Продолжаем публиковать очерки и фотографии о Великой Отечественной войне - 80 лет назад, 1942-й год.
ПОД ЛЕНИНГРАДОМ
Зимой и весной советские войска вновь предприняли попытку прорвать блокаду Ленинграда.
2-я ударная армия, прибывшая на усиление Волховского фронта, нанесла удар из района севернее Новгорода и в направлении на Любань. В этом направлении наступали соединения 54-й и 4-й армий. При содействии левофланговых дивизий соседней 59-й армии основным силам 2-й ударной армии удалось продвинуться вперед на 75 километров и глубоко вклиниться в расположение вражеской группировки. Однако достигнуть Любани они не смогли. Не выполнили до конца свою задачу и войска 54-й армии Ленинградского фронта.
Фашистское командование считало захват и уничтожение Ленинграда одной из самых важных задач своих войск. Поэтому оно немедленно осуществило все необходимые меры для того, чтобы остановить наступление советских войск и даже восстановить оборону своих войск на прежних рубежах.
Гитлеровцы, усилив войска под Ленинградом, активизировали действия на флангах 2-й ударной армии, чтобы отрезать ее от основных сил фронта. 30 мая большая часть войск этой армии оказалась во вражеском кольце.
Волховский фронт получил задачу обеспечить вывод 2-й ударной армии из окружения. Девять дней продолжались ожесточенные бои. Войскам армии удалось пробить в кольце окружения двух-трехкилометровый коридор. Продолжая вести кровопролитные бои, не затихавшие ни днем ни ночью, часть войск армии с большими потерями выходила из окружения вплоть до 10 июля.
Зимой и в начале весны войскам Ленинградского, Волховского и Северо-Западного фронтов не удалось прорвать блокаду Ленинграда. Но своими наступательными боями они сорвали замыслы врага организовать новое наступление на город и захватить его. Подготовленные для этого силы вражеское командование было вынуждено использовать, чтобы отразить наступление соединений Ленинградского и Волховского фронтов.
В БЛОКАДНОМ ЛЕНИНГРАДЕ
Зимней ночью
Снаружи стены цехов темнели, как обледенелые скалы арктического залива. Казалось, жизнь замерла на всем пространстве, заваленном мерзлыми кусками металла, бочками, грудами шлака. Как застывшие волны, всюду подымались сугробы. Мрак январской ночи не освещался ни единым огоньком.
Если бы привести свежего человека и поставить его в безмолвии этого двора, среди мрака и снега, то он сказал бы, что находится в ледяной пустыне... И однако это был двор завода-гиганта.
И если отыскать маленькую дверь и открыть ее, то вошедший увидел бы подобие сталактитовой пещеры Это был цех. В пробитые снарядами дыры чернело небо, атласная наледь покрывала своды и стены, слабый электрический свет, тщательно прикрытый, освещал небольшие пространства; и если вглядеться, то в разных уголках огромного зала копошились люди. Они работали.
Они были закутаны в самые разные одеяния, которые при слабом свете отбрасывали дикие тени. Изможденные лица резкостью черт напугали бы непривычного человека, но Потехин знал здесь каждого, и то, что эта фантастическая картина называется ночной сменой, было ему привычно.
Мороз пронизывал его даже сквозь полушубок. От ледяного металла шло слабое сияние, как от раскаленной стали, покрытой пленкой. Кругом возвышались бугорки бурой, серой, черной, светлой окраски. Это была земля опок, формовочная земля — священная земля опок, как возвышенно любил говорить Потехин, с шутливым пафосом доброго мирного времени.
Приготовление этой формовочной земли сейчас было подвигом. В полумраке смешивалась она в определенных пропорциях, и от правильности соединения этих разнообразных частей зависело литье. От этого литья зависело приготовление снарядов, от этих снарядов зависела оборона города, который только угадывался в черной безмерности этой зимней ночи.
Днем до завода долетали далекие протяжные крики. Это шли в контратаку там, на передовой.
Снаряды были нужны днем и ночью. Снаряды надо было делать, даже если бы сам полюс пришел и поселился на заводском дворе со всеми своими буранами и холодами.
И также непрерывно приготовляли землю для опок. Между бурыми холмами, когда к ним подошел Потехин, мастер и конструктор, сидела женщина, низко наклонив голову, и совком перекидывала комья из одной кучи в другую. Потехин стоял над ней и следил, как с медленной упорностью она наращивает новый холмик.
Она подняла на него глаза и, ничего не сказав, посмотрела в сторону, где на доске, полусогнувшись, притулился человек, руки которого были сложены на груди. Потехину показалось, что он крепко спит.
— Тетя Паша,— сказал он,—устал Тимофеевич, умаялся.
Женщина поглядела на него сначала строго, потом лицо ее, покрытое металлической холодной пылью, смягчилось, она ответила не сразу:
— Русский ты человек, скажи мне?
— Русский, конечно,—сказал Потехин.— Что с тобой, тетя Паша?
— Ну, раз русский, хорошо — ты поймешь, тебе рассказывать много не надо. Ослаб мой-то, совсем ослаб, а все ходит, а все работает. «Душа горит,— говорит он мне,— душа горит, Паша. Давай, давай быстрее!» А как быстрее— руки не идут. И самое от голода крутит. Говорит: «Совсем плохо мне». Я ему: «Не говори, старик, такого, отлежишься».— «Не отлежусь,—отвечает.— Слушай меня: землю-то какую ответственную делаем! А ты-то не знаешь, сколько ее надо, как смешать—плохо умеешь. Учись-ка, повторяй за мной и смотри. И смотри...»
Женщина заплакала. И Потехин сидел на корточках и глядел, как тетя Паша вытирала слезы и они застывали на металлическом ее лице светлыми полосками...
— «У меня душа горит»,— говорил. И у меня, сынок, душа горит! Сказала ему: «Спи, Тимофеевич, отработал, уж я за тебя, за двоих сегодня земли нарою». Ишь сколько, смотри, а все мало. Мало мне, и мороз меня не берет.
Потехин встал и подошел к мертвому. Тимофеевич лежал, положив голову с заиндевевшей бородой на грудь, и руки его были связаны крест-накрест веревочкой.
— Нечего мне сказать тебе, тетя Паша,— сказал Потехин.— Сама знаешь, какие тут слова...
— Какие тут слова,— повторила она, все ускоряя движения совка.— Иди, голубчик, работай, я тут с ним посижу, свой урок исполню. Не спутаю. Иди, иди, дай мне одной быть...
«Как она сказала,—думал Потехин, идя по цеху в широкой, темной холодине,— «ответственная земля». Да, хорошо старуха сказала: «ответственная земля»! Ленинградская, родная, непобедимая?»
Николай Тихонов
1942 год
Все, что происходило в осажденном городе, поражает представления людей, не переживавших подобных испытаний. Для ленинградцев они были обыденными. И зенитчики, воевавшие прямо в центре города. И люди, собравшие последние силы, чтобы дойти до места работы.
И работа на заводах не по сменам, а пока человек может держаться на ногах. И скорбный транспорт—последний путь для тех, кто погиб во время бомбардировок и артобстрелов или умер от голода. И такая обстановка квартиры, ставшая уделом большинства горожан.
Предыдущие выпуски:
ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА НАШ КАНАЛ И ВЫ НЕ ПРОПУСТИТЕ НОВЫХ ВЫПУСКОВ
СМОТРИТЕ ДРУГИЕ НАШИ МАТЕРИАЛЫ
ОБЯЗАТЕЛЬНО СТАВЬТЕ ЛАЙКИ И КОММЕНТИРУЙТЕ НАШИ ПОСТЫ, ДЕЛАЙТЕ РЕПОСТЫ, ПИШИТЕ ВАШИ ВОСПОМИНАНИЯ И ДЕЛИТЕСЬ СВОИМИ ВПЕЧАТЛЕНИЯМИ - ЭТО ВАЖНО ДЛЯ НАС!