Они встречались каждый день – если не получалось на работах, то вечерами, у родника. Павел обязательно брал с собой что-то из еды – то принесёт хлеба с салом, то сухарей и несколько кусочков сахара, то холодной каши в железной миске.
– Расскажи, мне про себя. Ты же почти ничего не рассказываешь, тут немного, там чуть-чуть.
- Ладно, слушай, - легко согласилась Настя.
Павел оказался хорошим слушателем. В самых страшных местах, когда Настя рассказывала про гибель родителей и про предательство Степана, он обнимал её крепче и гладил ладонью по щеке. От шершавой, грубой его ладони выравнивалось дыхание и сердце начинало биться ровнее, уже не пыталось вырваться из груди.
- Поешь, - Павел поставил её на колени миску с кашей.
- Где ты её добыл? – удивлялась Настя, быстро орудуя ложкой.
- Знал, куда еду. Я курев@ с собой взял для обмена и немного спiрта. Кстати, ещё остался, могу принести. Будешь? – улыбнулся он.
- Буду, - не раздумывая согласилась она.
Павел удивлённо вскинул брови:
- Настя, ты будешь пить разбавленный спiрт? Правда?
- Я, Паша, в лагере привыкла ни от чего не отказываться. Один раз пробовала, Матрёшка приносила. Горький, хуже полыни, зато потом не болит ничего и голова такая, знаешь, пустая-пустая. Жить становится не страшно, и о будущем не думаешь.
Павел прижал её к себе:
- Нет, не буду я тебя ничем поить. Тебе же со мной и так хорошо, правда?
- Правда, - согласилась Настя.
Павел обнял её за плечи, ласково погладил по спине. Настя с готовностью потянулась к нему лицом.
- Настя, можно, я тебя поцелую?
- Поцелуй, - прошептала она.
- Настенька, лапочка моя, милая моя, - шептал он, покрывая поцелуями Настино лицо.
Настя млела, таяла в его руках, но стоило Павлу зайти чуть дальше, отстранялась. Какое-то внутреннее сопротивление заставляло Настю, мысленно согласную на любые отношения, убирать его руку со своего колена.
- Паш, ты принеси спiрта, - вдруг решилась она. – Я выпью.
- Зачем?
- Ну… Я же знаю, чего ты хочешь… Только я не могу, понимаешь? И матушка Марфа, и отец Андрей, они бы меня осудили, я знаю. Потому, что девушка должна быть чистой, а ты мне не муж.
- Ты удивительная девушка, не похожа на поповскую дочку.
- Много ты видел поповских дочек? – усмехнулась Настя.
- Вообще-то ни одной, - смутился Павел. – Я себе их эгоистками представлял, избалованными трутнями. Сидят днями в тереме, булки едят и женихов дожидаются.
- Я Марфе и отцу Андрею не дочь, но и дочка бы у них без дела не прохлаждалась. Марфа, как и все бабы, хозяйство вела, отец Андрей тоже сам пахал и сеял. Чем они деревенским помешали? За что выслали?
- Ты не понимаешь нашу большую задачу, - вздохнул Павел. – Коллективизация – великое дело, колхозы перевернут сельскую промышленность, покосы, надои, хлебозаготовки – всё увеличится в разы.
- Как? – перебила Настя. - Если было в деревне тридцать коров, хоть вымя им оторви, больше не надоишь. Людей сослали – работников меньше стало, кто сажать и сеять будет?
Павел сдвинул на бок кепку:
- Коллектив. Совместный труд намного более производительный, чем единоличный, даже не спорь. Я по заводу сужу – раздели нас по закуткам, и нет ни завода, ни продукции.
- Паша, я на заводе не была, не знаю. Но чем, скажи, помешала властям старая Ивашкиных бабка? Она уж лет десять, как только о душе думает. А Марфа? А отец Андрей? А я, Паша?
Павел притянул её к себе на колени. Они часто так сидели, чтобы Настя не простыла на холодном камне. Погладил по коротким волосам, провёл тыльной стороной ладони по шее.
- Перегибы бывают в любом деле, понимаешь? Надо писать, хлопотать, добиваться, чтобы тебя оправдали. Ты не подкулачница, ты у них наёмной работницей была. Побег по пути тоже имеет объяснение – ты испугалась домогательств, это не преступление. Правоохранительные органы обязательно во всём разберутся. Ты стала жертвой обстоятельств – лес рубят, щепки летят.
- Я не щепка, Паша!
Настя попыталась слезть с его колен, но Павел крепко обхватил её и прижал к себе.
- Настенька, мы добьёмся твоего оправдания. Знаешь, весной арестовали моего друга. Какой он враг народа, я его с пелёнок знаю! Комсомолец, активист, на работе горел, мог на вторую смену остаться, ещё и других сагитировать, лишь бы план выполнить в срок. Сейчас его мать ходит и пишет по инстанциям, она замечательная женщина, всю жизнь в школе отработала, когда-то нас с ним учила, её весь город знает. Я уверен – ещё немного, и моего друга отпустят. Не в чем его обвинять, он честный человек.
- За меня, Паша, некому по инстанциям ходить.
- Я на следующей неделе поеду в Белобоки, надо по делам. Обещаю разузнать, к кому обратиться с твоей бедой. Но ты не жди, пиши прошения во все инстанции. Если из десяти хоть половина дойдёт до ответственных людей, уже хорошо, значит, шансы на пересмотр дела увеличатся.
- Паша, твоя командировка закончилась? – испуганно спросила Настя.
- Нет, я на несколько дней, ещё вернусь. На заводе новое оборудование устанавливают, я же как-никак механик-наладчик, пятый разряд, самый высший.
Они могли бы сидеть у родника хоть до утра, но надо было возвращаться в лагерь.
На людях Павел и Настя старательно скрывали свои отношения. Случайно встречаясь, проходили мимо, словно чужие. Молчали на работе, если рядом были посторонние. Конспирацию соблюдали по просьбе Павла – он комсомолец, связь с заключённой обязательно дойдёт до комсорга завода и всей ячейки, и тогда обличительные собрания, воспитательные методы и осуждения ему обеспечены.
Матрёшка и Настя секретничали на работах – в тесном бараке много любопытных ушей. Зато в лесу, где все раскиданы по поляне, заняты тяжёлый трудом и думают только о том, когда же закончится этот проклятый день, можно безопасно пошептаться.
- Сiкун твой хахаль, - вздыхала Матрёшка, присаживаясь передохнуть на высокую травяную кочку. – Я таких терпеть не могу. Или ты со мной, или ты меня чураешься.
Настя опустилась рядом, со стоном вытянула ноги.
- Он идейный, в партию собирается вступать, осенью уже кандидатом будет. Если про нас узнают, ему рекомендацию не дадут, понимаешь? Без рекомендации кандидатом в партию не стать.
- На тебя Гога начал косить, не заметила? Ты как в своего комсомольца влюбилась по уши, сразу похорошела. Глазки блестят, губки бантиком. Пока активист конспирацию соблюдает, Гога тебя быстрее оприходует.
- Да ну его, не пугай, у Гоги без меня желающих хватает, - отмахнулась Настя. - Может, Паша станет партийным и вытащит меня отсюда. Тогда я тебе буду передачки посылать и прошения писать, чтобы ты под амнистию попала.
- Ага, держи карман шире, - зло засмеялась Матрёшка. – Уедет и забудет, как тебя зовут. Ты же теперь порченная, с пятном на биографии, Настя! Даже если выпустят, в личном деле всегда справка из лагеря лежать будет. Нифигища ему такая головная боль, красивых девок и без тебя полно.
ПЫ.СЫ. Сейчас 22-43. Прочитало 1300 человек. И только четверо высказали автору своё мнение (спасибо вам огромное!). Остальные промолчали, и я не знаю, почему. Не интересно? Не верят? Не цепляет? Поди, автор, догадайся сам(( Мне тут один из читателей сказал, что я капризничаю и требую коментов, потому что платят только за них. Ребята, если я вам озвучу, как платят, вы мне каждый коментарий пришлёте со смеющимся смайликом)) Или сочувтвующим, это кто как отценит. Но мне в самом деле нужна обратная связь, иначе неинтересно, правда.