно даёт ключик для того, чтобы попытаться потом, после спектакля, открыть дверь и попытаться осмыслить свою жизнь.
… и светлые, счастливые глаза
На мой субъективный взгляд, особая прелесть этого спектакля в свободной и яркой игре актеров. Давно я не видел на калужской сцене таких счастливых лиц. Подобная энергетика врывалась в зрительный зал в своё время во время спектаклей Александра Плетнева. Кстати, быть может это лишь совпадение, но как я писал выше, случайностей на сцене обычно не бывает, периодически всплывали в «Homunculus» отсылы именно к его спектаклям. Это и белая простыня на заборе («Попытка полета»), и Протасов с Лизой на вёслах («Лодка»). Всё это создавало особое, доверительное общения с залом.
Фима, горничная (Татьяна Овсяникова) в отличие от прописанного у Горького персонажа прожжённой, хитрой девки, вдруг предстала живым, не ходульным человечком, простой деревенской девушкой, которая просто хочет жить в достатке, откровенно хочет и радуется открыто, когда удается это. Меланья (Лариса Фанаскова) по уши влюблена в Протасова. Она не страдает, не заламывает рук, она так крепко прижимает к себе книги Протасова, что веришь безоговорочно – любит. По своему, доступной купчихе, но сумасшедшей любовью. Это отсутствие «показухи», манерности у всех без исключения актеров этого спектакля заставляет верить тому, что происходит на сцене. А разве не это самое важное?
Разве не важно, что из составленного Горьким путем сложения штампов персонажа барина и ученого, на сцене вдруг зажил понятной человеческой жизнью Протасов? Игорь Постнов реально «прожил» два часа жизнью человека, вдруг обнаружившего, что от него может уйти любимая женщина. Он не играет характер, он реагирует на происходящее точными и верными эмоциями. Перед нами живой человек. И не важно, в каком веке он живет, если он действительно живёт на сцене.
Особняком во всей этой компании стоит персонаж Дарьи Кузнецовой. Её Лиза, подверженная нервным срывам, по Горькому, этой «нервной болезни» даёт понятную основу. Как можно любить в среде безудержного мещанства? Как можно кому-то верить, когда всё так зыбко и продажно? Как вообще можно жить в этом «аквариуме»? Дарья Кузнецова, как актриса, открылась в этой роли с иной стороны, показала себя достойной острых, характерных ролей.
А где же Горький?
С премьеры ходили зрители. Не много, единицы, но уходили. Так бывает всегда. В ответ на мой вопрос: «Почему?» звучало чаще всего «Как можно так играть Горького?» Смею спросить их здесь: А как, по вашему сегодня, в 2017 году, можно играть эту пьесу? Режиссер изменил название, уточнил в жанре, что это «опыты Протасова». Мне кажется, Владимиру Хрущёву удалось рассказать нам сегодняшним о нас, языком «могучего человечища» Горького. Горький есть на сцене. Он в посылах актеров, в некоей сюрреалистичности декораций, он, наконец, звучит театральным оркестром. Музыкальные темы Нила Янга, собственные, сочиненные мотивы Григория Бирюлина, - всё это Горький. Всё это про нас.
Владимир АНДРЕЕВ.
Фото Антона Демидова.