Детство моего папы прошло в удивительном селе Никольское-на-Черемшане. Одно только название чего стоит, не говоря о том, что здесь бывали писатели Аксаков и Соллогуб. Роскошная графская усадьба, церковь в стиле барокко, прекрасный парк, если бы не затопление, были бы живы до сих пор.
Никольское-на-Черемшане в те времена было районным центром, а мой дед работал председателем райисполкома. У него, как у большого начальника, был выездной рысак Фрукт, который возил, в качестве персонального транспорта, моего дедушку Александра Васильевича по району. Его сын, мой папа, очень любил лошадей. В тот день отец доверил Шурке, так он звал старшего сына, отвести Фрукта на конюшню. Младший братишка Толя увязался за ним.
Не обнаружив на месте конюха, паренёк решил распрячь коня и завести его в станок самостоятельно. Потихонечку, осторожненько он снял сбрую и повел жеребца за уздечку в станок. Когда, казалось бы, все было сделано, Шурка снял эту самую уздечку и кинул ее брату через коня с криком:
- Толя, лови!
Фрукт шарахнулся от громкого крика в сторону, а потом взметнулся на дыбы, грохнулся своей огромной головой о потолок станка. В одно мгновение парнишка оказался в соседнем станке, очнувшись в куче лошадиного навоза. Каким образом он туда попал, не понятно. Ведь, обезумевший от боли. рысак закрыл собой выход из станка. Выбраться можно было только через щель под потолком, где не хватало одной доски. Вот такая адреналиновая история.
Александр Васильевич был очень строгим отцом. Дети слушались его беспрекословно. Два раза он ничего не повторял. Но проколы, конечно, были. Так однажды летом Мария Семёновна послала старшего сына на дальний огород за укропом. Выполнив поручение матери, парнишка заодно проверил огурцы, но нашел одни недозревшие "пуплята". И надо же было ему заглянуть в соседний огород! Там на грядках лежали ровные, как на подбор, зелёненькие в пупырышках, уже крупненькие огурчики.
Ночью, вооружившись отцовским портфелем, Шурка забрался в чужой огород и методично обобрал наощупь грядки. Он надеялся прошмыгнуть со своей добычей в дом незамеченным. Но удача отвернулась от него. На крыльце с книгой в руках восседал сам отец! Фонарь, освещающий его, вырывал из кромешной темноты длинный коридор метров восемь. И эту полосу света нужно было как-то пересечь. Дождавшись, как ему показалось, удобного момента, мальчик, затаив дыхание, на цыпочках двинулся вперёд. Но тут, как гром средь ясного неба, раздался голос отца:
- Шурка! Ну-ка, иди сюда? Что у тебя? Зачем портфель взял? Показывай, что в нем!
Не смея ослушаться, сын двинулся на подкашивающихся ногах к грозному родителю.
- Огурцы... - сумел выдавить он вдруг пересохшими губами.
- Где взял? - прогремел новый вопрос.
- На огороде.
- Не ври! Я только сегодня проверял.
- У соседей немножко набрал...
- Дай сюда! Марш спать! Завтра я с тобой разберусь.
Всю ночь парнишка не сомкнул глаз, ломая голову, какая же кара его ожидает. Наутро злоумышленник предстал пред судом отца. А приговор его был краток и мудр.
- У кого взял огурцы, тем и отдашь. А я прослежу, не сомневайся!
- Папочка, не надо! - взвыл Шурка. Но Александр Васильевич был непреклонен. Неудачливому воришке ничего не оставалось, как подчиниться.
Он брел по улице с поникшей головой, волоча портфель с злосчастным огурцами и едва передвигая сделавшиеся ватными ноги, как на расстрел. За ним на небольшом расстоянии на бричке ехал отец.
И вот, изумлённым взорам мирно завтракающих деда с бабкой, явился заливающийся горькими слезами парнишка. Он вывалил содержимое портфеля, дюжину крепеньких огурчиков на стол, повергнув их в новое изумление. Заикаясь и размазывая слезы и сопли кулаком, Шурка нес такую околесицу, что дед с бабкой нескоро поняли из его всхлипов и стонов, что их обворовал сынок самого председателя Райисполкома.
Сердобольные старички взялись утешать горемыку, вытерли ему нос и напоили чаем с ватрушками.
Папа любил вспоминать, как красиво было село Никольское-на-Черемшане, как широка была, покрытая изумрудной травкой, их улица Барское гумно, упирающаяся одним концом в лес, другим в озеро, как вечером коровы, возвращающиеся с пастбища, переплывали его, и на зеркальной глади воды видны были торчащие рога, уши и розовые носы с широко раздувающимися ноздрями. Подплыв к берегу, буренки отряхивались и важно выступали из воды, сверкая мокрыми сытыми боками и покачивая чистейшим и тугим от переполнявшего его молока выменем, которое оставалось только смазать и - дои себе на здоровье!