Четвертый класс! Из тихой гавани начальной школы — в бушующий океан страстей школы средней, можно сказать — настоящей. Где ревут ураганы, где сильно штормит, и ты опять меньше всех, и проносящиеся мимо на всех парах и парусах пиратские бригантины и фрегаты так и норовят торпедировать и даже взять на абордаж твое крохотное суденышко.
Но все-таки — настоящая. Столько нового всего! Завтрак теперь на третьей перемене, а не как у малышни, на второй. И в день теперь может быть уже пять уроков, а не всегдашние четыре. И на каждый предмет нужно переходить в новый класс, таская за собой свои нехитрые пожитки. Да и сами пожитки ты теперь хранишь не в детском портфельчике, а в самой настоящей сумке… Сумка! Ремень которой можно подтянуть и по-пижонски носить ее не на пятой точке, а на лопатке. В общем, почти как у взрослых. Она пахнет кожзамом, и она, к сожалению, синяя, а не красная, и немножко бракованная, поэтому хоккеисты на ней изображены несколько расплывчато — но хоккеисты! Как раз такая, о какой я мечтал! Я же люблю хоккей. В сводном общем рейтинге выше этого узора стоит только с надписью «Lada–Avtoexport». Много ли нам еще было надо…
Собственно, с сумки все и началось. По неписаным законам бурсакам полагалось с первой же трелью звонка вырваться на волю и, достигнув следующего по расписанию кабинета, швырнуть сумку у двери, непременно попытавшись застолбить за собою лучшее место. Складывалось даже ощущение, что большинство из нас просто-таки с невероятной силой стремятся к новым Знаниям и оттого так отчаянно бьются за выгодную позицию. Впрочем, возможно, это и было справедливо. И, кажется, в пылу борьбы я угодил своим хоккейным сюжетом в одного Тасикова соученика, как раз выходившего с сессии по русскому языку и литературе. Более того, жителя нашего же дома.
Возник легкий стык с переходом на личности, ненормативную лексику, наставление подрастающего поколения на истинный путь уважения к старшим товарищам и предсказуемый итог.
Стык, собственно, был не первым и не последним — но особенно обидным. Придурок, он что, не узнал меня? Нас и так мало из нашего-то дома! Мы же ворота тогда вместе вкапывали… хотя он вроде покрутился тогда рядом и ушел, и потом редко выходил, Тасик никогда не любил его брать… ну, все ясно, курочка по зернышку — звенья одной цепи (и, пользуясь случаем, выражаю искреннюю надежду, что родители его достаточно быстро тогда выковыряли мой пластилин из своей замочной скважины. А-ля герр ком а-ля герр).
Наматывая сопли на кулак, я поспешил за справедливостью к Тасику. Но кумир в этот момент, как назло, вился вокруг другой своей соученицы в фантастически, особенно по тем временам, короткой юбке, не иначе как обсуждая с ней (непосредственно с юбкой) только что пройденные взаимоотношения Печорина с княжной Мери — и жестом и цыканьем показал, что сейчас ему исключительно не до меня. «Совсем, что ли, нет правды на Земле?!» — в горечи воскликнул я про себя. И решение, которое на самом деле давно вызревало где-то внутри и неуклонно крепло от стыка к стыку, было окончательно принято.
Следующим же днем я снесся с коллегой Воробьевым по этому крайне интимному делу. Не хотелось, конечно, идти на поклон к динамовцу, но интересы интимно задуманного были превыше, и пришлось мужественно наступить на горло собственной спартаковской песне. Коллега Воробьев уже почти месяц посещал занятия спортивной секции борьбы самбо. Правда, устроенное ему как-то раз на перемене шоссейным Левой тестирование показало, что значительных высот в деле овладения данной борьбой Алексей покамест не достиг и контрприемов против «стального зажима» покуда не нашел — ну да все впереди.
Вообще, конечно, диспут на тему «Что лучше — дзюдо или самбо?» также относился к разряду вечных и системообразующих. То есть примат «каратэ» вроде как признавался адептами обеих школ, но с другой стороны — это все-таки что-то далекое, как и еще, скажем, «джиу-джитсу». То есть не то чтоб далекое — но как бы «полузапрещенное». А дзюдо и самбо — оно вот оно, вполне легальные, открытые секции, а не загадочные полуподвально-полуподпольные «оямы». Небольшой перевес был все-таки на стороне «самбо» — соперники должны признать, что «самооборона без оружия» звучит более веско. Да и кто из нас не смотрел в те дни кинокартины «Непобедимый», и еще не по одному разу! Тем лучше.
Коллега Воробьев немного поломался для проформы, но после напоминания ему результатов спарринг-схватки с Левой — согласился. Да и веселее будет ездить вдвоем.
Еще через два дня я прибыл с ним к доселе неизвестному мне зданию неподалеку от кинотеатра «Комсомолец», долгое время потом закрытому, но затем все-таки обретшему второе дыхание. Характерно, что вся местность вокруг него так и называлась — «У Комсомольца», а имевшаяся неподалеку платформа «Петровско-Разумовская» до ископания одноименного метро не имела ни малейшего стратегического значения. И до сих пор признанных ветеранов нашего Района можно узнать по их характерному диалектичному выговору: никаких неофитских «петровско-разумовских» и «петрашек» — только «У Комсомольца»!!!
Замирая от волнения, я вслед за коллегой Воробьевым спустился в перепрофилированное бомбоубежище под зданием министерства районного образования и очутился в раздевалке, тут же окутавшись ее невероятно специфическим духом. Да, безусловно: все спортивные раздевалки пахнут одинаково качественно, но по количественному показателю дух раздевалки единоборцев перебивает все остальные, взятые совокупно. Оно и неудивительно. Конечно, представители иных спортивных дисциплин тоже потеют на тренировках, но, например, отечественные футболисты, если судить по демонстрируемой ими так называемой «игре», делают это редко и с большой неохотой. А борцы потеют неистово, с неуемным, горячим желанием — ведь, помимо всего прочего, они неуклонно «гоняют вес»!
Затем мы быстренько, как и было предписано, переоделись в футболки и шерстяные носки — наша группа была начинающая, и лишь считанные участники были облачены в настоящую куртку и «борцовки»: куртка мало того что стоила почти двадцать рублей — так ее еще следовало «заслужить». Промежуточная категория бойцов отряда самообороны щеголяла в синих школьных сюртучках с обрезанными пуговицами. Наконец, мы потопали в зал и выстроились на потертом брезентовом покрытии — и после минутного ожидания из тренерской комнаты пружинящим шагом выступил сравнительно молодой еще мужчина в тренировочном «олимпийском» костюме и легкой брутальной щетине на лице.
(Мать потом говорила: «Я не поняла сперва, как фамилия его… Подумала — что еще за Сюрпризик…» Да не «Сюрпризик», хотя в какой-то мере и возможно. Его звали Дмитрий Владимирович Серпорезюк. Да, именно так!)
— Здравствуйте, товарищи самбисты! — зычно гаркнул Дмитрий Владимирович.
— Здрассссьььь! — весело гаркнули в ответ мы.
— Нэпрээ-ввву! Шэгэмм-мэрш!
И мы повернули и пошли.
Хвала Оскару Петровичу, надеюсь, он в тот момент услышал меня в своем детском саду «Солнышко» — я достаточно хорошо представлял себе, что являет собой занятие в «секции», поэтому с разминкой и прочими упражнениями справился легко. До отработки красочных приемов, изображенных на плакатах вдоль стен, дело, правда, пока не доходило — но ничего. «Сейчас, сейчас, — подбодрил себя я, прикидывая, каким броском будет ловчее потрясти Тасикова горе-одноклассника, “подхватом” или “отхватом”. — Сейчас разомнемся и приступим!»
Приступили мы, однако, к «самостраховке», сиречь к отработке умения правильно упасть. Тут после фигурного катания удивить меня тоже было нечем, и я сосредоточенно грохался вместе со всеми на разные места. Наконец и это упражнение было завершено. Результатами наставник остался доволен. «Ну, теперь-то уж точно — приемы!»
— Хрящиков!!! — неожиданно выкрикнул Дмитрий Владимирович.
Тотчас от группы старших братьев по оружию отделился жилистый подросток совершенно зверского вида, навскидку — семиклассник, не ниже. Фамилию его вы уже узнали, а прозвище ему было… ни за что не догадаетесь! Ладно, так и быть, подскажу: прозвище ему было «Хрящ».
— Давай, Костя, с каждым по паре раз в обе стороны, поработаем в реальном режиме… — деловито указал ему Дмитрий свет Владимирович. — Заодно как раз перед субботней борьбой разомнешься…
Ну да. На коньках, по сути, то же самое. Одно дело — завалиться по собственной инициативе, а другое, скажем, внезапно полететь с верхней поддержки: в этом плане еще один плюс в зачет «хорошо, что я не девочка».
Хррряссь! — я и не успел ойкнуть, как по мановению хрящевых рук полетел куда-то в неизведанное, и плакаты с «подхватами» и «отхватами» закрутились перед глазами — ба-бах!!!
«А теперь — в левую!!!» И закрутилось в другую, но тоже — ба-бах!!!
— Хорошо, правильно сгруппировался, — похвалил меня тренер, но не успел я зардеться, как он тут же озадаченно произнес: — Так, я тебя что, первый раз, что ли, вижу?!
Вообще-то Дмитрий Владимирович смотрел на меня и раньше, хотя ничего удивительного не было: после такого приложения мордой об поверхность меня и мама бы родная не узнала, разминался и отрабатывал Хрящ всегда на совесть.
— Первый… — невнятно пробормотал я, параллельно определяя языком новое местоположение зубов.
— Вообще, у нас принято сперва просто присутствовать на тренировке, — строго сказал наставник. — Присмотреться для начала, что и как. Вдруг тебе это не подходит, чтобы не было потом горьких разочарований. Сам пришел или тебя кто привел?
— Воробьев привел, — сознался я.
Дмитрий Владимирович с большим сомнением взглянул на коллегу Воробьева. Видимо, в оценке его перспектив он был в чем-то солидарен с шоссейным Левой, заявившим, что борец из Алексея, как ни вращай, пока неважный. Поняв, что представленные мною рекомендации объявлены ничтожными, я понуро поплелся в угол, где действительно на мате сидели двое соискателей и с неподдельным ужасом наблюдали за нашей экзекуцией.
— Стой! — раздалось сзади строго, но в чем-то дружелюбно. — Ты, я вижу, неплохо подготовлен. Занимался где раньше?
Я с опаской назвал, где. Хрящиков тут же конеподобно заржал.
— Хрящиков, я лучше послушаю, как ты после субботней борьбы смеяться будешь. Если, конечно, будет над чем, — как всегда с бесконечной мудростью заметил Дмитрий Владимирович. А потом спросил у меня:
— Знаешь, что главное для борца?
Я засопел. «Подхват»? «Отхват»?
— Главное — это уметь падать. А что еще важнее? — и, не дожидаясь ответа, произнес первое из Бессмертного. Но, конечно, далеко не последнее: — А еще важнее — суметь потом встать. Уловил?
— Уловил! — радостно подтвердил я.
— Встать в строй!
И я встал.
…На поверхность я выбрался окрыленный. «Встать в строй!!!» так и звенело торжественно в ушах. Но процесс инициации, как выяснилось, еще не был окончен. Неподалеку от входа, на припорошенном первым октябрьским снежком асфальте маячил, закуривая, еще один персонаж, на фоне которого самбист Хрящиков смотрелся еще относительно дружелюбно. «Беспородый, Беспородый пришел…» — прошелестело где-то сзади. «Слышь, борец… подойди-ка ко мне!» Прочие поднимавшиеся сразу как-то сжались, делая вид, что их это не касается, но, впрочем, адресат обращения был сразу ясен (а вообще, обращение «борец» также использовалось Д. В. Серпорезюком и, как правило, ничего хорошего обращаемому не сулило. – Прим.авт.).
Я медленно приблизился, и тут Беспородый… я, кстати, подумал — кличка. Оказалось — настоящая фамилия. Ну, «маленькая собачка — до старости щенок»…
Вообще, в реальной борьбе «боковая подсечка» — прием не самый эффективный, зачастую оборачивающийся пресловутым «броском НА СЕБЯ». Но с новичком, особенно если его коварно подманить на тонкий ледок, может выйти весьма эффектно. Одно движение — и ты уже взмываешь вверх тормашками, и потом в асфальт. И все, что характерно — «без помощи рук». А больна-а-а!!!
— Самостраховка — где?! — нагнувшись и сурово выпустив в меня мощный клуб самосада, поинтересовался мой новый знакомый. — Ладно, вижу: нормально. Можешь приходить, разрешаю. Только мне на глаза пореже попадайся.
Так я был принят повторно. И теперь уже — бесповоротно.