Здравствуйте подписчики и читатели этого канала.
Интересный день вчера был. Прочитал ваши комметы, и сегодня исходя из ваших рассуждений пишу статью на тему, имеющую для христианина важное значение.
Парадокс выходит из учения Христова, который не могут понять не только неверующие, но и верующие.
Как возможно не возгордиться своей высотой, зная, что христианин находится выше всех людей, атеистов, грешников и т.д.
Сознаём, что имеем Силу Божью, которую нам помогает, даёт Свою Благодать, христианину не следует впадать в гордость, имея такую ценность. По идее христиане выше всех, и в тоже по учению Христа, надо считать себя ниже всех и своего ближнего надо ставить выше себя. Самообман, парадокс, который надо разрешить каждому христианину, желающему спастись.
И как этого добиться, чтобы душа не возгордилась своей высотой, и тем не отпала от Христа.
Многие христиане думают о себе, что они уже спасённые, грозя грешникам адом, мучениями и т.д. Думая так, уже попал в сети гордости и возвысив себя перед неверующими. Есть на дзене, оппоненты угрожающие адом грешникам. А значит себя записали во святые. Дьявол действует через христиан, не говоря о грешных мира сего.
А для христианина прежде всего надо не допускать лукавые силы до своего сердца, и не быть игрушкой в его руках(не быть лохами.) Именно Господь будет судить нас, за принятие в нас бесов, следствием которых становимся его рабами, то есть лохами.
Когда сердце наше чистое, тогда Господь приходит и творит в нас Свою обитель. Но, дьявол чинит нам свои козни и мешает нам это делать. И последнее искушение, дьявол искушает христианина гордостью.
Многие попадаются в эту сеть, и перестают развиваться духовно. То есть душа бегает по кругу, как белка в колесе, оставаясь на своём месте. Хотя думаем, что идёт в перёд.
Интересная вчера беседа с подписчиком этого канала. Записал меня во святые, что я якаю, а про Христа не пишу. Как фарисей возомнил о себе, перечисляя свои заслуги перед Господом и перед людьми, дабы пропиариться, набить себе очки, возвыситься над всеми, как наставник, служитель Божий, что возомнил о себе, что я нечто. И посоветовал мне прочитать о прелести Игнатия Брянчанинова. Но, не знает он, что его тома, мои любимые книги, и являются для меня настольными. Особенно два первых тома(аскетические опыты.) Всё мне это известно и с этими искушениями я знаком. Как сказал Апостол Павел, что нам не без известны умыслы дьявола. "Аще бо кто мнит себе быти что, ничтоже сый умом льстит себе" (Гал. 6:3).
И вот я хочу вам ознакомить с замечательным исповедником, священномучеником Василием, епископом Кинешемским.
Приведу выдержки из его книги Беседы на Евангелие от Марка, о гордости:
Особенно следует это помнить молодым и неопытным, но горячим и увлекающимся людям, вступившим на путь служения Богу. На первых порах ничем так не искушает их диавол, как дурманом славы. Молодость, необыкновенность явления, особенно в наше время, когда среди молодежи почти иссякла и самая вера в Бога, ревность к подвигу, еще не умеренная опытом, успехи первых порывов — все это невольно возбуждает и привлекает внимание толпы. За вниманием следует одобрение, уважение, почтение, порой преклонение, и под гипнозом такого отношения юный служитель Божий, самый искренний и скромный, начинает невольно чувствовать себя каким-то необыкновенным героем, который стоит выше толпы. Рождается гордость, которая услаждается достигнутым почетом и уже начинает искать и требовать его как должную дань уважения к своим высоким качествам, которых в действительности еще и нет. Людской молве соблазнительно легко поверить и вообразить себя достойным похвал, забывая, что толпа обыкновенно является самым плохим целителем нравственных качеств и достигнутой высоты души. Потом наступает момент, когда пробудившаяся жажда славы и людского почета уже перестает удовлетворяться достигнутыми результатами. Начинает казаться, что уважение толпы слабеет, слава идет под уклон, общее внимание уже не возбуждается. Тогда человек сам бежит за славой, стараясь остановить ее закат, и в этой погоне забывает чистое служение Богу, уже не заповеди и не волю Божию ставит законом своей жизни, но подделывается под вкусы толпы, чтобы сорвать хотя бы минутный взрыв рукоплесканий, опьяняющее наслаждение, которые стали уже привычкой, пускается в фокусничество, иногда в чистое шарлатанство. Сколько крупных нравственных сил, сколько горячих искренних порывов погибло таким образом! Сколько обманщиков и шарлатанов выработалось вместо подвижников чистого христианства! О, диавол хорошо знает силу этого соблазна, и, вероятно, нет ни одного честного служителя Божия, которого он не провел бы через огонь этого испытания.
Я помню одного странника. Высокий, сухой, но еще крепкий, жилистый старик. Он носил под рубашкой на голом теле страшно тяжелую двойную цепь, наглухо заклепанную на груди и на спине. Его шапка представляла собой тяжелую свинцовую чашку фунтов в пятнадцать, обшитую вылезшим мехом. Длинная, выдолбленная внутри палка была тоже налита свинцом. Всегда он носил на себе не менее двух пудов. Его тяжелая, мерная походка под аккомпанемент звякающих цепей была слышна издалека. Плечи до кости были проедены тяжелыми цепями, и носить их было, несомненно, настоящим мучением. В народе он пользовался громадным уважением. Но одна черта ставила его подвиг под сомнение: он любил, когда останавливался в крестьянских избах, чтобы его почитатели ощупывали его цепи, взвешивали на руках его шапку и посох, и если никто не догадывался этого сделать, он приглашал сам: "Подь-ка, посмотри, какие на мне вериги!" Уважение и удивление людей доставляли ему несомненное удовольствие.
Он умер без покаяния, скорбною смертью. Конечно, у него могли быть другие заслуги перед Богом. Никто не смеет и не может судить чужую душу, кроме Всеведущего Господа, Которому открыты все тайны сердца. Но сам по себе подвиг, таким образом афишированный, выставленный напоказ, несмотря на всю свою трудность и мучительность, уже терял всякое нравственное величие. В нем было не более достоинства, чем в фокусах странствующего комедианта, который на потеху толпе ест резиновые калоши и толченое стекло.
И в том и в другом случае люди стремятся разными средствами возбудить удивление толпы и заставить о себе говорить.
Аминь, глаголю вам: они уже получают награду свою (Мф. VI, 2), — говорит Господь.
Служение Господу должно быть безукоризненно чисто. Чисто должно быть и побуждение к нему. Таким чистым побуждением является любовь к Богу, и никакая посторонняя примесь, особенно если в ней есть грязь эгоизма и гордости, не может быть здесь допущена. Ради собственной любви к Богу и ради того, чтобы приобрести взаимно благоволение Божие, трудились святые подвижники. Но когда человек, служа Богу, стремится этим путем достигнуть личной выгоды или славы, тогда ценность его служения или уменьшается, или сводится к нулю, в зависимости от количества эгоистической примеси. Награда служения, которая в первую очередь получается в форме новых духовных дарований или роста духовной силы, может быть достигнута. Поэтому необходимо все время строго и зорко следить, чтобы ничто в духовной жизни не делалось из-за посторонних побуждений и чтобы червячок тщеславия, который прекрасно умеет прятаться за внешне благовидными предлогами и софизмами, не заполз в душу; иначе он легко разовьется в змею, которая высосет все духовные силы.
Вот почему святые отцы так остерегались в своей жизни даже случайного любопытного постороннего взора и окружали свой подвиг глубокой тайной.
Любовь к Богу требует внутреннего одиночества, внутреннего отчуждения от людей, от мира. "Хочу быть только с Богом! И никто более мне не нужен!" — таково желание растущей и развивающейся любви. На известных ступенях она становится ревнивой и исключительной. Люди уходили в пустыни, лесные чащобы, на необитаемые острова, прятались в недоступных горных ущельях и пропастях с единственной целью — быть только с Богом, наслаждаться полным единением с Ним, не смущаемым человеческим шумом и суетою. Искренняя любовь чуждается и не допускает посторонних в свой заповедный круг. В мысли — "меня и Бога объединяет тайна" — кроется великое обаяние любви, и каждый лишний человек, каждый нескромный взор, проникший в эту тайну, нарушает это обаяние и чувствуется любящей душой почти как оскорбление. Постепенно, по мере развития любви, единение с Богом, слияние с Ним, или, как выражается преподобный Исаак Сирин, "почитие в Боге" становится все полнее и исключительнее, и в этом "почитии" душа находит и свою награду, и свое блаженство. Ничего другого не надо. Погремушки человеческой славы, убогая мишура мирской роскоши, преклонение раболепствующей толпы — все-все отходит вдаль и кажется таким ничтожным, мелким, ненужным в этом захватывающем, ослепительно сияющем, горящем восторгом потоке Божественной любви.
Этот подъем к Богу и единение с Ним вовсе не означает, однако, полный разрыв с людьми, тем менее — пренебрежение или враждебное отношение к ним, в чем часто несправедливо обвиняют подвижников христианства. Нет, здесь сказывается лишь внутреннее отчуждение от их суетной, мирской жизни, от их дурной стороны, от их грешных привязанностей, страстей и пороков. Лучшая сторона человека, неизгладимый образ Божий, запечатленный даже и в грешной душе, неизменно привлекает и восхищает подвижника и никогда не теряет его любви, полной удивления и преклонения пред совершенством Божиим, отразившимся в творении: Бога он любит и в людях, но он их избегает не только потому, что любящая душа, ревниво хранящая свою тайну, страдает от их назойливости и нескромности, но также и потому, что в общении с ними, по крайней мере до тех пор, пока подвижник не утвердился окончательно в любви Божией и не приобрел устойчивости твердой, как скала, кроется для него великая опасность соблазна. Забытые образы прошлого, отвергнутые приманки мирской жизни, старые привязанности могут легко воскреснуть с прежней силой и, если даже окажутся бессильными оторвать от Бога и вернуть к былому, все же неизбежно взволнуют душу, лишат ее покоя, затуманят в сознании мысль о Боге, нарушат полноту единения с Ним, ослабят стремление к Нему и вместе с тем духовные силы подвижника. Воспоминания прошлого для человека, отрекшегося от мира, — всегда кандалы в его стремлении к совершенству, и чем более любви и нежности было связано с ними, тем они тяжелее. Этим объясняется то упорство, с каким пустынники и затворники часто отказывались видеть самых близких людей. Но когда подвижник уже утвердился в любви к Богу и когда мир потерял для него всякую прелесть как негодная ветошь и уже не волнует душу соблазнами, тогда он нередко, повинуясь воле Божией, возвращается к людям, неся им свой духовный опыт, свою любовь и благодатные силы, воспитанные одиночеством. В душе человека он видит тогда только лучшую ее сторону, видит Бога, которого он безгранично любит, а пороки и страсти уже бессильны вызвать в нем другой отзвук, кроме отвращения к ним и глубокой жалости к человеку,
Эту гордость человеческую нужно понять христианам, чтобы не быть уловлены в эти дьявольские сети и этим отпасть от Христа и возвращению домой, в Небесное Царство.
Спаси всех Христос.