Система имитации экономики, которая давно вышла из под контроля и существовала лишь ради своего существования. Этакий надутый презерватив со вкусом клубничики. Кому нужно было само существование этой системы – вот это уж точно никому неизвестно. Потому что единственное ее детище, ее основной продукт – это менеджеры. Убери менеджера – и система начала бы биться в конвульсиях. Потому что она, словно вечный двигатель, изначально создана для самопожирания. Менеджеры были сродни паразитам и паразитировали на паразите, который паразитировал на них. Это был омерзительный симбиоз с перерывом на онанизм.
И об этом очередная глава антиутопического романа "Артинский ярус".
Челябинская область, г. Нязепетровск
Ноябрь, 202... г.
Из Сухановки Сергей и Александр выехали утром, от души поблагодарив Васильича за гостеприимство и весьма дельные разговоры. К челябинской трассе ехали через деревню Черкасовку. Кстати, там до сих пор остались фрагменты былого сельского хозяйства, мало того, там работал на агрофирме и сын Васильича, закончивший в Екатеринбурге юридическую академию, но вернувшийся на село трудиться агрономом. Так что насчет полного отсутствия сельскохозяйственных кадров бывший глава Сухановки слегка прибеднялся. Но, понятно, что это вполне нормальная мужицкая прижимистость и жизненный принцип: нашел - молчи, украл – молчи, потерял – молчи – все ж-таки Урал, край каторжанский. Тем более в ситуации, когда кадры скоро будут решать все.
Проехали дубовую рощу и выехали к границе Челябинской области. И тут Сергея прорвало:
- Да прав Васильич! Абсолютно прав. Реально по жизни зашли в тупик и кто-то, пусть даже и Бог, решил закончить эту тупиковую игру. Потому что все стало картонным и придуманным. Эра имитации! Весь смысл ушел в потребление и кормление менеджеров. А менеджеров к моменту всей этой Погибели развелось значительно больше, чем бродячих собак. Русскому человеку и плюнуть-то было некуда. Куда не плюнь – тут же из любого барбершопа с бокалом смузи вылезет ухоженное мурло менеджера. Менеджеры были вездесущи: менеджеры по продажам, по закупкам, по общению, по встречам, приемам и проводам. Менеджеры по рекламе и по консультациям, по секс-шопам и геморрою, по сортирам и геополитике. Были даже специальные менеджеры по межкабинетной логистике, которые завсегда могли объяснить, как быстрее пройти все необходимые кабинеты, чтобы добраться затем до единственно нужного. Этакие менеджеры по нужнику. А еще специальные менеджеры для эффективности менеджмента и менеджмент для эффективных менеджеров. Менеджеры были повсюду и для менеджеров было сознано все. Этот мир неожиданно и как бы специально оказался созданным для менеджеров.
В прежние времена, я думаю, менеджеров было чуток поменьше, и называли их поначалу приказчиками, а потом, по случаю смены власти, стали называть специалистами среднего звена. Когда экономика стала рыночной, вместо приказчиков и специалистов вылезли менеджеры. Потому что приказчики – это звучало недемократично, а специалисты – это изначально однобоко. Зато менеджер – это ж звучит гордо! Потому что менеджер – это совсем уж исполнительный приказчик и абсолютно однобокий специалист.
И от менеджеров была несомненная польза. Польза отнюдь не в том, что они работали – убрали бы с любого реально работающего предприятия половину менеджеров, и предприятие, если оно все-таки реально работало, начало бы производить свою продукцию или точно такими же темпами, или вдвое лучше. А если бы убрали менеджеров из конторы, то контора попросту и не заметила столь консервативного нововведения. Впрочем, контора вскоре все равно бы окрепла новыми менеджерами – таково уж ее свойство. Польза от менеджеров была в том, что они были.
Менеджер – это такая бессмысленная, бестолковая, но движущая сила имитации развивающейся экономики. Потому что у него было самое необходимое свойство – он потреблял. И он вынужден был потреблять, потому что от этого напрямую зависела его карьера в иерархии менеджмента. Менеджер был обязан постоянно доказывать свою успешность, поэтому он влазил в кредит, был обречен на ипотеку, пожирал бизнес-ланчи и унаваживал интернет своими резюме. Он показательно отдыхал в клубах и бодро «зажигал» на корпоративах. Выезжал невесть куда лишь ради того, чтобы потом выставить свое фото на каком-нибудь социально-блалакающем сайте – пусть все знают, что и он не единственным пальцем сделан. За доказательство успешности он платил из своего кармана, а неумолимая машина потреблятской экономики ежедневно предлагала ему все новые и новые способы обозначения успеха. В итоге менеджер отдавал свою жизнь на заклание менеджменту по старой русской системе «назвался груздем – полезай в кузов!».
Менеджер состоял из вороха амбиций и заносчиво считал, что он чем-то управляет или хотя бы принимает участие в управлении. Все это полная ерунда – менеджер мог управлять разве что другими менеджерами. Всеми менеджерами скопом управляла система имитации экономики, которая давно вышла из под контроля и существовала лишь ради своего существования. Этакий надутый презерватив со вкусом клубничики. Кому нужно было само существование этой системы – вот это уж точно никому неизвестно. Потому что единственное ее детище, ее основной продукт – это менеджеры. Убери менеджера – и система начала бы биться в конвульсиях. Потому что она, словно вечный двигатель, изначально создана для самопожирания. Менеджеры были сродни паразитам и паразитировали на паразите, который паразитировал на них. Это был омерзительный симбиоз с перерывом на онанизм.
Менеджеры были созданы совсем как люди и сделаны из того же набора генов, крови, костей и мяса. Их рожали женщины, воспитывали матери, обучали педагоги, быть может и никудышные , но все же учителя. От людей они отличались лишь тем, что их неумолимо перемалывала система менеджмента, направленная лишь на то, чтобы клонировать сонмы специальных двуногих существ. У них были такие же простые желания, как и у людей – секс, страх и голод. Но только секс ради карьеры, страх ради продвижения по иерархической лестнице, а голод обозначен не желанием пожрать, а спазмами жажды успеха. Поэтому любить, страдать или сопротивляться они не могли – это же было не позитивно и не конструктивно. Главное – лояльность. Эмоции противопоказаны! Поэтому они боялись жить. Просто имитировали жизнь.
Реальная жизнь для них была досадной помехой. Жизнь не входила в сферу задач менеджера, потому что нельзя жить, постоянно повинуясь. Жизнь – это не лестница, по которой можно пройти. Жизнь не предсказуема, предсказуем лишь менеджмент. Если человек может поставить перед собой какую-нибудь цель и целенаправленно добиваться ее, а, тем паче, вовремя сделать выбор, то менеджер был лишен такой возможности. Потому что неукоснительная лояльность – второе имя менеджера. Менеджеру даже не приходилось холуйствовать и вопрошать «чего изволите?», потому что он всегда должен был знать то, что должен делать. Делать он мог все, но действовать он не смог бы никогда. Действовать может только человек.
Менеджер не был хорошим или плохим. Быть плохим и хорошим может только человек. Менеджер был эффективным или неэффективным. Но никакой разницы между этими менеджерами нет. Потому что именно это было никому не нужно.
Менеджера легко можно было заменить компьютером, каким-нибудь цветастым ковриком для мыши или, например, кондиционером. Но для экономики потреблятства такая система была невыгодна: менеджер – это продукт эволюции экономической имитации и залог ее регенерации. Если человек способен мыслить, жрать, срать и размножаться, то менеджер имел свойство активно потреблять и всегда готов быть употребленным системой. Именно для самоупотребления и самосохранения система и создавала менеджеров.
Люди в ХХI веке оказались не нужны. Потому что у них были мозги, страсти и эмоции. А это – лишнее. Жизнь интересна и увлекательна, зато система имитации и потреблятства цинична. Вот и задумаешься поневоле – а не смахнул ли Бог менеджеров с шахматной доски жизни на Земле? Ну, и людей вместе с ними. Потому что, когда рубят, то щеки летят.
- Ну, Остапа несло, как классики сказали. Это на тебя заведомо упадническая музыка влияет, - сказал Александр и переключил ухавший в автомузыкалке Van deer Graaf Generator на задорную кантри-музычку. – Так веселее будет. Что было, то прошло. Были топ-менеджеры – не стало топ-менеджеров. Все о них позабыли уже. Как будто их и не бывало. Нам сейчас жить надо. Гляди-ка – волки!
Стая волков, численностью с десяток, вполне спокойно брела вдоль обочины. Явно сытые, плотные, лоснящиеся и к проезжавшему автомобилю абсолютно равнодушные. Двигались со стороны Нязепетровска, ничуть не опасаясь и наличием человека не интересуясь.
- Вот, может они и есть нынешние хозяева жизни? Не удивлюсь, если мертвецами питаются.
- Навряд ли. Павшей скотины, наверное, масса, чего им человечину по обочинам собирать? Заметь – со стороны Челябинской области идут, движутся в наши края. Быть может, родина у них здесь.
- Так богатые ж леса вокруг Поташки и Березовки. Хотя в Сухановке народ, помнится, жаловался, что грибы не растут.
- Везде грибы растут, вот только с разной урожайностью. Народ всегда недоволен – сыроежки впадло, подберезовики – третьесортные, грузди есть, но белых нет, маслята есть, но рыжиков не хватает. Не ценит наш народ дары природы. Только в закуске!
Вот так, рассуждая о паразитах и грибах, добрались до Нязепетровска. У города городским было лишь название, насильно привязанное к поселению наличием железнодорожной станции. Обычный уральский пейзаж – бревенчатые домишки, растекшиеся по взгоркам вокруг стародавнего градообразующего механического завода, пристроившегося к специально для него и созданному городскому пруду. До погибели здесь жило двенадцать тысяч человек. А сейчас, как вчера сообщил Васильич, людей осталось от силы триста-четыреста. Парни из Сухановки и Поташки, выезжавшие в сторону Челябинска за добычей, приглашали выживших жителей переселиться в Артинский район, но желающих не обнаружилось.
В живых в Нязепетровске осталось весьма пожилое население, в лучшем случае, как в последние времена обозначалось, представители предпенсионного возраста, но большая часть как минимум на заслуженном седьмом десятке. Крепкий люд – и до погибели наперекор жизненным невзгодам до своих шестидесяти лет сумели дожить, и после всеобщей смерти жить остались. Отказывались от переезда потому, что схоронили родных и близких и продолжают хоронить вымерший город. Заправилой среди выживших нязепетровцев, как подсказал весьма осведомленный Васильич, точнее – одним из заправил, стал Геннадий Ильич, ранее работавший в конторе по перекачке воды из Нязепетровского водохранилища в Екатеринбург. Вот к нему-то сразу и двинулись Александр с Сергеем.
Дом нашли почти сразу – почти по главной улице, крепенький пятистенок. Из печной трубы валил дым, а у ворот была свалена изрядная куча сухих березовых дров. Остановились, вышли, поздоровались и обозначили цель приезда. Геннадий Ильич тотчас же и успокоил:
- Да приподняли створ на плотине, практически сразу и приподняли, когда поняли, какая беда на нас свалилась. Сброс воды в Уфу по нижнему бьефу идет, потому можете быть спокойными – плотина выдержит. Дело в том, что насосные станции, которые в Екатеринбург воду закачивали, электроэнергию жрали непомерно, больше, чем весь Нязепетровский район оптом потребляет. Вернее, потреблял. И как только мы узнали, что мегаполису больше наша вода не нужна, станции тотчас же и от электроэнергии отрубили. Ну, и створ приподняли заодно – без электричество б не по силам было бы. Чтоб за прорыв плотины весной не волноваться. Прямо скажу - тут чисто наш шкурный интерес был. Надеялись, что электричество долго еще поступать будет, если мы с сетей нагрузку лишнюю снимем. Но зря надеялись – неделю назад ток в проводах закончился. Сейчас живем на генераторах-«боботилках», чтобы мясо в холодильниках не прокисло. Запустим, потарахтят, мясо в морозилках заморозим да и опять выключим. Постоянно лишь на водокачках генераторы работают - без воды ж нельзя, как без воды, хотя и на огромном водохранилище живем. А по ночам освещаемся свечками и керосиновыми лампами. Благо, прошлись по сусекам, наскребли, кто чего припас да чего бог послал, керосином в хозяйственных лавках разжились, вот так пока и перебиваемся. Керосину, конечно, маловато, не то, что бензина и дизтоплива. Но на зиму должно хватить. Сейчас вот дровами занимаемся с женой – хотя запасец на зиму есть, вполне даже солидный, но лишними не будут и эти дровишки. Перевез от соседей поленницу, померли мои соседи, схоронили их уже, им уже ничего не надо. Как и деткам моим с внучатами, - вздохнул Геннадий Ильич и продолжил бросать дрова в оцинкованную тачку.
Александр принялся помогать старику, а Сергей прыгнул в машину и разбудил рацию, чтоб сообщить в Арти успокаивающие вести про плотину. Связь, как ни странно, получилась сразу же и почти без помех, директор попросил поблагодарить нязепетровцев и пригласить их переехать в Арти. Конец связи.
- Спасибо, конечно, на добром слове, - ответил на благодарственный рапорт Сергея Геннадий Ильич, - А насчет переезда… Нет, никуда мы пока переезжать не будем, не впервой уж такое предложение звучит. Мы ж как себя называем? «Похоронной командой» мы себя величаем. Мы весь город хороним. Вот сейчас на кладбище Виталька, он самый молодой, ему 61 год всего, еще на пенсию не вышел, экскаватором могилы роет. С утра до вечера, непрерывно. И непрерывно ему покойников подвозят, которых по домам собирают. Соберут, погрузят в тракторную тележку, фамилии-имена в талмуд запишут и к Витальке.
Сложат тела с тележки в общую могилу, укроют простынями и разной другой мануфактурой, Виталька могилу засыплет, крест поставят да и вновь очередную могилу рыть. Которую уж неделю так. Вот так земляков и хороним, все по очереди. Женщины по хозяйству занимаются, еду готовят, а мужики дома обходят, тела выносят. Много тел. Всего насмотрелись, страху натерпелись, водку по вечерам пьем да горюем. А наутро опять хоронить начинаем. Меняемся, конечно, тех, у кого спины от радикулита перехватывает, от тяжкой этой обязанности освобождаем, но хоронить продолжаем. Нельзя людей неупокоенными оставлять, великий это грех. Вместе жили, но вместе не померли, хотя бы таким образом последний долг умершим отдадим. Вечерами водки выпьем, так каждый день кто-нибудь нудить начинает «и пусть они в своих домах лежат». Но наутро опять идем на похороны, по сотне тел в день хороним, - горько вздохнул Геннадий Ильич. – Так что будем здесь жить да земляков наших хоронить. Детей и внуков мы уже схоронили. Подождем, когда до нас очередь дойдет.
Сергей с Александром бросали поленья в тележку, затаскивали ее во двор, складывали дрова в поленницу. Молчали, пока Геннадий Ильич сам разговор не продолжил: - В живых у нас в городке остались те, кто родом с Артей, с Красноуфимска, с Михайловска или уроженец Башкирии. Я, к примеру, родился и вырос в деревне Мочище, а супруга моя Антонина Яковлевна родом из села Поташка. Мать у ней там в больнице работала медсестрой, роскошная больница была, ее в Первую Мировую пленные австрийцы строили. И, кстати, все по уму сделали – и операционную, и изолятор для инфекционных больных, и приемный покой. Крепкая у них больница получилась, никакие революции ее не поломали. А деревня Мочище стояла на тракте из Артей в Нязепетровск, на хорошем месте стояла, в моем детстве домов пятнадцать было. Сейчас уж и следа от деревни не осталось. Я в школе в Поташке учился, сад около школы высаживали-разводили. Потом уж в Артях доучивался, а затем поступил в Красноуфимский сельскохозяйственный техникум. Оттуда и попал в Нязепетровск по распределению, на краностроительный завод. Работал тогда завод, бойко работал, не зря ж был градообразующим, надеждой и опорой всего города. Это в последние годы он скис. А как ему не скиснуть, если краны нужны, лишь когда промышленность живет да развивается? Нет промышленности – вот и краны никому не нужны. Чего этими кранами поднимать? Половые члены депутатов? Вся промышленность была лишь в отчетах по телевизору. Про сельское хозяйство и говорить нечего – и Суханка, и Поташка, и Березовка – все были подсобными хозяйствами екатеринбургских предприятий. Пока молоко да мясо было нужно. Потом уж ничего никому не требовалось. Как и былые производственные флагманы. Как и родная наша земля. Пару лет назад проезжали с супругой по родным местам – Поташка опустела, от Мочища даже и следа не осталось. Мы, что ли, виноваты? Мы оттуда молодыми съехали, и потом новая молодежь точно также разбежалась: кто в Первоуральск, кто в Полевской – там тогда работа была, бойко жилье строили и работникам благоустроенные квартиры давали. А после деревенской жизни со сральником на дворе, в который шмыгали в самый лютый холод, благоустроенная квартира да магазин под боком – это ж великое было дело! Все лучшую долю искали. Многие из нязепетровцев, кто нынче жив остался, также разными путями из-за этой лучшей доли в Нязепетровске оказались. Виталька, который сейчас могилы роет, тот из деревни Широкий Лог, а сосед Викторыч, который сейчас покойников по домам собирает, тот родом из-под Усть-Икинска. Искали люди, где лучше. А везде хорошо, где нас уже нет. Собрала нас судьбина здесь, в Нязепетровске. Будем доживать…
- А запасы-то есть, чтоб зиму пережить?
- У нас весь город остался в запасе, да еще и ребята с деревень, что через нас в Челябинск ездили, всегда нам что-нибудь да подбрасывали. То муки разгрузят, то соли-сахару. То курей замороженных. Продуктов хватит, горючего тоже. Еды даже больше, чем нужно, – с магазинов и складов, как электричество кончилось, вывезли всякие нынешние поддельные колбасы за город, свалили в кучу, так эти колбасы даже волки не едят. И вороны куда-то делись. Лежит эта куча, даже не пахнет, из пластмассы, что ли, колбаса-то…
- Так это у вас волки пасутся? Мы на подходе к Нязепетровску их видели. Ничего не боятся!
- Вторую неделю уже две больших стаи как по расписанию с утра к городу подходят. Лошадь, которую тут один мужик из Сухановки привез, среди белого дня зарезали – она стреноженная паслась, хозяин-то умер, приглядывать некому было, так загрызть загрызли, но лишь наполовину сожрали. Балуются волки, но явно не от голодухи, с оглядкой вокруг города ходят, похоже, что из любопытства. Постреляем, так отбегут, а потом снова крутятся. Некоторые наши старики говорят, что волки с нами пообщаться хотят, нам посочувствовать. Потому что подходят засветло, не по ночам, а когда рассветет, бродят совершенно не таясь. Покрутятся близ огородов и уйдут. Уходят днем, демонстративно. К выстрелам привыкают уже. Вот и будут скоро волки по улицам бродить. А в городе даже собак не осталось, все передохли. И кошек тоже, кстати. Никто не мяукает и не мурлыкает. Тоскливо вечерами становится, очень тоскливо. Будем с волками жить и по-волчьи выть.
- Может быть, объединиться как-то, чтоб в одном околотке жить, вместе и кучнее?
- Рано или поздно, но так и придется сделать. Сейчас что – все, кто выжил, за дома свои цепляются – там же память о семьях погибших живет. Никто не хочет в чужие дома перебираться, да и об умерших там людях думают. Не то, чтобы боятся мертвых, – никто их уже не боится, чуть ли не родными эти покойники всем нам стали. Часто обсуждаем: как и кто в какой позе умер, как окоченел да в каком месте дома лежал. Кто на диване, кто на стуле сидел да так и преставился, кто на крыльцо свежего воздуха, видать, напоследок дыхнуть вышел, кто помер с сигаретой незажженной в руках. Ну и, конечно, кто каким был человеком. Про правило «о мертвых или хорошо, или никак» уже позабыли. Все они для нас хорошими стали, потому что когда-то совсем недавно были живыми. Со своими странностями и грешками, но живыми. Всех добрым словом поминаем. Но нельзя же все время о покойниках думать. Мы до сих пор о мертвых как о живых думаем. И в дома к мертвым заходим не боясь – кто какое барахло себе подберет, кто картохи из подпола нагребет, чтоб по весне в огороде новый сорт высадить, покуда зимой картоха не замерзла, кто банки с соленьями-вареньями тащит. Не нужны сейчас помершим летние припасы. Те же лампы керосиновые по всему городу в кладовках в момент выискали. С покойниками мы живем дружно. И всех похороним. А потом, быть может, и будем думать, как нам скучковаться: чтоб и водокачка от одного генератора работала, а не как сейчас, когда чуть ли не десяток агрегатов по городу тарахтит, и чтоб освещение было, и чтоб какая-то защита, от тех же волков хотя бы. Быть может, большой общий забор. Ну, и чтоб помощь. Нам и сейчас помощь нужна, а вскоре ее еще больше понадобится – многим живым уж за семьдесят стукнуло. Медицина закончилась, врачей не осталось, соцработники повывелись. Но раньше весны мы точно кучковаться не будем, никак не получится, я уж всяко прикидывал. А пока… Как в Евангелие от Матфея сказано: предоставь мертвым погребать своих мертвецов. Это про нас. Вымерли наши души. Вместе с живыми вымерли. Может, и будем выть с тоски по-волчьи.
- Как вы уже догадались, следующая глава будет опубликована завтра. А сегодня можете подписаться на мой канал. Чтоб блистали взгляды на будущее!