Найти в Дзене
Палыч

Остановить мгновенье

Я вглядываюсь в старые семейные фотографии. Когда – то они назывались карточками, картинками, считались художественной редкостью. Процесс запечатления человека на фото пластину становился церемонией, событием, вехой. К нему готовились, заранее велась запись на съемку, назначался час торжества. Люди одевались в лучшее, шли как на праздник. В фотомастерской их усаживали и рассаживали, делали фон и ракурс, в глаза направляли яркую лампу и просили не мигать. Перед вспышкой аппарата испытуемый долго стоял у зеркала, подбивал челку, расчесывал пробор, прихорашивался, оправлялся. Но кто – то все равно моргал, кто – то застывшим удавом смотрел в объектив, из которого непременно должна «выпорхнуть птичка». Тогда ещё верили в «птичку», в чудеса в решете, особенно малыши. Взрослые робели перед таинством съемки, ведь из тех фотографий они уходили в вечность из своей нелегкой и корявой жизни, из вспышки, из мимолетного мгновенья прямо в бессмертие. В искусстве отражений суть человека заретуширо

Я вглядываюсь в старые семейные фотографии. Когда – то они назывались карточками, картинками, считались художественной редкостью. Процесс запечатления человека на фото пластину становился церемонией, событием, вехой. К нему готовились, заранее велась запись на съемку, назначался час торжества. Люди одевались в лучшее, шли как на праздник. В фотомастерской их усаживали и рассаживали, делали фон и ракурс, в глаза направляли яркую лампу и просили не мигать. Перед вспышкой аппарата испытуемый долго стоял у зеркала, подбивал челку, расчесывал пробор, прихорашивался, оправлялся. Но кто – то все равно моргал, кто – то застывшим удавом смотрел в объектив, из которого непременно должна «выпорхнуть птичка». Тогда ещё верили в «птичку», в чудеса в решете, особенно малыши. Взрослые робели перед таинством съемки, ведь из тех фотографий они уходили в вечность из своей нелегкой и корявой жизни, из вспышки, из мимолетного мгновенья прямо в бессмертие. В искусстве отражений суть человека заретуширована. Убраны шероховатости, подчеркнуты глаза, выделены брови и приукрашены губы, словно потрудился гример над трупом, пытаясь сгладишь его заострившиеся черты. В портретной живописи, в создании образа героя писатель преломляет ракурс по – своему. Подробно останавливается на описании складок одежды или выражении глаз, на порывах души, на полутонах, на темных и светлых сторонах натуры. Все это занимает нередко целые страницы книги. Случается, что у мастера кисти самого человека нет на холсте, а есть некая абстракция, размытая смесь, гротеск. Понимай, как знаешь, потому как художник так видит.

Другое дело фото, здесь мастер констатирует факт. Однако сама фотосъемка создавалась, как вид искусства. В начале своего развития она несла таинство, театральность, за кулисье. Ныне таинство исчезает, мастер все чаще превращается в статиста. Это просто селфи без таинств души. Иногда это глянец, но главное формат, поставленное на поток и без церемоний действие. Порой, так происходит сама жизнь - быстро, на ходу, без церемоний. Ныне некогда уделять внимание деталям, созерцать вечность. За какой – то час мы увидим и услышим столько событий, сколько недавний предок не узнает за свой век. Майка и джинсы, гаджет и рюкзак. В любом уголке гамбургер и кола, коворкинг и хостел. Все стандартно. Но это и хорошо, потому как остается сама суть, мысль, умение оставаться самим собой.

И все же жаль, что без церемоний. Что все скоротечно, схоже, однотипно и условно. Куда – то пропало трепет приближающейся тайны, улетела «птичка», ушла наивность. Все происходит, как - то без вспышки. Другое дело старые фотокарточки. Они хранились не в облаке, а в альбомах, они и рассматривались иначе. Например, как засушенные листики клена, как романтические закладки в книгах, напоминая о первых свиданиях, о рождении ребенка, об этапах пути. Торжественные лица висели в рамках на стене, пылились в семейных альбомах из картонных обложек, прятались в дальний угол и доставались оттуда, когда приходили гости. Тогда все усаживались рядком, кто – то держал альбом и неторопливо переворачивал страницы, кто – то медленно рассматривал, вглядываясь подолгу в лица. Гости восклицали: – «Неужели, это Петенька или Машенька?! Как подрос шельмец или вытянулась красавица!» Просмотр альбомов нёс раздумье и осмысление. И хотя гости мололи всякую чепуху, но в душе понимали, что все растет и видоизменяется. Что придет время, мы распадаемся на молекулы и атомы, уйдем из привычного домашнего мирка, от дорогих и близких людей. Нас отпоют или просто унесут на кладбище, на вечный погост. Останется лишь память, лишь фото. По ней будут судить, кто таков? О чем думал и мечтал человек. Его уже не, но он будто рядом, здесь в альбоме или на стене. Это и есть великое чудо, наша память, связь времен.

Деды и бабки, мать, отец, сестры, братья, тети и дяди. Моя не многочисленная и почти не встречающаяся в этой жизни родня! Мои давние и забытые друзья! Приветствую вас и шлю поклон из двадцать первого столетия. Нам, порой очень хочется наверстать упущенное время, проявить не высказанные чувства. Узнать, понять, расспросить друг друга о многом. О том, зачем вы жили на этом свете? Терпели нужду, добывали хлеб, воевали, голодали, рожали, трудно растили детей и тяжело болели? И они откуда – то издали, из тумана что – то говорят нам. Смеются, плачут, огорчаются, поучают. Но мы их не слышим. Только различаем шелест губ, очертания лиц, выражение глаз. И кажется, что это сон, туман, сеанс. Наступит время, когда мы научимся оживлять фотографии, возможно и самих людей. Но пока все это за пределами нашего сознания, лишь разговоры. Фантазии транс гуманистов и био – центристов. Оттого, лучше я напишу вам письмо, брошу в почтовый ящик, что торчит у подъезда и буду ждать ответа. Как в детстве, когда письма приходили по почте, когда мы их ждали и читали.