На допросе Ибрагима паши после таинственного исчезновения принцессы Изабеллы Сулейман сказал что все знает лучше своего Великого визиря. Повелитель сослался на то, что у него повсюду есть глаза, уши и прочие органы чувств.
По факту получается что султан вводил в заблуждение своего друга концертмейстера. Он знал далеко не все и не всегда. Своя небольшая агентурная сеть имелась и возглавлял ее, скорее всего, Сюмбюль ага. Но поскольку этот товарищ обладал ограниченными полномочиями, к повелителю поступали сведения с пробелами.
Падишах был хорошим психологом и физиономистом. О многом он догадывался. По слишком преданному виду Ибрагима не трудно было понять, что этот деятель причастен к событию.
Повелителю нужно было, что называется, держать фасад. Все должны думать, что он знает, кто, где, с кем и сколько раз.
На самом деле внутренняя разведка не была любимым хобби падишаха.
В случае с Изабеллой важно было указать на промах и неосведомленность Ибрагима, который обязан был следить за порядком во дворце. Поэтому слова об ушах означали «и без тебя, дурака, знаю». Далее пошла фантазия на вольную тему о монастыре, в котором утопленница замаливает грехи.
Если бы со сбором информации все обстояло так, как излагал Сулейман, он не бегал бы с озадаченным фасадом после каждого происшествия.
Следствия во дворце велись непрерывно. Падишах делал брови домиком и обещал вырвать виновным внутренние органы, но и это не помогало.
Расследования дворцовых инцидентов редко устанавливали виновного. Садыка терроризировала гарем и шпионила у всех на глазах. Эта девица писала письма своему командованию, а напоследок чуть не порешила Грозу стихий.
«Все знавший» повелитель зачем-то отправляет в ссылку любимую женщину вместо Садыки. Глаза и уши Сулеймана просмотрели это дело, и не только его.
В покоях Валиде Султан явно не было ни одного человека, работавшего на ее сына. Повелитель вообще не знал о том, что там творится.
Аналогично обстояло дело с дворцом Ибрагима паши. Единственным человеком, докладывавшим повелителю о проделках его зятя, была Хюррем.
Султанша на общественных началах занималась сбором информации для своих целей. В большинстве случаев она знала больше, чем Сулейман.
Глаза и уши падишаха просмотрели даже беременную калфу, которая чуть ли не до родов трудилась в гареме.
По факту было доведено до логического конца лишь дело об убийстве, как ни странно, лошади, да и то потому, что виновную заранее приговорили.
Первое время султан еще следил за ходом расследований. Видя, кто выходит из покоев Ибрагима, можно было предположить заказчика очередного экса.
Как нарочно, заказчиками становились близкие к повелителю люди и Сулейман не вылезал из щекотливого положения. Он должен был либо наказать родную матерь, брата, сестру или супругу либо сделать вид, что поверил в их невиновность.
Султан все чаще предпочитал второй вариант, исходя из того, что сделанного не воротишь, а родню обижать не хочется.
Весьма показательно в этом плане выглядит история с поджогом Хюррем. Никакого следствия не было вообще. Вернувшись с фронта, повелитель услышал, что какие-то там рабыни наказаны и успокоился.
Сулейман прекрасно понимал, что если начнется допрос, девушки скажут, кто им приказал устроить безобразие. Жена вроде бы цела, ну их к лешему, эти расследования.
Поэтому и Хюррем не стала ему рассказывать о своих кошмарах под воздействием запрещенных веществ. Она знала, что повелитель спросит: «Ты что, подозреваешь Хатидже? Как ты могла!»
Султан мог бы при желании знать практически обо всем, что творилось в его дворце. Для этого требовались лишь расширение силовых структур. Тот же Сюмбюль, а еще лучше, с Нигяр, при подчинении только падишаху и никому другому, нарыли бы что угодно.
В целях собственного спокойствия государь не стал этого делать чтобы окончательно не разочароваться в своем окружении.