ПУТЕШЕСТВИЕ В ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ
На Ясной поляне лежит печать вечности. Это чувствуется сразу, с первых метров, как только ты переступаешь въездные ворота и идёшь по Прешпекту – аллее, которая от этих ворот выводит к двум главным домам усадьбы. На полдороги по дорожке, уходящей налево от Прешпекта, можно выйти к дому дедушки Льва Николаевича, князя Волконского. Это старейший дом в усадьбе. И княжеский дом этот имеет весьма скромные размеры: два крыла, один этаж, центральный объём с классическим портиком – всё просто, лаконично и со вкусом.
Да, кстати, для любителей котиков: они тут есть.
Усадьба огромна и очень проста. Никаких особых архитектурных изысков вы тут не найдёте. Умевший писать предложения на две страницы Лев Толстой жил простой и очень скромной жизнью. Вокруг его фигуры ходит масса легенд, что неудивительно, учитывая ее масштабы, но то ли время попалось такое, то ли погода шептала, то ли настроение было щемяще-меланхоличным, но как-то обо всех этих фривольных историях совсем не думалось… Думалось о том, что старик умер в возрасте 82 лет и успел сделать очень много, оставить очень яркий след в русской культуре.
Время года и погода действительно сошлись идеально и для съёмок, и для прогулок. Стояла тёплая поздняя осень, начало ноября. Ветер колыхал голые облетевшие ветки , мягко ступалось по опавшей сырой листве, а сквозь деревья хорошо просматривался и воспринимался облик усадьбы. Вообще, очень люблю это время года: когда зелень не мешает обзору, и всё видится немного по-другому – шире, дальше и прозрачнее. Свет был идеальным – на лицах почти не было теней; стоять на месте было прохладно, а вот на ходу уже становилось теплее. Это можно было принять просто за прелести или капризы природы, а можно было и рассмотреть знаки: пока ты двигаешься – ты живёшь, но стоит остановиться, и ты тут же замерзаешь, застываешь, костенеешь и превращаешься в прах.
Осень – вокруг, и ты чувствуешь наступление зимы; прямо ощущаешь её дыхание, как оно обдаёт тебя могильным холодом. Двигайся, и не замёрзнешь. Двигайся, и будешь жить.
Кстати, о движении. Толстой любил движение; любил верховую езду, любил ходить пешком: за один присест на охоте он мог пройти до 40 км. Ходил пешком в Козельск и даже в Москву. А до Москвы отсюда – две с половиной сотни вёрст.
Попасть в усадьбу можно с разных сторон: насколько я понял, территория не огорожена. Ближайшие сёла, собственно, Ясная Поляна с юга, и Судаково с Косой Горой с севера. Со стороны последних нужно будет пройти лес Малиновая засека, расстояние около 7 км. Со стороны Ясной поляны, с дороги, стоят центральные ворота, отсюда ты и попадаешь на “Прешпект”. По левую руку будет Большой, или Верхний, пруд: летом тут ловили рыбу и стирали бельё крестьяне из Ясной Поляны, а зимой всё большое семейство Толстого устраивало каток.
Справа от Прешпекта спрятался за деревьями Нижний пруд, по размерам гораздо меньше Большого (Верхнего). Летом он часто зарастает ряской, о чём говорят многочисленные фотографии. И там же, по правую руку, находится средний пруд с купальней. Купальню либо сколачивали из досок, либо собирали из хвороста (сейчас она именно такая). Интересно, но сам Толстой здесь купаться не особо любил, а предпочитал ходить на Воронку (это река к северу от усадьбы); тем более, что идти тут всего-то 2 километра, для Льва Николаевича это как в другую комнату сходить.
Всю прогулку по усадьбе мне было как-то тоскливо… Рядом были друзья, которые мне что-то рассказывали и показывали: мне было это очень приятно, но тоску не прогоняло. Такое, знаете, безотчётное чувство неизбежности, скоротечности и конечности жизни. Осознание того, что наступит момент, и я перестану всё это видеть и ощущать.
В знаки можно верить или не верить, но один из них мне встретился чуть позже. Я попал на могилу Толстого ровно в годовщину, в тот день и час, когда его хоронили.
Зелёная палочка. Знаете, что это такое? Это утерянный старшим братом Николаем таинственный артефакт, на котором был написан секрет всеобщего счастья. "Стоит только его найти, и все люди навсегда перестанут болеть и станут счастливыми." Забавно, но Толстой пронёс эту детскую историю через всю жизнь и попросил похоронить себя там, где была утеряна Зелёная палочка. В лесу Старый заказ, за усадьбой.
Ни панихиды, ни отпевания, ни церковнослужителей на похоронах не было. Синод фактически отлучил Толстого от церкви, да и тот сам, в завещании, всех этих церемоний просил не проводить. А Зелёную палочку, как мне кажется, Лев Николаевич пытался найти всю жизнь, и поиски эти отразились в его произведениях. Сейчас бы она некоторым товарищам очень пригодилась.
Старый заказ был назван так ещё при деде Толстого, князе Волконском, который запрещал рубить деревья в ближайших к усадьбе лесах. Старейший лес усадьбы, многим деревьям тут более сотни лет. Почему только сотня? Потому что лес всё-таки вырубили. Но уже при Льве Толстом. Посадку обновили и более не рубили. Старая засека – это часть засечных лесов, коих вокруг Тулы, стоявшей на южных рубежах Московского государства, было много.
Дом Толстого… он какой-то свой. Большой, конечно, особенно если вспомнить, что когда-то он был лишь частью ансамбля. Опять же, может быть, это сознание рисует Толстого аскетом и приверженцем простой жизни, оттого само немного преуменьшает масштабы постройки. Может быть, это оно же говорит языком стереотипов, на котором “графская усадьба” – это нечто гораздо более внушительное и визуально более изощрённое. А может быть – всё вместе. Но дом воспринимается очень тёплым. И если сравнить с ощущениями от всей остальной усадьбы, то это – пятнышко жизни на сером фоне небытия.
Дом действительно оформлен очень просто, хотя именно здесь появились на свет 11 из 13 детей Льва Толстого, здесь были написаны “Анна Каренина” и “Война и мир”, в кабинете на втором этаже. Деревянная терраса с резными лошадками и детскими фигурками в заборе возникла в 1892 году, но несмотря на то, что она стала, фактически, последним дополнением к постройке, без неё усадьбу представить невозможно. Толстой прожил здесь 50 лет. За это время он собрал в доме внушительную библиотеку на 22 000 томов. Чтобы осилить её за те 50 лет, что прожил в доме Лев Николаевич, ему нужно было бы читать по книге в день.
Мы сидели на террасе и собирались пить чай. Сад уже был весь в зелени, в заросших клумбах уже поселились соловьи на все Петровки. Кудрявые кусты сирени кое-где как будто посыпаны были сверху чем-то белым и лиловым. Это цветы готовились распускаться. Листва березовой аллеи была вся прозрачна на заходящем солнце. На террасе была свежая тень.
(Л. Н. Толстой "Семейное счастье")
Толстой словно чувствовал близкий конец. И смерть свою встретил в дороге. Отправляясь в последнее путешествие, в ночь на 28 октября в сопровождении своего врача Лев Николаевич тайком навсегда покидает Ясную Поляну. Он уезжает на станцию Щёкино, оттуда – в Горбачёво, затем – в Белёв, в Козельск, потом на ямщике – в Оптину пустынь; после – в Шамординский монастырь. В Шамордино Толстой встречается со своей сестрой и дочерью и снова отправляется в Козельск. Поездом на Раненбург он выезжает в Белёв и покупает билеты до станции Волово. Садится в поезд, но на станции Астапово, из-за простуды, обернувшейся пневмонией, вынужденно его покидает. Его сердце остановилось 7 ноября 1910 года в доме начальника станции Астапово Ивана Озолина.
Станция Козлова Засека. Она была ближайшей к Ясной Поляне. Открылась в 1868 году при прокладке Московско-Курской железной дороги. Сюда приходила почта писателю, отсюда он звонил по телефону. Сюда и прибыл уже после смерти.
Следом за известием на станцию и в Ясную Поляну отправили большое количество полицейских: это были первые в России похороны публичного человека без церковных почестей, и губернские власти боялись антиправительственных выступлений. Для проверки местных полицейских чинов 8 числа на станцию прибыл тульский полицмейстер фон Вернер. Не обошлось, конечно, и без попыток заработать: за перевоз и венки возницы, ямщики и похоронные конторы драли втридорога. В Ясной поляне скопилось до 10 000 человек приезжих.
Траурный поезд с телом Льва Толстого прибыл на станцию утром, в 7 часов 35 минут. Состав остановился и многотысячная толпа, как один человек, обнажила свои головы и расступилась перед вошедшей на перрон семьёй Толстых. Тишина стояла гробовая. Софью Андреевну, с восковым лицом, согнувшуюся от горя, вели под руки дети.
Гроб вынесли на перрон, водрузили на плечи, и понесли в Ясную поляну. Из-за такой переноски он словно плыл над толпой, а носильщики постоянно сменяли друг друга. Кого среди пришедших только не было! Тело Льва Николаевича внесли в усадебный дом и на час доступ к нему закрыли. А после организовали таким образом, что люди входили в усадьбу через одни двери, а выходили через другие.
Только во второй половине дня, к трём часам, церемония прощания завершилась, гроб вынесли из дома и отнесли в Старый заказ. Прозвучало громогласное “на колени”, и вся толпа опустилась на землю. Гроб спустили в могилу и засыпали землёй. Расходились в сумерках, в шестом часу вечера. Кстати, выехавший из Петербурга член Государственной думы и будущий Министр иностранных дел Временного правительства Павел Милюков на похороны опоздал, хотя просил телеграммой дождаться и без него не хоронить. Софья Андреевна не согласилась.
…Странная получилась поездка и прогулка. Ехал в место жизни и творчества величайшего русского писателя, а ощущения сложились так, словно прошёл вместе с ним его последний путь.