Начало можно прочитать здесь: часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7, часть 8 и часть 9.
Олег распрямился над столом и приложил ладони к векам – работа мелкая, глаза устали, да и спина, ведь приходится сидеть в одной позе. Рука должна быть тверда: нашёл положение и не шевелись, веди линию бором. Сегодня ещё как нарочно попался камень с трещинкой, и пришлось покумекать, как обыграть дефект, чтобы не только не было заметно, но и, напротив, придавало фигурке колорит.
Молодой резчик вышел на улицу, на ходу застёгивая плотнее куртку – дул резкий ветер, умудрявшийся проникнуть за ворот и в рукава. Ничего, скоро буду дома, соображу чего-нибудь на ужин, размышлял он по пути на остановку. Однако, когда автобус, домчав до места, притормозил, и Олег спрыгнул на тротуар, почему-то после секундного колебания он двинулся в другом направлении. В небе тревожно метались обрывки туч в лучах заходящего солнца.
Надо что-то решать с этой серёжкой из редкой шпинели – расспросить в салоне-парикмахерской, ведь найдена она прямо напротив входа. Вдруг хозяйка уже с ног сбилась, потеряв удивительное украшение? В салоне, как обычно, посетителей не наблюдалось, а мастер сидела в высоком кресле, повернувшись к зеркалу, и что-то поедала из пластикового контейнера.
На вошедшего женщина обернулась, а, узнав клиента, приветливо кивнула и промычала нечто нечленораздельное с набитым ртом, приглашая проходить.
– Ой, а у меня от обеда осталось, я вот и решила доесть, пока никого нет. Не тащить же домой обратно, да и выбросить жалко, – засмущалась парикмахерша, прожевав наконец. – Вы подстричься?
Олег заверил, что подстригаться ему ещё рано, и сообщил, что по делу. Он полез во внутренний карман и вынул маленький пакетик, в котором посверкивала серьга. Но вдруг передумал и убрал украшение обратно, решив сначала расспросить.
Мастер удивилась, что возле парикмахерской в снегу и пепле было найдено ювелирное украшение из редкого камня. Сама она носила золотые гвоздики, хозяйка салона предпочитала стильные геометричные украшения или серьги-медальоны.
– Может, из клиенток кто спрашивал? – поинтересовался Олег.
– Да вроде нет, – пожала мастер полными плечами. – Во всяком случае, в мою смену.
– А много у вас тут мастеров работает? – уточнил резчик.
В этот миг боковая дверь отворилась, и в зал из тьмы выступила фигура технички. Мужчина невольно обернулся – опять эта старуха. Хотя… Тот же платок на голове, из-под которого выбиваются седые пряди. А лицо… Лицо с правильными чертами. И морщин почти нет. Только слишком она какая-то… строгая, вон и на лбу пролегла складка от упрямо сдвинутых бровей – глубокая борозда, будто человек всё время думает одну думу.
Вдруг Олег решился и достал серьгу из кармана. Он бережно вынул её из целлофана и положил на ладонь, протянув мастеру:
– Вот, смотрите, редкий камень и огранка удивительная.
Парикмахерша склонилась, а позади них грохнула швабра так, что оба вздрогнули. Старуха, схватившись за спинку кресла дрожащими руками, уставилась округлившимися глазами на украшение, переводя взгляд на Олега и обратно и беззвучно шевеля губами.
– Сергеевна, ты чего? Давление что ли? – мастер обеспокоенно шагнула к уборщице, а та как-то осела и стала заваливаться набок, продолжая что-то говорить, но что, разобрать было невозможно.
Вторая половина прошлого века
Ариадне очень бы хотелось увидеть премьеру «Волшебной флейты» всю – от начала до конца. Но Ирина Самойловна отпустила взглянуть только лишь на первое действие, пообещав, правда, что в следующий раз – непременно. А пока накопилось много работы – другие спектакли тоже требовали новых париков и элементов костюма взамен пришедших в негодность, ведь все силы в последнее время были брошены на подготовку образов персонажей оперы Моцарта.
Свободных мест в зале не осталось – билеты раскуплены публикой загодя, а первые ряды занимала свита руководителей города. Ариадне позволили наблюдать за действом с приставной банкетки капельдинера, притулившейся за плотным занавесом.
Девушке строго-настрого запрещено было высовываться, и она следила за тем, что происходит на сцене, в узкую щель, придерживая тяжелую ткань руками. Но и этого вполне хватило, чтобы оценить масштабность постановки, мастерство декораторов, работу художника по костюмам. Что уж говорить о поистине волшебной музыке…
Она была похожа на журчание ручейка среди гладких, словно вылизанных водой круглых камешков-голышей; на шелест широких листьев от ветра, залетевшего в дубраву; на пение свирели под ловкими пальцами пастушка, что присел отдохнуть под густой кроной, привалясь спиной к нагретому стволу.
Ариадна невольно ахнула, завидев на сцене огромного механического змея, поворачивающего головами с бешено вращающимися глазами. Ахнула и сама же прыснула от смеха – взрослый человек, а смотрит сказку, как наивное дитя.
Но солист, изображавший прекрасного юношу, повалился так натурально, будто сраженный чудищем, что зрительница опять прильнула к щели в занавесе. Но вот появились три феи, разодетые в нечто воздушное, и голоса их рассыпались колокольчиками, а коварный змей оказался повержен.
Девушка не могла разобрать слов, долетающих со сцены – слух её не был приучен к подобной музыке, да и артисты слишком уж, на её взгляд, растягивали гласные и округляли рты. Но и так почти всё было понятно. Надо будет потом попросить у женщины, что пустила её на своё место, программку, ведь там написан сюжет и сказано, что происходит в каждом действии.
Первая сцена спектакля ещё не подошла к своему финалу, когда позади послышался громкий шёпот:
– Николаева, тебя ждут в гримёрном цехе. Живо на рабочее место!
Ариадна вздрогнула и обернулась – за ней прислали осветителя, который теперь отчаянно жестикулировал и делал страшные глаза. Девушка вздохнула и с сожалением поднялась с банкетки. Эх, досмотреть бы спектакль. Но какое там…
В гримёрной уже кипела работа. У змея оторвалась часть чешуйчатого воротника – видимо, кто-то из фей зацепил ненароком. И хотя чудище по сюжету больше не выходило на сцену, но поправить костюм требовалось незамедлительно. Вскоре появились и артистки-феи. Одной стали подшивать воздушные крылышки, другой – подкалывать локоны парика. Третья нечаянно отломила кончик волшебной палочки, и теперь гадали – то ли делать новую, то ли быстро подклеить ту, что есть в наличии.
Ирина Самойловна склонялась ко второму варианту, и хоть это была обязанность бутафоров, но те сегодня были завалены работой, им требовалась помощь. Повелительница гримёрного цеха мгновенно оценила фронт работ и отдала распоряжения. Ариадна принялась поправлять причёску феи, а в голове девушки всё кружились лёгкие переливчатые мелодии.
Во время антракта в цех заглянуло ещё несколько артистов, и дел прибавилось. Девушка исколола все пальцы, торопясь ко второму действию – ох уж, эти солисты… То слишком трясут головами, повреждая парики, то натыкаются на декорации. Одно слово – люди сцены – погружаются в образ и не замечают ничего вокруг… Да и как на них сердиться, такие голоса… А как играют…
Уже прозвучал третий звонок, и Ариадна думала отпроситься, чтобы посмотреть спектакль, но скоро выход Царицы ночи – значит, надо поправлять грим и в который раз проверить парик – тот самый, что сделала она своими руками. Ирина Самойловна шепнула, что следующим вечером она будет совершенно свободна и сможет послушать оперу от начала и до конца. А сегодня премьера, и они будто на боевом посту – должны быть на месте и «во всеоружии».
Правда, улучили минутку, чтобы выпить ароматного чая с баранками. Почему-то захотелось спать, то ли от тепла, приятно разливавшегося по телу, то ли от вкусных баранок… Ариадне вдруг захотелось очутиться дома, чтобы устроиться на кровати, укрывшись шалью и ждать маму с работы, коротая вечер с книжкой в руках. Хотя… мама-то давно уже дома, это она полуночница, придёт сегодня поздно…
Додумать мысли девушка не успела, потому что из коридора послышался шум. Ирина Самойловна выглянула за дверь, но с той стороны её тут же оттеснили, и в гримёрный цех набился народ. Такого прежде не бывало – ведь в «святая святых» у наставницы вход был строго по регламенту.
Дальнейшее виделось Ариадне будто картинка замедленной киносъёмки или, когда у оператора заел аппарат, и действие на экране забуксовало. Девушка не сразу поняла, что происходит и по какому поводу весь сыр-бор. Она переводила взгляд с одного на другого, все шумели, размахивали руками, а Ирина Самойловна что-то яростно доказывала, то и дело кивая в сторону своей юной помощницы.
И тут Ариадна поняла, что все смотрят на неё, и выражение лиц довольно странное. Будто на неё наступали, окружали, а впереди шёл сам режиссёр. Она невольно поднялась, растерянно оглядываясь и словно ища опоры. Это длилось всего несколько секунд или минут. Гримёрный цех вскоре опустел, и только Ирина Самойловна сидела в углу на табурете, закрыв лицо руками.
Потом уже Ариадне растолковали, что произошла… катастрофа. В тот миг, когда Царица ночи исполняла свою сложнейшую партию и зрительный зал замер в напряжённой тишине; в тот миг, когда солистка выпростала руку из своего великолепного сверкающего плаща – руку с зажатым в ней кинжалом; когда голос её в арии мести достиг пика, и высокое фа разрезало тишину… Чудесный парик со змееподобными косами вдруг начал опадать, и «змейки», одна за другой побежали вниз, расплетаясь, цепляясь волосками за «сестриц» и увлекая их за собой. Мгновенье, и короноподобной причёски не стало, образ поплыл и потерялся, утратив свою мощь.
Оперная прима замерла в растерянности, не доведя партию до финала совсем чуть. Но какой тут финал, когда волосы в переливах чешуек повисли с двух сторон – в пору прятаться спешно за кулисы и давать занавес. Рабочий сцены сообразил выкатить часть декорации тёмного неба, расписанного звёздами, немного скрыв в буквальном смысле опростоволосившуюся Царицу.
Возможно, зрители ничего не заметили или решили, что такова трактовка постановщика. Но солистка метала громы и молнии, не стесняясь в выражениях, и грозила всеми карами, в том числе и главному режиссёру, и художественному руководителю, что принимают на работу «бездарей», «невесть кого с улицы», «безруких постижёров» и так далее.
Ариадна не могла понять одного – как такое могло произойти, ведь они проверяли парик прямо перед вторым действием. Да и сделан он был на совесть, она лично закрепляла каждый узелок, его рви – не разорвётся.
***
В гримёрке перед зеркалом в костюме принца Тамино сидел человек. На лице его блуждала странная улыбка то ли торжества, то ли усмешки. Мужчина схватил со столика пуховку и, макая её в круглую коробочку, стал быстрыми движениями припудривать щёки, нос и высокий лоб, на котором выступили мелкие бисеринки испарины. Руки его слегка дрожали, а движения были лихорадочны. Он отбросил гримерное приспособление, чуть не опрокинув пудреницу, и принялся разминать пальцы.
Как же ловко всё вышло – досадить партнёрше по сцене и этой зарвавшейся девчонке. Первая возомнила о себе невесть что, а развалившийся на глазах у публики парик (вот же умора – он хохотнул в голос – всего-то и надо было – подрезать бритвой в нескольких местах волоски) выбил её из колеи. Вот это была сцена... А он? Он на высоте, и зритель запомнит прекрасного принца. Да, Царица ночи могла блеснуть, но… небольшая оплошность смазала её выход. А эта шмакодявка, ученица-постижёр? Ходит с прямой спиной, глаз не подымает, в его сторону не смотрит, когда другие почитают за счастье удостоиться хотя бы улыбки от красавца-баритона. Строит из себя недотрогу… Ну, теперь ей выговор влепят, не иначе…
– Хомский, на сцену! – раздалось в динамике, и солист вскочил на ноги, бросил взгляд в зеркало и, круто развернувшись на каблуках, поспешил к двери.
Наше время
Скорая увезла Сергеевну с подозрением на инсульт. Мастер всё сокрушалась и благодарила Олега, который не ушёл, а помог санитарам грузить носилки и записал данные, куда повезли, в какую больницу и так далее.
– Не пойму, что случилось, – причитала мастер. – У неё, смотрю, прям кровь от лица отхлынула. Может, день какой тяжёлый, магнитные бури… Так-то она крепкая, никогда не жаловалась.
– Бабушка такая… суровая, – заметил Олег.
– Вы тоже внимание обратили? Да я её первое время вообще побаивалась. Никогда не поговорит по душам, ничем не делится. Трёт пол молча, губы подожмёт и всё. А тут девчонка-практикантка недавно мне, вот как Вы, говорит, мол, вашей бабушке коробку конфет принесла.
– Коробку? – машинально переспросил Олег.
– Да, сказала, что благодаря Сергеевне зачёт сдала. Та ей вроде подсказала приём какой-то в стрижке. Не, так-то парики наши – её работа. Когда уж она их делает, не знаю, днями или ночами… Она хозяйке говорила, что по молодости в театре трудилась. Но парики – одно дело, а парикмахер – другое.
– Интересно… – протянул Олег.
– Только вот теперь переживаю за неё, – вздохнула сердобольная мастер. – Она вроде одинокая, семьи нет. Кто её в больнице станет навещать… Хоть и неприветливая, а всё рано жалко человека.
Олег вдруг припомнил сцену, как пожилая женщина смотрела на него, на руку, где на ладони лежала, переливаясь всеми гранями, серьга; как шевелила губами, пытаясь что-то сказать; как протягивала натруженные руки, словно указывая на что-то…
Окончание.