– Николай Максимович, скажите, пожалуйста, какой вехой в вашей жизни стала Надежда Павлова? Действительно ли ваша детская влюбленность в ее талант определила ваш путь на балетную сцену?
– Я не понимал в детстве, что мои данные чем-то отличаются от других. Но я понимал, что эта женщина не похожа ни на кого. У нее было все так легко.
И тогда, если вы помните, к 7 ноября, к дню милиции, к Новому году все время были концерты сборные по телевизору, где пела Зыкина, где пел Магомаев и обязательно танцевала Майя Михайловна, Наталья Игоревна Бессмертнова или Максимова с Васильевым и Павлова с Гордеевым.
Вот Надежда Васильевна как-то для меня отдельно стояла, потому что Максимова, Васильев были для меня какими-то звездами наверху, Плисецкая вообще что-то нереальное. А Павлова, так как она была как-то поюнее остальных...
И когда я доказывал маме, что я хочу в балет, а она говорила, что никаких шансов, нет, она не согласна и вообще откуда у меня такие мысли... У нас была книга, энциклопедия какая-то, и там на слово балет были фотографии, в частности была фотография Надежды Васильевны с поднятой ногой. И я поднял ногу и говорю – видишь, у нее так и у меня так. Это тоже многое решило.
И когда я пришел в Большой театр, Надежда Васильевна была уже именитой и очень уважаемой артисткой. Я пришел к ней и говорю – Надежда Васильевна, вот мне дали «Жизель», пожалуйста, я очень хочу танцевать с вами.
И две недели она ко мне ходила, по 3 часа сидела в зале, делала все возможное. Та скрупулезность, с которой она со мной возилась, – это было потрясающе.
Еще что мне очень приятно. Так как мы сохранили очень теплые отношения, каждое 31 декабря рано утром первая мне звонит Надежда Васильевна.
Так что... Каждый год я говорю одно и то же. Это самый большой подарок.