Десять лет назад Эрика Ченовет (Harvard Kennedy School) и Мария Стефан (International Center on Nonviolent Conflict) проанализировали сотни протестных акций более чем за сто лет. Исследование показало, что ненасильственный протест — это не только моральный выбор, но и самый мощный способ повлиять на общественно-политическую ситуацию. Рассказываем, что изменилось к 2021 году, влияет ли национальная культура на успех ненасильственных акций и всегда ли мирные протесты ведут к демократии.
Мирный протест в цифрах
В конце 2000-х исследовательницы Эрика Ченовет и Мария Стефан проанализировали данные обо всех крупных насильственных и ненасильственных кампаниях с 1900 по 2006 год — всего 323 массовых акции. Авторы четко определили критерии насильственности и не насильственности протеста, а результаты анализируемых кампаний сопротивления разделили на три категории: «успех», «ограниченный успех» или «провал». Успешной кампания признавалась, если заявленная цель была достигнута в течение максимум двух лет с момента окончания кампании; а также если кампания имела заметное влияние на результат. Как «ограниченный успех» трактовались кампании, добившиеся значительных уступок. Если же кампания не достигла своих целей и не получила значительных уступок, она кодировалась как «провал». Они также изучили, как на исход кампании влияют репрессии в отношении сопротивления, акты неповиновения со стороны представителей режима, а также внешняя поддержка той или иной стороны — будь то санкции, финансовая помощь или военное вмешательство.
Исследование привело их к не самому очевидному выводу: оказалось, что ненасильственное гражданское сопротивление — мирные акции, экономические бойкоты, забастовки рабочих, или же отказ от политического и социального сотрудничества — намного успешнее в создании широкомасштабных изменений, чем насильственные кампании. Ченовет признавалась, что сама была поначалу удивлена результатами. Ненасильственное сопротивление достигало своих целей в 53% случаев по сравнению с 26% успеха насильственных кампаний, то есть в два раза чаще. При этом политические преобразования в результате ненасильственных протестов в 57% случаев были демократическими. Переходный период после вооруженных восстаний носил демократический характер только в 6% случаев.
По словам авторов исследования, успех ненасильственных кампаний объясняется прежде всего тем, что они могут привлечь гораздо более широкую и разнообразную аудиторию. Мирный протест предлагает целый ряд тактик с меньшим риском, и потенциальным участникам сопротивления необходимо преодолеть страх, но не свои моральные установки в отношении недопустимости кровопролития и применения насилия.
При этом репрессии и подавление ненасильственных кампаний может приводить к еще большей мобилизации против режима, в том числе прежде лояльной власти части общества. В статье, посвященной исследованию, Ченовет и Стефан объясняли, что в условиях репрессий ненасильственные кампании имеют не вдвое, а уже в шесть раз больше шансов на успех, чем насильственные кампании. Репрессивные режимы также примерно в двенадцать раз более склонны идти на ограниченные уступки ненасильственным кампаниям, чем насильственным кампаниям. Это связано с тем, что мирное сопротивление кажется более открытыми для переговоров и торга, поскольку не угрожает жизни или благополучию представителей режима.
Ченовет и Стефан также подсчитали, что для серьезных политических изменений требуется около 3,5% населения, активно участвующих в протестах. Например, кампания против режима Маркоса на Филиппинах (1986) привлекла два миллиона участников в самый разгар восстания, в бразильских протестах 1984 года участвовал один миллион. Участниками «бархатной революции» в Чехословакии в 1989 году были 500 тысяч человек, а «Революции роз» в Грузии (2003) — более 100 тысяч человек.
«Ненасильственное сопротивление — форма асимметричной войны»
После выхода исследования Эрика Ченовет разбирала мифы и заблуждения о ненасильственном сопротивлении в статье для Foreign Policy.
Утверждение, что ненасильственное сопротивление якобы лучше работает в одних культурах, чем в других — это миф, писала она. Ближний Восток, воспринимаемый многими как «котел насилия», может похвастаться одними из самых больших успехов даже до «арабской весны». Например, Иранская революция (1979), свергнувшая диктаторский режим шаха Мохаммеда Реза Пехлеви и приведшая к власти аятоллу Рухоллу Хомейни, была ненасильственным массовым движением, в котором участвовало более 2 миллионов человек. Смена власти в результате кампаний мирного сопротивления была как в Южной Америке (Венесуэла, Чили, Аргентина, Бразилия), так и в Азии (Индия, Таиланд, Непал) и Африке (ненасильственная кампания против апартеида в Южной Африке).
Неправда, по ее словам, и то, что только слабые режимы поддаются ненасильственным восстаниям. Многие ненасильственные кампании имели успех против самых кровавых режимов на Земле, находящихся на пике своего могущества: режим генерала Мухаммеда Зия уль-Хака в Пакистане, Слободана Милошевича в Сербии, Аугусто Пиночета в Чили.
Эрика Ченовет уверена, что не бывает ситуаций, когда протестующие могут оправданно взяться за оружие. Сопротивление ни в коем случае не должно переходить к насилию: агрессивным группам трудно завоевать расположение среди представителей силовых структур. Насилие или угроза его применения обычно ведут только к объединению и ожесточению правоохранительных органов и военных, да и немногие мирные граждане захотят участвовать в таком сопротивлении. Так, повстанцы в Ливии (2011), практически сразу перешедшие к насильственным действиям, в итоге достигли своих целей, но слишком высокой ценой. У ненасильственных движений всегда есть выбор, подчеркивает Ченовет. Гораздо лучше отвечать на насилие режима сменой тактики: «Ненасильственное сопротивление, по сути, является формой асимметричной войны. Диктаторы, чтобы победить соперников, полагаются на грубую силу. С противником лучше сражаться на том поле и теми способами, где есть преимущество у вас — в данном случае сила гражданского единства, непредсказуемость, адаптивность и креативность — а не там, где есть преимущество у него».
Ведут ли ненасильственные восстания к демократии? Необязательно. Иранская революция — одна из крупнейших и наиболее массовых ненасильственных кампаний в мире — в конечном итоге привела к установлению теократического и репрессивного режима. Но если ненасильственное сопротивление не гарантирует демократии, оно, «по крайней мере, более или менее гарантирует меньшее из различных потенциальных зол», уверена Эрика Ченовет. По ее словам, характер борьбы часто может дать представление о том, какой будет страна после того, как сформируется новый режим. «Мало кто хочет жить в стране, где власть захватывается и удерживается только силой», — пишет она.
Новое время — новые репрессивные практики
После 2010 года показатели успеха ненасильственных кампаний снизились. Если раньше удачной была примерно каждая вторая ненасильственная кампания, то сейчас — примерно каждая третья, говорила Эрика Ченовет в 2020 году (протесты с применением насилия, по ее словам, достигают своих целей вовсе только в одном случае из 10).
В научной статье исследователь объясняет: из-за того, что ненасильственное сопротивление стало наиболее распространенным методом борьбы и доказало свою эффективность как основной способ добиваться социальных и политических изменений во всем мире, авторитарные режимы теперь считают такие движения главной угрозой своей устойчивости.«В предыдущие десятилетия правительства, возможно, недооценивали потенциал ненасильственных массовых движений, угрожающих их власти, но похоже, что сегодня они с меньшей вероятностью совершат эту ошибку», — отмечает эксперт.
Авторитарные государства начали испытывать все более жестокие и изощренные методы пресечения ненасильственных протестных активностей. Среди таких мер — прямое насилие против оппозиционеров или их соратников, публичная жестокость по отношению к (возможным) перебежчикам, использование сотрудников силовых структур в штатском и провокаторов, законодательное внедрение псевдозаконных норм и практик, криминализирующих прежде законное поведение, обвинение иностранных государств во вмешательстве, запрет на свободное распространение информации.
Ключевую роль играет обоюдоострое влияние социальных сетей и цифровизации. В течение нескольких лет казалось, что интернет и рост социальных сетей предоставили организаторам протестов новый мощный инструмент. Но авторитарные режимы нашли способы использовать это оружие в свою пользу: устройства используются для слежки, в социальных сетях ищутся поводы для репрессий, распространяется пропаганда и дезинформация.
Может ли ненасильственное сопротивление сохраниться или преуспеть в условиях усиливающихся репрессий? Некоторые исследователи скептически относятся к жизнеспособности движений сопротивления, подвергающихся систематическим репрессиям, пишет Ченовет. Вместе с тем, сопротивление нередко возникает именно как ответ на репрессии. И поскольку ненасильственный протест способен легко пополнять свои ряды, авторитарные режимы, в свою очередь, часто сталкиваются с дилеммой: могут ли они, как и в какой степени применять принуждение для предотвращения или подавления ненасильственных движений.
Свою статью об исследовании гражданских протестов Ченовет и Стефан завершают цитатой Томаса Шеллинга, американского экономиста и лауреата Нобелевской премии: «Тиран и его подданные в некотором роде находятся в симметричном положении. <…> Они могут отказать ему в удовольствии управлять дисциплинированной страной, а он может отказать им в возможности самоуправления. <…> Это ситуация торга: любая из сторон, если она должным образом дисциплинирована и организована, может помешать другой реализовать большую часть того, чего она хочет. Остается только ждать, кто победит».