Этот романа - безусловно, питерский модерн, что бы там ни говорили о постмодернизме или абсурде с готикой. Ведь как иначе может быть в этом городе? И даже если речь в «Счастье Кандида» Саши Кругосветова об альтернативной истории, когда в параллельной жизни главного героя, бомжа по кличке Кент, случаются вещи в духе научной фантастики, это все равно «петербургский текст», в котором метафизика ландшафта неизменна со времен гоголевской «Шинели». Не говоря уже о «Носе», который то и дело обыгрывается в романе, где и без того все пенится от парафраз и аллюзий. И пускай в пейзаже - сплошная футурология, но ничевоки с обэриутами в романе не унывают, притом, что кислотные вечеринки и криптовалюта вовсю присутствуют в этой истории. Альтернативной, как уже говорилось.
Например, кого можно увидеть на улицах Петербурга в романе? «Из-за горизонта выскочил легкоатлет с длинными усами и шестом в руках — в дешевых советских тапочках, черных сатиновых трусах и в застиранной майке. С гиканьем и воем несся он вдоль тротуара, перелетая через собранные кучи снега. Совершенно очевидно, что он бежал в ритме спондея: «Швед, русский — колет, рубит, режет. Бой барабанный, клики, скрежет». В голове у Кента вдруг всплыло: «в квалитативной силлаботонике спондей трактуется как ямбическая стопа со сверхсистемным ударением», что за чушь, откуда это взялось? Нет, знакомство с бабулей,«смолянкой» в прошлых реинкарнациях, Кенту явно не на пользу пошло. Атлету было не холодно, потому что он тоже был внутри золотистого шара, который при каждом прыжке взлетал вместе с ним метра на три-четыре. «Гром пушек, топот, ржанье, стон, и смерть, и ад со всех сторон!» В подворотнях жались друг к другу и целовались влюбленные. Их тоже защищали золотистые шары».
По сюжету, упомянутый Кент, в прошлом Юра Раздевалов, ворочавший состояниями в 90-х и упавший на самое дно в нулевых, ищет свою любовь по имени Надежда. А что еще остается уставшему трикстеру, галантному кавалеру и просто юному нахалу, которого его приятель, затворник и гений Шародей называет Кандидом. Как в фарсе Вольтера, герой которого вот так же путешествует по свету с учителем и его свитой. Не свита, но друзья Кента в романе таковы: короли свалки Сява и Шплинт, с которыми он встречается, знакомясь с их дамами сердца, представительницами древнейшей профессии, старый друг Румб и его девушка Лина, а также вышеупомянутый Шародей, делающий компьютеры из грибов и палок. Также Кент знакомится «писателем пустоты» Наумом Плезневичем, с адвокатом Гезником, со следователем Прихватовым и – после долгих мытарств и опасных приключений – находит, наконец, свою возлюбленную Надю, с которой, как оказалось, давно знаком.
Кроме высокой прозы, отрывочно звучащей в романе, сленга и футуристической тарабарщины, текст полон изящного словотворчества, прозрачных псевдонимов и прочей именной эквилибристики. Франфырк-на-Майдане (Франкфурт-на-Майне («не надо путать с Киием-на-Майдане»), Фриляндия (Финляндия), «Большой Дуркер» (премии «Большая Книга» и «Букер»). Мясокомбинат «Пята Далилы», «писатель пустоты» Плезневич (т.е. Пелевин), Сальватор Недалекий (Сальвадор Дали), Клара-с-Цепки (Клара Цеткин).
И еще вот эти замечательные пассажи, встречаемые ранее лишь у Венедикта Ерофеева да Саши Соколова. «Дрожь пробежала по его телу, дрожь и омерзение, он стремительно обогнал ее и заплакал. Потом сел на край заледеневшего тротуара и поплакал еще». А на самом-то деле, вель это старая добрая сказка, когда герой сел и заплакал, мол, как же мне не плакать и т.д., вплоть до «была у меня избушка-лубянка», как младые постмодернисты ерничают. А вот, имитируя упомянутый высокий слог и мифотворчество, автор, как правило, серьезен. И вот, как у него звучит, например, питерская «Песнь Песней»: «Что лилия среди татарника, то возлюбленная моя меж иными девицами. Встань, невеста моя, выйди! Пришел я в сад мой, невеста моя; вдохнул благовоний с ароматами твоими, поел сотов с медом из закромов твоих, напился сладчайших напитков твоих. Ешьте, друзья мои, пейте и насыщайтесь, друзья моей возлюбленной! Прекрасна ты, невеста моя, как Киприда, вышедшая из волн морских. Уклони очи твои от меня, потому что они волнуют меня. Увидели тебя девы Петербургские и спросили: «Кто эта, блистающая, как заря, прекрасная, как луна, светлая, как солнце, грозная, как полки со знаменами?» «Оглянись, оглянись, Невеста петербуржская! Оглянись, чтобы мы могли посмотреть на тебя», — закричали они».
Но что бы ни кричали героям романа, они, словно в раннем социализме, готовы в финале улететь в будущее. Там, где Карлсон и Мюнхгаузен, и где Солнечный город с Незнайкой и его друзьями дружит с аналогичной утопией Томаса Мора. «— Ну что, Кент, хотел бы набрать добровольцев для такого дома и самому запустить проект небесного жилья? – спрашивают у главного героя. - Тогда вот твой партнер — юный Эпифитус. Будущий летающий дом на сто квартир. Вам, друзья, предстоит первыми начинать освоение воздушных городов. Румб возьмет на себя инженерные вопросы, а оргвопросы, пилотирование, выбор маршрутов и социальные проблемы за тобой, Кент, ты готов? Придется тебе, дружок, вновь садиться за учебу. Кроме энергии и смелости надо иметь еще масло в голове, без этого никак. Вы готовы — хорошо, а девушки? И Евгений… Здесь каждому найдется, куда приложить силы».
Неужели продолжение следует?
Саша Кругосветов. Счастье Кандида. – М.: АСТ, 2021. – 416 с. – (Городская проза).