Хочу рассказать вам историю одного рейса. Все имена и фамилии изменены. Поступки остались прежними.
Женщина на корабле - быть беде. Раньше всем кораблям давались женские имена. И сами они считались женского рода. Поэтому, дабы избежать ревности, на борт дам предпочитали не брать. Знаменитый Васко де Гама, найдя на судне переодетый прекрасный пол, приказал их высечь и высадил в Калькутте. У русских поморов женщинам запрещалось даже спрашивать у моряков куда направляется и когда собирается вернуться корабль. А по указу короля ныне супер толерантной Дании Фредерика II , обнаруженных дам и вовсе бросали за борт.
На самом деле объяснение этим суевериям крайне простое. В условиях длительного плавания (а все плавания в то время растягивались на месяцы и годы) появление на борту любой красотки (и не красотки) неизбежно вызывало среди изголодавшихся моряков смуту. Вот и выдумывали приметы, типа юбки в открытом море призывают шторм.
В наше время все изменилось. Есть женщины -капитаны, штурманы, механики и начальники радиостанций. А с командой обслуживания все и так ясно. Буфетчик и дневальная - практически всегда девушки. Рассказ об одной из них.
Индивидуальная плавпрактика - это когда училище направило тебя в отдел кадров пароходства, а там как договоришься. Мне повезло, попал на хороший пароход с дружным экипажем. Одновременно со мной на борт пришла новая дневальная. Девуля лет двадцати с внешностью фотомодели. Сказать, что весь экипаж обалдел-не сказать ничего.
С самого отхода вокруг дневальной крутились все, стар и млад, женат и холост.
Один матрос, по фамилии Удальцов, тот вообще все свободное от работ время гипнотизировал дверь ее каюты.
Дни рейса перетекли в недели, стало казаться, на всем белом свете осталось две женщины: дневальная, назовем ее Елена, и буфетчица. Тетка средних лет, склочная настолько, что команда мечтала применить к ней указ Фредерика II.
Я сменился с вахты, когда ко мне постучал Удальцов. “Понимаешь,- смущенно выпалил он,- У нас с Еленой любовь. Поэтому,прошу, уважай наши чувства и не читай ей Шекспира через камбузный иллюминатор!”. Таким же манером хитрый гад обошел весь экипаж. Через короткое время стал ночами шмыгать к Елене в каюту. Тем временем недели превратились в месяцы. В этой каюте мечтал оказаться каждый на борту. Но держали слово, хотя завидовали новоиспеченному жениху самой черной лютой завистью.
А тот не стеснялся апеллировать к товарищескому долгу по любому поводу. Мы стояли за него у трапа в Веракрусе, Роттердаме и Ростоке. Подменяли его на ходовых вахтах в Атлантике. Нам казалось, что делаем благое дело.
Пришли в хмурый ноябрьский Питер. Я попрощался с экипажем и вернулся в роту. Спустя полтора года , весной, когда город пропах корюшкой, я встретил Елену на Невском. Она, улыбаясь апрельскому солнцу, катила перед собой коляску. На вопрос, как дела у жениха, ответила, что не видела его с того самого рейса.
С тех пор прошло много лет. Но все эти годы, как только я выпью сто граммов, у меня возникает непреодолимое желание набить морду матросу Удальцову.