Взвар
Пчёлы Николая отличались по поведению и окраске. Они были спокойны, работали себе, не покладая хоботков, - и всё. Особенно бросалась в глаза окраска трутней. Тергиты у них были позолоченные, а сами они - такие толстенькие, шустренькие; матки – большие, вальяжные, яичного цвета – загляденье! Только вот не нашей местной казачьей породы, басурманки, словом.
«ХУДО, БРАТ, ЖИТЬ В Париже: есть нечего; чёрного хлеба не допросишься!» (А.С.Пушкин, «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года)
Работа на пасеке кипела. Когда Николай, что говорится, стал впрягаться в работу, сразу стала видна большая разница в коэффициенте полезного действия у нас и у него. Михалыч в любом действии работы на пасеке использовал «технологию», то есть, способ при котором за меньшее количество времени, ты достигаешь наибольшее количество результатов. Именно это обстоятельство вкупе с другими давали возможность быстро управляться с пчёлами и, как следствие, обслуживать большее количество семей. Когда мы стали натягивать рамки, то заметили, что Николай успевает натянуть одну рамку, а мы - пять. И так со всем остальным. Михалычу пришлось его переучивать, чтобы не терять темпа работы.
Стратегия оставалась прежней – сборные отводки, прокачка гнездовых рамок. Медогонки скрипели с утра и до вечера, с веранды доносился бесперебойный стук молотков, пасека росла не по дням, а по часам. Наша «коммуния» жила и работала по выработанным нами же законам. Каждый день назначался дежурный по кухне. В его обязанности входило: стряпать, мыть посуду и притирать полы. Столовая и комната отдыха располагалась в арендованном мною доме. Каждый дежурный норовил протащить в свет свою собственную кухню, свои пристрастия. Если Борис каждый раз ляпал просто блины, которые уплетались с мёдом, то я пошёл дальше: я осваивал местную флору, экспериментируя со всем, что не имело приторно горького вкуса и едкого запаха. Особенно полюбились всем мои лепёшки из гречневой муки, тыквы, крапивы и подорожника. Всё это запивалось травяными чаями или взваром. Что такое взвар, я узнал, побывав в очередной раз в гостях у Агрипины Тимофеевны. Её домик стоял, да и сейчас стоит, предпоследний от Хопра. Так что, идя на Хопёр, мы всегда с ней перекидывались любезным словцом.
Она втолкнула Григория в комнату, уложила на кровать, в полусумерках с отвращением и жалостью осмотрела его мертвенно – бледное лицо с невидящими открытыми глазами.
- Может, взвару выпьешь?
- Зачерпни.
Однажды, зайдя к ней в хату, я был тронут великолепием букета ароматов, которые источали пресные, ещё тёплые лепёшки и «ентот самый взвар». Отматив меня с порога за то, что я к ней редко захожу, Агрипина Тимофеевна сразу же усадила меня за стол.
- Что это у тебя за божественный напиток такой, Агрипина Тимофеевна? - поинтересовался я, отхлебнув из кружки.
- Взвар.
- Какой такой взвар?
- Казачий.
Я заглянул в чугунок, который томился в русской печке. В нём можно было рассмотреть практически всё, чем была богата земля Пустовская: дикие груши и яблоки, тёрн, земляника, ежевика, барбарис, шиповник, боярышник. Впоследствии я много раз пробовал воспроизвести подобный вкус взвара, но что-то в нём не хватало, в чём-то он всё же проигрывал, пока я не выяснил про особую технологию сушки ингредиентов.