История моей семьи
Мама, милая мама. Часть четвертая
Ленинградцев перевели из Мелекесского детского дома в сенгилеевский и маму вместе с ними. В Сенгилее, районном городке пересеклись дорожки моих родителей. Мама уже училась в педучилище. Старшеклассник Шура, мамин тезка, ходил туда на танцы, благо жил совсем недалеко. Мама сразу приглянулась пареньку. Невысокая, стройная с пушистой светлорусой косой. Волнистые волосы обрамляли облачком лицо с большими серыми глазами, маленьким носиком и пухлыми губами. Талию можно было обхватить большим и указательным пальцами обеих рук. Девушка была очень серьезная, и папа ломал голову, как подойти к ней. Придумал передать ей привет от какой-то Зои Моревой. Кто такая? Я так и не поняла.
После окончания училища Шура работала пионервожатой в детдоме. В то время в Сенгилее было два детских дома: сорок третий, в основном ленинградский, где жила мама, и тридцатый для местных сирот. Когда война кончилась, детдом №43 расформировали. Ленинградцы отправились в свой город, оставшихся детей развозили по областным детским домам.
И вот, молоденькой пионервожатой поручили сопровождать группу детей в Инзенский детский дом. Им выдали крошечный сухой паек, который был съеден еще в Сенгилее на пристани. Не доплыли до Ульяновска, а дети уже начали просить есть. Из речного порта на железнодорожный вокзал Шура вела хнычущую от голода ораву пешком. До Инзы ехали на товарняке, перепачкались с ног до головы углем.
Когда группа прибыла на место, оказалось, что их никто не ждал. Заведующая объявила маме, дескать, она ничего не знает об этих детях, что в ее учреждении мест нет. Шура сама была детдомовкой и не растерялась. Она отпарировала оторопевшей начальнице: «Ну, вот что – детей я доставила в целости и сохранности, свое дело сделала. У вас есть телефон, звоните, согласовывайте, а я поехала обратно!» В итоге ребят приняли, а маму накормили и даже денег на дорогу дали.
Детский дом закрылся, а Шура стала работать в Русской Бектяшке пионервожатой в школе. Кроме всего прочего, она, как всегда, руководила школьной самодеятельностью. Когда директор школы узнал, что «маленькие лебеди» будут танцевать в коротеньких юбочках, именуемых почему-то пачками, да еще и с голыми ножками, он заявил балетмейстерше, что не допустит разврата во вверенной ему школе, что лебеди будут выступать кроме пачек еще и в шароварах, так приличнее. А шаровары в школе были красные, теплые с начесом, от лыжных костюмов для соревнований, зато одинаковые. На мамино счастье в это время в их школу заехал Вербин Николай Николаевич, бывший директор детдома, председатель райисполкома. Он до слез смеялся над оторопевшим «блюстителем школьной нравственности», и в результате лебеди остались лебедями в белоснежных пачках с голыми ножками, а не красноногими гусями в шароварах с начесом. Директор школы просто не знал, что такое балет, а пионервожатую свою он уважал и ценил, как впрочем, все, везде и всегда, где бы Шура ни работала.
Рассказывает папа:
В Бектяшке ваша мама жила сначала на квартире в доме, где кроме хозяина и хозяйки, обитали старый дед и взрослая дочь. Девица собиралась замуж и готовила приданое. Она увидела у квартирантки наволочку с белыми пуговками и сказала: «Шура, может быть, ты мне дашь эти пуговицы, они так подходят к моей кофточке! А я тебе другие пришью». Тем же вечером на маминой подушке красовались здоровенные железные пуговицы от солдатских штанов.
У мамы не было посуды, и хозяйка послала ее за глиняным горшком на чердак. Забравшись наверх, Шура кубарем скатилась обратно. В полумраке она наткнулась на большой, как ей показалось огромный, покрытый пылью гр об. Это дед заранее заготовил себе последнее жилище. Так многие делали, справедливо полагая, что гр об должен, как следует, просохнуть, тогда он будет легкий и дольше не сгниет.
Потом Шура снимала квартиру у бабушки Акулины, которая хоть и жила вдвоем с дедом, но есть готовила на целую ораву. У нее было двадцать два внука. Это была удивительная женщина. Высокая, сухая как жердь, бабка Акулина ходила пешком из Русской Бектяшки в Ульяновск за световой день, а там добрых сто километров.
В печку рядом с хозяйским ведерным чугуном ставился маленький чугунок с картошкой в молоке, которую дружно ели мы, когда я являлся на свиданье. После еды ненадолго одолевала усталость, клонило с сон. Но годы-то молодые, я встряхивался, и мы шли на танцы в клуб, устроенный в обычной избе.
В то лето мы с Шурой договорились вместе поступать в педагогический институт в городе Ульяновске.
Сегодня же отсканирую и поставлю фотографии мамы и папы, детские и юношеские.
