Заехали мы на это поле случайно. Все остальные поля вдоль облюбованной трассы были нами уже неоднократно исхожены, да и не только нами, ведь не так и далеко оно, известное на все Подмосковье «Поле чудес». Поэтому на этот раз мы с напарником решили посетить деревеньку, лежащую немного в стороне, ничем особо не примечательную, зато окруженную качественно распаханными полями. «А зачем же еще я сюда приехала», - как говаривала «внувнувнупрачка» из известного фильма. Конечно, за находками, и без них не обошлось. Как обычно, немного «империи», чуть больше «советов», крестик-листик – обычная медь. Потом разошлись каждый в свою сторону.
Я со своей «Теркой» пошел вниз к ручью. Через несколько минут выскочил десятикопеечник 1930 года – наконец-то серебро! Иду к напарнику похвастаться. А он, гляжу, свою «Аську» положил на землю и что-то разглядывает в руках. Подхожу – «чешуйка». Я по ним не то, чтобы спец, но прочитать могу, ежели от легенды хоть что-нибудь осталось. На этой монетке понятны было только «князь» и «всея Руси», а остальные буквы никак в знакомое имя не складывались – какие-то «СЛА» и «ОНТ». Еле-еле вспомнил я про польского королевича. Так вот ты какой, Владислав Жигимонтович!
Понятное дело, решили мы этот участок «пропылесосить». Сначала друг со своей «Аськой», за ним я с «Теркой». Нашли еще с десяток монет, уже не только Владислава, но и чуть постарше. Дальше шурфили на два штыка и перебирали землю. Нашли еще несколько монет, все по одной, максимум по две в одном комке. Никакого «ядра», как это бывает у кладов, не было. «Терка», само собой, себя в поиске чешуи показала гораздо лучше, но находки мы поделили пополам. Зато потом чуть в стороне (понятно, при распашке чешую растащило) «Аська» себя реабилитировала, да как красиво! Не зря говорил товарищ Жеглов: кому повезет – у того и петух снесет. И вот он снес, да не простое яичко – золотое!
Тут уж мы стали ходить по полю чуть ли не крадучись и делая «стойку» на каждый писк прибора. Нашли еще по паре чешуек, обычных, серебряных. Хотя не совсем обычных - не банальный Грозный все-таки. На этом наше счастье, увы, закончилось.
Общая сумма найденных нами монет составила около сорока копеек (золотые ценились по 10 копеек). Пришлось долго ломать глаза над каталогами, но, кажется, все свои чешуйки я определил. Итак, вверху посередине единственная деньга, отчеканенная при Иване Грозном (номер по каталогу Клещинова и Гришина – 61), по бокам от нее - две копейки Фёдора Ивановича (№ 137 и 126). Во втором ряду монеты Бориса Фёдоровича Годунова (слева № 173, остальные № 175). В третьем ряду посередине единственная копейка Лжедмитрия I, или Дмитрия Ивановича (№ 245), да и та, увы, с дыркой. Остальные копейки, в том числе половинка и четвертинка – с легендой Владислава Жигимонтовича (№ 296). Не хватает в нашем списке только Василия Ивановича Шуйского.
Судя по самым поздним монетам, получается, что наш то ли кладик, то ли кошель относится ко времени Владислава. Таких кладов и серебром-то было найдено не так уж много, а уж с золотыми монетами – вообще ни разу, насколько мне известно. Хотя, конечно, не исключена вероятность, что кто-то зацепил тут давно большую кубышку, а добирать не стал, и нам достались остатки. А, может, и «сливки», если учитывать золотую чешуйку. Остатков сосуда или кошеля на месте не попадалось. Еще несколько раз приезжали мы на это поле и вместе, и по отдельности, но находили уже только единичные монетки.
Как известно, золотые монеты у нас в массовом обращении до Шуйского не водились, ими только награждали за особые заслуги (так называемые «жалованные монеты»). Но трон под Василием шатался, под боком был тушинский лагерь со своим «царьком» и даже патриархом (между прочим, Филаретом, отцом будущего царя Михаила Фёдоровича), да и многие города не признавали Шуйского. Приведенные из Швеции племянником царя Михаилом Скопиным-Шуйским и шведом Якобом Делагарди наемники требовали плату за услуги. И если своих дворян можно было удовлетворить раздачей земель и поместий, то иноземцам требовались именно деньги, а в казне не хватало ни серебряных копеек, ни сырья для их чеканки. Можно было применить испытанный способ – снизить вес монет, но это только подстегнуло бы недовольство. Зато в казне было достаточно золота, в том числе в виде иностранных монет, а при тогдашней его стоимости такого сырья понадобилось бы в десять раз меньше, чем серебра. И вот в мае 1610 года по городам был разослан царский указ о введении в оборот золотой монеты, чтобы «давати служилым людям в наше жалованье, и немцом и всяким иноземцом в наем и на корм».
А уже в июне этих денег (точнее, копеек) понадобилось очень много, потому что в Можайске стали собираться войска, в том числе и наемные, для похода под Смоленск, на осаждавшего его Сигизмунда. И вот тут золото, точнее, его отсутствие, сыграло отрицательную роль. У главных военачальников – брата царя Дмитрия Шуйского и Якоба Делагарди – оно было, но делиться им с наемниками они не спешили, чтобы сэкономить, раздав деньги после битвы только оставшимся в живых. И вот войско стало лагерем у злополучной деревни Клушино…
Польский отряд гетмана Жолкевского был меньше русско-шведской армии, включавшей отряды немецких, шведских, английских, шотландских и французских наемников. И, будь тогда на месте Дмитрия Шуйского отравленный в Москве Михаил, все могло пойти по-другому. Но русские войска большой активности не проявляли, а часть наемников Делагарди в самый разгар битвы подняла мятеж. И хотя Шуйский, наконец, опомнился и прислал казначеев раздавать жалованье, было уже поздно. Одни наемники просто перешли на сторону поляков, пообещавших им содержание от короля, другие возмутились, что раздачу золота начали не с них, и начали грабеж. Битва была проиграна, армия до Смоленска так и не дошла. Дмитрий Шуйский бежал в Можайск, потеряв по дороге в болотах коня и обувь. Якоб Делагарди, ограбленный своими же солдатами, с небольшой горсткой наемников ушел к Новгороду. Ну а польское войско направилось к Москве, где Жолкевский своими подметными письмами, по его же словам, «для возбуждения ненависти против Шуйского», немало поспособствовал его будущему свержению. Так золотые монеты и не помогли Василию Шуйскому удержаться на троне, скорее, наоборот.
Ну а в августе, после того как Василий Иванович был свергнут и насильно пострижен в монахи, Боярская дума («Семибоярщина») во главе с князем Федором Ивановичем Мстиславским выбрала «меньшее зло» – польского королевича Владислава. Но от остальных зол - польских «рокошан» во главе с Яном Сапегой, служивших Лжедмитрию II, а также перешедших на сторону Жолкевского под Клушиным наемников - нужно было откупаться, и тут золотые копейки пришлись кстати. Сделали, конечно, новый маточник под нового правителя. Польские мастера, правда, не смогли вырезать текст целиком на такой маленькой площади, но зато привнесли в чеканку монет удобное новшество: легенда набиралась из отдельных стержней с буквами. Теперь при изнашивании маточника его не нужно было менять полностью, достаточно было исправить пострадавшие буквы.
Первоначально чеканка монет Владислава Сигизмундовича (Жигимонтовича) проходила по трехрублевой стопе: из гривенки (204,8 г) серебра получалось 3 рубля, то есть вес копейки составлял 0,68 грамм. С сентября 1611 из гривенки чеканили 3,4 рубля (копейка весила 0,6 г), а позже четыре рубля (0,51 г) и даже больше (копейка стала весить 0,47 г, а встречаются и более легкие!). Свою «чешую» я не взвешивал, а вот золотая копейка имеет вес 0,62 грамма, то есть соответствует примерно концу 1611 – началу 1612 года. Что интересно, в 1612 году в России чеканили (можно сказать, практически одновременно – уникальная ситуация!) монеты четырех разных правителей. В Москве - с именем Владислава, в Новгороде, захваченном шведами – Шуйского, в Пскове - Дмитрия Ивановича (третьего Лжедмитрия, известного также как Сидорка), а собиравшееся в Ярославле второе земское ополчение выпустило монеты с именем последнего законного царя из династии Рюриковичей, Фёдора Ивановича. При этом монеты с именем Владислава недолго чеканили и в Великом Новгороде (с конца 1610 и до января 1611 года, когда Новгород сначала «отложился» от Москвы, а потом был захвачен шведами), а также, как ни странно, в ополчении, но уже после того, как оно выступило из Ярославля в поход на Москву.
До сих пор я не могу себе представить, что же мы тогда нашли. С одной стороны, золотая монета – вроде бы явное указание на иноземного наемника, с другой – серебряные русские «чешуйки» ему были бы на родине ни к чему, хотя по дороге бы пригодились. Да и непонятно, куда ему было тут ехать? Если только в Новгород Великий, а оттуда – в Швецию? Все-таки большая часть кладов времени Владислава найдена на юго-западе, то есть в районах, расположенных по пути следования польских отрядов. С другой стороны, купцы часто прибегали к услугам вооруженных отрядов для охраны своих караванов. Как знать, не затесался ли в один из таких отрядов тогдашний «солдат удачи» из чужих краев? Но этого мы никогда не узнаем.
Алексей Николаев
Альманах ДЕНЬГА № 34 / 2022