- Ну, што же, господа офицеры, ублажите деда, не откажите в застолье. Повечерим, а опосля и отдохнёте. Груз у вас я вижу не из лёгких, поди, притомились?
- Да ведь мы его не на своих плечах несли, господин хороший, - ответствовал Пичугин.
- Я вам никакой не господин - рылом не вышел. Так что вы уж не обижайте деда, зовите меня просто Иваном Михайловичем.
- Благодарим за гостеприимство, Иван Михайлович, - сказал Авдеев, подсаживаясь к столу, - а что же, далеко ещё до линии фронта?
- Э-э-э, ваше благородие, не об том гутаришь. Какая уж там линия, кто её чертил? Ноне красные пройдут насквозь, а завтря ополченцы в балках залягут. А послезавтря кадеты придут и на квартиры встанут, а потом, глядишь, и союзники полезут, как тараканы во щи. - Михалыч лукаво стрельнул на англичанина, но тот, естественно, не среагировал. Он по-деловому вспарывал заветные, одобренные его величеством, рыбьи консервы.
- Офицерьёв в частях не хватает, - продолжал Михалыч, - Сперьва разогнали всех к чертям собачьим, а потом спохватились и пригорюнились: стратегию с тактикой путают, дислокацию от рекогносцировки отличить не могут.
- Дело ясное, что дело тёмное. Как же нам попасть в штаб дивизии? Нас ориентировали, что он где-то в районе Глазуновской? – не унимался Пётр.
- Э-э-э, мил человек, вот те и ориентация с дислокацией. Зараз всё захопёрье под красными. А штаб мигрирует как корчужка в полой воде – ноне здесь, завтря там, - разъяснял Михалыч, наполняя стопарики.
- Что же нам делать! - вскричал Пичугин, - Этак, можно завезти эту иностранную технику прямо к красным в штаб! Лишь бы потом успеть сказать, что мы это сделали добровольно, исходя из глубоких симпатий к правому делу, и запеть марсельезу.
- Хоггарда тоже им подарим? Для верности. Мне не жалко.
- Хоггарда мы оставим здесь у какой-нибудь жалмерки, пущай её атакует, - засмеялся Михалыч.
Хоггард наивно шлёпал глазами, переводя взгляд то на одного оратора, то на другого. Потом вдруг неожиданно осушил стопарик, должно быть от страха или ещё по какой-то неизвестной никому причине.
- Он сто раз прав, - сказал Пётр и последовал заразительному примеру.
После часа застолья Михалыч попробовал затянуть песню, но у него «пошли свисты из грудей». Хоггард подался из хаты в надежде хватануть свежего воздуха и столкнулся в сенях с Анюткой.
- Sorry, mam, - извинился заморский гость и прихватил ненароком Анюту за талию. Девка взвизгнула и кинулась в горницу.
- Ты што, Нюська, - закричал на неё Михалыч, - орёшь как оглашенная?! Господа офицеры недолюбливают горластых. Ежли орать, ступай к низшим чинам, а тут люди степенно гутарют - за жизню.
- Да я что, Иван Михайлович, вот пришла пригласить ваших гостей на игрища. Там у Збруевой девки и бабы собрались, а без мужиков – скушновато…
- О! Что я говорил? Как смеркается, так их начинает разымать. Вся ихняя работа – хороводы водить, да песняка давать. Бабам всё едино: что красные с белыми, что зелёные с синими, лишь бы было за что ухватиться. Ишь, вырядилась! На племя, что ли, себя блюдёшь?
В комнату вошёл Хоггард. Анютка брызнула на него своими иссиня чёрными глазами и, не удержавшись, прыснула в рукав – чудным показался ей англичанин.
Хоггард, казалось, затрепетал от возбуждения, когда воочию рассмотрел точёную Анюткину фигуру. Он начал очень сбивчиво, а, главное, довольно опрометчиво пускать вольные сентенции насчёт беспощадной красоты русских женщин, в частности, казачек, и о том, как это было бы здорово, если бы Анюта научила его выговаривать пару-тройку самых нежных и ласковых слов, которые казаки берут за правило говорить своим невестам в брачную ночь.
Подавляя неловкость, Пичугину пришлось поднатужиться и сделать весьма приблизительный перевод этого монолога. Анюта непонимающе задирала глаза в потолок, лукаво одаривая англичанина исподлобья, потом шарила глазами по углам, совершенно не владея при этом своим ртом, который расползался по швам в глупой и счастливой улыбке.
- Пожалуй, я пойду на игрища, - с трудом оторвав от Анюты взгляд, сообщил Пётр и выжидательно посмотрел на Константина.
- Похоже, что подвернулся тот самый случай, когда на вас накатили грёзы и вы впали в минуты любовного отчаянья, не так ли, капитан?
- Вы ошибаетесь, поручик. Меня просто ломает чимир.
Вскоре все трое находились в эпицентре бабьего царства – в просторной горнице Алевтины Збруевой. Старуха на печи, как сова, зорко наблюдала за происходящим. Девки, то и дело заливались безудержным смехом, бабы перебрасывались смачными шуточками, истерично смеялись и, кружась, подвывали. Те, кто побойчее, норовили, как бы невзначай, повиснуть у молодого офицерика на рукаве. Более прожженные пытались всеми правдами и неправдами сократить на нет свою буферную зону с крепкими, грудными мышцами захваченных врасплох служивых. Белобрысый парниша лихо наяривал на гармошке, а такой же увалень, как и он, надрывался художественным свистом, да так, что уши закладывало. Офицерики закладывали руки за спины, и постукивали каблуками напротив вихлястых жалмерок, испепеляя их своим показушно бесстрастным взглядом.
Хоггард ещё на подходе к Алькиному дому куда-то испарился. Но на это Пичугин с Авдеевым не обратили особо внимания. «Пусть утешится, - думал Авдеев, - уже немного осталось». Но Пётр и сам был похищен самым неожиданным и беззастенчивым образом. Кто-то властно схватил его за руку и вывел из беснующейся толпы на крыльцо, а потом в сад.