Когда заканчивается праздник Пасхи? Если смотреть по Богослужебному календарю, то определить, казалось бы, просто: в день отдания, перед праздником Вознесения Господня. А на самом деле — наверное, у всех по-разному.
Ну, у тех, кому Пасха прежде всего — повод для веселых розговин после изнурительного поста, заканчивается она известно когда — сразу после Радоницы, при наступлении первой постной среды: вот, мол, попраздновали, наелись мясного, и снова входим в череду привычных дней... Скажете: мол, это «плотские» — то ли дело мы, «духовные»!.. В самом деле? «Духовные»?
У многих из нас, мнящих себя «духовными», Пасха истощается, сходит на нет в сердце, еще раньше — на Светлой: увы, трудно изо всех сил радоваться изо дня в день, трудно пребывать ежеминутно в жизни вечной, в сиянии и славе рая, нам, пока еще не очищенным от греха, трудно пребывать в Отчем доме на побывке нам, привыкшим жить по-походному, в долгом странствии по тернистым дорогам падшего мира... И многие встречают момент закрытия Царских врат перед Всенощной в Светлую субботу с печалью, но и с тайным облегчением, и возгласы «Христос воскресе!» день ото дня слышны в наших разговорах все реже, и так хочется вернуться снова к покаянному настроению, удалиться от Бога подальше, чтоб было пространство для земных поклонов перед Ним...
А у кого-то, и я лично знаю таких людей, Пасха не кончается никогда, как не кончалась она у батюшки Серафима. И, когда такой человек говорит тебе при встрече: «Христос воскресе!», неважно, весной или зимой, в день воскресный или будничный — ты знаешь: он не просто приветствует тебя, но делится самым своим дорогим. И самым важным для нас известием: Христос не просто воскрес — Он среди нас сейчас и нас зовет воскреснуть.
Да, вслед за Пасхой следует Вознесение — но, взойдя на небо, Христос не оставил земли. В библейском представлении «небо», где царствует Бог, и «земля», на которой пока еще в силе грех и смерть, вовсе не абсолютно противоположны (в этаком платоническом смысле) друг другу. Во Христе небо пришло на землю, Бог вступил в непосредственное владение ею, как и небом. И с момента Своего вознесения Христос, пребывая на небе, стал доступен и всем нам на земле. Он первым, воскреснув, вошел в новый, преображенный мир Божий, в тот, который в полноте будет явлен — вспомним Символ веры: «...и царства будущего века...» — по втором Его пришествии и Суде. Мало того — Он, Сын Божий и Сын человеческий, уже сейчас — Господь, Повелитель этого нового мира: «Дана Мне всякая власть на небе и на земле». И в тот же самый мир вступили за Ним и мы, через таинство крещения и таинство нового бытования в Его Церкви. Да, мы, пока еще смертные и грешные, стоим на земле и смотрим вслед Христу, воскресшему и вознесшемуся к Отцу — но одновременно и вступили в этот новый мир за Ним, мы, как сказано однажды, и «уже» — и «пока еще не»... Тайна Вознесения, конечно, остается тайной. Но, если кто-то вздумает разгадать ее в сентиментальном духе мультяшной фрекен Бок, вздыхающей у окна: «Он улетел, но обещал вернуться!», если кто-то полагает, что наш Спаситель, хотя и придет снова к Нам в некоем умозрительном «конце времен», но сейчас-то пока далеко, а уж тем более если кто-то считает, что вот, уходя, Он нам, церковным, оставил Свои вожжи правления, и мы с полным правом и чувством собственной значимости можем этими вожжами охаживать наших ближних, гордясь тем, что мы христиане, — тот глубоко ошибается.
Христос ВОИСТИНУ воскрес, и этот факт неотменим. Он вознесся и воссел одесную Отца — но Он здесь, посреди нас.
И есть, и будет.
ОТДАНИЕ ПАСХИ
На престоле возлежит величественно
Плащаница, наросты
Византийского злата, кованая парча, стразы,
Серебряное гвоздье вбило живое во гроб: осторожно
Ставь Чашу, служитель! ах, покачнется —
И се, плещет, зыблется
Твоя от Твоих!
Как трудны были нам, утлым, службы
Светлой Седмицы:
Изнемогли мы, Господи, нет в нас золотого магнита,
Чтобы устоять в золоте этом.
Изъязвили нас ржавые мелкие единства,
Времени ток вымыл мел из остова веры,
Ядовиты наши воления и правды,
Не вынесли мы этой недельной
Временной вечности, Боже сил!
Мы в ад возвращаемся, в аид, где тени,
Где вздох, полупол, недомощь, где
Наша забота мреет, не чая схваток,
Рожающих жалобу.
Где Ты теперь,
Когда о девятом часе врата заверзлись?
Что вы стоите, мужи галилейские,
Мигая белесо, как дети, покинутые посреди полдня,
И вверх смотрите, вверх?
Это отпуст, Господи, и мы идем свидетельствовать
О своей немощи, о том, что бумажный стаканчик мерный
Не удержит пылающей стали, всклень вылитой,
Мы — свидетели немые, иссохшие нёбом,
И капли не приявшие, здесь, и по всей
Иудее и Самарии, и даже до края земли!
Мы — тени чьи-то, самих себя, умалённые
Зенитом безжалостно!
Но все же, когда врата закрыты, — это наше время,
Таких, как есть. Других не будет.
И в мертвящей немощи растворена радость,
Радостотворная смерть: уходя к престолу
Отца, Ты нам оставил свободу.
Так ведь и всякий сон наш здешний:
Се, вдруг кошмар неуловимо меняет
Послевкусие, тональность, никнет гнет жара:
Это над спальней свет всходит, в глубь
Сочится сквозь веки,
И вот мы стремительно всплываем,
И это — утро.
И главное: и Ты в аиде (не молчи, молим,
Не отрицайся!) — одна из теней,
Но словно полна кристалловидно,
Плотна изнутри, многомерна,
Мерцает, тепла! Восклонитесь, тени!
Тебя, Тебя мы видели — прошел поодаль,
И передаем друг другу:
«Не сердце ли наше горело в нас?» —
Тебя, Тебя, на очередной Голгофе,
Наставшей по Пасхе.
Впервые опубликовано 4 мая 2010 года