«Товарищ министр! Изделие "28" проходит лётные испытания. Мы их и так начали на полгода раньше. Планер удачный, система управления самолётом особых нареканий от испытателей не получила. Есть необходимость ряда доработок, но…», - генеральный конструктор достал носовой платок и вытер пот со лба.
Министр ожидал главный аргумент…
(начало этой истории - здесь)
«Силовая установка и топливная система имеют многочисленные замечания. Из девяти испытательных полётов за последние две недели три закончились неудачей. Дважды приходилось сажать изделие с одним отказавшим двигателем. В третьем случае экипаж…»
«Мне доложили, что экипаж погиб! Но это их работа! Лётчики-испытатели всегда должны быть готовы к такому исходу полёта…» - министр хладнокровно и безапелляционно произнёс эти слова, не вдаваясь в какие-то там человеческие подробности.
«Извините, товарищ министр! Экипаж погиб из-за того, что система катапультирования не совершенна. И она уже сейчас устарела. Условием покидания самолёта является высота в пресловутые двести метров. Ниже этой высоты шансов у экипажа нет. И то двести метров в горизонтальном полёте или в наборе высоты.
При снижении с большой вертикальной скоростью, тем более, при падении самолёта, парашютная система не успевает раскрыться. А при перевёрнутом положении самолёта на малых высотах экипаж практически обречён…»
«Какие ещё падения?»
«Падения, товарищ министр. Да-да, падения! Когда происходит разрушение планера или элементов системы управления, то и самолёт падает. А причиной катапультирования экипажа Лунина явился отказ обоих двигателей с интервалом всего десять секунд.
Дотянуть до аэродрома им бы не удалось, а посадить машину на пересеченную местность и при этом уцелеть – нереально. Да и высота по заданию была всего 150 метров…»
«Я запрещаю испытания на высотах ниже двухсот метров! На таких высотах в двигатели могла попасть птица. Мне это известно! И не надо тут сыпать специфическими терминами!» - министр авиационной промышленности побагровел.
Он понимал, к чему клонит генеральный конструктор изделия 28…
Разработкой силовой установки занимался его двоюродный брат, а топливной системой – его организация, которой он руководил в своё время на протяжении четырёх лет.
Давно это было и, не желая понимать очевидных вещей, что реактивная авиация предъявляет другие, особые требования не только к лётчикам, но и ко всем, без исключения, системам самолёта…
«Срок передачи в войска первых десяти машин – до 1 ноября! У меня всё!» - он хлопнул ладонью по столу, резко поднялся со своего кресла и отвернулся от генерального конструктора, давая понять, что разговор окончен.
«Нельзя этого делать, товарищ министр! За два месяца устранить эти недостатки не реально! В войсках начнутся потери. И не только в войсках…»
Министр бросил короткий взгляд на генерального, отвернулся к карте и задрал голову вверх, рассматривая что-то в районе Новой Земли.
Генеральный продолжил: «Случись отказ двигателей над городом – на головы мирных жителей обрушится более десяти тонн металла с вооружением и топливом…»
После этих слов он понял, что разговаривает сам с собой, медленно повернулся и направился к выходу. Перед дверью вновь посмотрел на министра. Тот демонстративно продолжал изучать карту Крайнего Севера.
Не мог министр отказаться от звезды Героя Социалистического труда. Ну, не мог…. Его представление к высокой награде лежало в секретариате Президиума Верховного Совета. Отказаться от своих обещаний о поставках современных самолётов с опережением плана на целых полгода, данных опрометчиво в присутствии первых лиц, он не хотел, не посмел.
А лётчики… А что, лётчики? Им платят будь здоров сколько! Пускай лучше изучают матчасть. А то привыкли, понимаешь, летать на фанерных самолётах. Да я сам на них летал!
Последнюю фразу министр произнёс вслух и тут же ощутил приступ тошноты. В его воспоминаниях всплыли кадры того первого и последнего полёта на По-2, когда его тошнило с первой и до последней минуты полёта…
На ватных ногах, абсолютно обессиленный, с бледно-зелёным цветом лица, он, шатаясь, отходил от самолёта. Повернувшись к нему, он вновь ощутил приступ тошноты…
Министр потянулся к сифону, плеснул в стакан газированной воды и залпом выпил.
Посмотрел на дверь, за которой только что скрылся генеральный конструктор…
«Всё. Решение принято! Не до мелочей сейчас. Самолёт будет в строевых частях до 1 ноября…»
. . . . . . . . . .
Раздался громкий хлопок и обороты правого двигателя стали стремительно падать.
«Сатурн, я Молния-4. Отказ правого двигателя. Ощущаю рысканье по курсу. Начинает уводить вправо…»
«Молния-4. Задание прекратить. Ваша высота?»
«Семьсот метров, на снижении…»
«Молния-4, следуйте на точку. Высота не ниже трёхсот метров…»
Генеральный конструктор сжал кулаки…
«Нет! Нельзя поставлять машину в войска. Сырая она!»
Он с трудом промолчал и с нетерпением ожидал появления своего детища над аэродромом.
Серебристый "28-й" грациозно пролетел над СКП. За ним тянулся белёсый шлейф.
«Молния-4, остаток топлива?»
«Шестьсот».
Генеральный и РП переглянулись. По заданию должно оставаться, как минимум тонна двести.
«Молния-4, заходите на посадку. Контроль за остатком…»
«Вас понял!» Голос лётчика прозвучал спокойно, словно он находился не в кабине аварийного самолёта, а на тренажёре.
«Только бы хватило топлива…только бы хватило топлива…», - шептал генеральный…
«Молния-4, дальний. К посадке готов…»
«Посадку разрешаю. Встречный четыре метра…»
Время замерло. Как никогда. Словно застыв между дальним и ближним приводами, самолёт, как птица, раскинувшая крылья, парил в воздухе…
Едва коснувшись полосы, самолёт повело вправо. Лётчик парировал движение машины и удержал её на полосе. В этот момент выключился второй двигатель…
На этот раз несколько секунд были на стороне экипажа…
«Сатурн, остановка второго двигателя. Нужен тягач…»
«Молодец, Миша!» - генеральный вышел в эфир, не удержавшись, и хлопнул руководителя по плечу.
РП сделал глубокий выдох. На этот раз обошлось…
Через несколько минут генеральный осматривал самолёт, запретив кому-либо подходить к машине…
Он что-то записал в блокнот и повернулся к окружающим. Поманил пальцем командира экипажа и отвел его в сторону.
«Теперь, рассказывай, Миша. Что и как происходило. Как вела себя машина после отказа первого двигателя?»
«Товарищ генеральный конструктор…», - уже менее официально начал доклад командир экипажа.
После того, как он покинул кабину, вскинул руку и попытался доложить: «Товарищ генеральный конструктор…» оказался в крепких объятиях генерального…
Сейчас шёл неторопливый разговор с практически посекундным описанием произошедшего. Генеральный делал пометки, напротив некоторых записей ставил знаки вопроса…
«Миша, что скажешь после такого полёта? Я насчёт строевых частей… Только говори правду!»
«Рано…» - это было единственное слово, которое произнёс лётчик-испытатель…
До трагедии над Берлином оставалось чуть более полугода...
Продолжение следует - здесь
= Моему отцу - Владимиру Николаевичу и его небесной эскадрилье посвящается...=
Если история Вам интересна - можете поставить лайк, буду признателен Вашим комментариям.
Данная история (Небесная эскадрилья) будет иметь дальнейшее продолжение и в планах автора - выпустить её печатную версию.
При желании оказать помощь в издании авторских трудов можно произвести перевод на карту 2202 2016 8023 2481 .
Ещё раз желаю всем Мира, Здоровья и добра!
Искренне Ваш Позитивчик (Николай Беляков)
#авиация #люди и судьбы #повести и рассказы #приключения #армия и спецслужбы
