Кем для меня была Галина Сергеевна Уланова? Началось наше с ней общение со встреч на завтраках, тогда была еще жива Татьяна Владимировна Агафонова, секретарь Галины Сергеевны и, как она сама ее называла, ее «приемная дочь».
Представляете, я же их видел только в телевизоре – и вдруг вот каждый день на завтраке в Лондоне я хожу, они ходят рядом. И они едят, оказывается. И я ем. Из того же котла беру овсянку, из того же чайника наливаю чай.
Как-то я пришел на завтрак и было все забито, а Галина Сергеевна с Татьяной Владимировной сидели за столом, где четыре места. Они видят, что я стою в очереди, и пригласили меня за свой стол. Вот это было первое мое с ними такое общение.
Потом, а как я уже рассказывал, я всегда что-то носил, таскал, ходил, – меня Галина Сергеевна видела каждый день, я что-то делал на сцене.
Мы танцевали почти два месяца в Лондоне. И это были не целиком спектакли, это были сюиты. Каждый день шло новых три акта разных спектаклей. И в отличие от солистов, которые выходили только в одном акте, так как я был артистом кордебалета, я в одном акте танцевал сольную роль, во втором второстепенную, а в третьем бежал, изображая кого-нибудь либо со знаменем, либо с мечом. Вот каждый день так мы с ней встречались.
И у меня было очень много репетиций. Солисты репетировали мало, потому что у них все сделано, они опытные люди, а я-то без году неделя и потому я часто репетировал.
Она присматривалась ко мне. Иногда подходила, делала замечания. Первый раз она так высказалась мне о балете «Паганини». Галина Сергеевна, посмотрев, подошла и сказала: Коля, мне так не нравится все, что вы делаете. Вы хорошо танцуете, но это все не про то.
Потом следующий спектакль был «Сильфида». Она снова подходит и говорит: Коля, вы очень хорошо танцуете, но все не про то. Давайте, я вам подскажу. Я говорю, а можно взять репетицию с вами? Она думала, что сейчас поговорит со мной, быстро что-то покажет и все, а я говорю – давайте порепетируем, и я взял репетиции.
Но это никого не устраивало в театре, и нам специально давали такое для Улановой неудобное время, чтобы она не пришла. Но надо было знать Галину Сергеевну, она была человеком. Вот назначена в 12:40 репетиция – она входила в 12:40. Была назначена репетиция в 5:30, в 5:30 Галина Сергеевна входила. По ней можно было сверять часы.
Когда скончалась она и когда скончался Борис Александрович Львов-Анохин, кто-то из поклонниц Галины Сергеевны мне подарил вырезки всякие о ней. Ну, люди, когда уже очень взрослыми становятся, они хотят чтобы это у кого-то осталось. И вот одна дама подарила мне такие вырезки, и там была статья к очередной дате смерти Галины Сергеевны, Борис Александрович написал, что я и работа со мной, делало жизнь Галины Сергеевны... в этом бы смысл ее жизни, когда она уже подходила к концу.
Мне было настолько приятно. Поверьте, я не понимал этого тогда. И никто тогда не думал, что Галина Сергеевна скончается и так уйдет. Хотя если вдуматься, она приходила в репетиционный зал, ей тогда было 86–87 лет, и она со мной очень много проводила времени.
Я тогда не чувствовал ее возраста, разницы в возрасте, я ее поднимал, она мне показывала поддержи, она прыгала, крутилась, ей это доставляло удовольствие. Но я этого не знал, это знал Борис Александрович.
Она осталась в моей памяти очень светлым человеком, который, наверное, во мне, в маленьком мальчике, сублимировал все свои ощущения отсутствия ребенка. И я получал от нее такое море тепла, но, к сожалению, это все закончилось.
Последнее ее интервью, если вы посмотрите, а я с ней собрал все, что тогда выходило, она все время говорит, что очень жалеет, что мама не позволила ей иметь детей, что это не сложилось в ее жизни.