Кирилл Сафронов съездил в родной прифронтовой курорт – город Таганрог, расположенный в двух часах езды от Мариуполя – и написал текст о настроениях, блуждающих в «южной культурной столице России».
Поезд Москва-Таганрог, плацкарт. Сам того не желая, вечером я становлюсь свидетелем разговора соседок по вагону – женщин лет сорока и шестидесяти. Они только что познакомились. Сошлись на том, что очень любят варить красную свеклу – по-нашему, южному, просто – «бурак». И вот уже старшая, обращаясь к младшей на «ты», делится жизненными лайфхаками. Оказывается, варить бурак лучше в алюминиевой кастрюле. А чтобы ее потом очистить – надо залить водой, добавить чистящее средство, а еще – самое главное – «Утенка» для унитаза. И прокипятить. Тогда ничего лишнего не останется, а если и останется, то алюминиевую кастрюлю можно тереть сколько угодно – все равно там «одно железо». «А видела, что эти националисты творят?», – вдруг (вот честное слово – вдруг!), – пуляет в пространство старшая, – «Чтоб их, проклятых таких, как они над людьми издеваются!». И дальше еще – долго, мрачно. Женщины даже перебивают друг друга, делясь подслушанными подробностями. Про семь этажей под Азовсталью, разъэдаких «хохлов», беженцев – все, как по телеку передавали, видимо. Я молчу. Что я могу – спросить, знают ли они значение слова «националист»? Чтобы что?
Днем я уже в Таганроге. Город, как может, старается жить своей жизнью – катаются машины, бродят люди, в парке даже выступает джазовый оркестр. Хоть и будний день – позже знакомые скажут, что это в честь приезда губернатора. Вечером я еду в такси к старому другу. По дороге – прямо над Центральным рынком – пролетает военный вертолет. Я снимаю происходящее на телефон, пересматриваю. Так все-таки это странно – прифронтовой курорт… Разношерстные рекламные надписи на домах дореволюционной постройки – «Конфеты», «Мебель», «Пекарня», «Шторы» – закат к тому же, весенний и симпатичный, и над всем этим – зеленое брюхо, будто бы из «Апокалипсиса сегодня» Копполы. «Скорей свободу обрести/ прогрызть свой ветхий старый дом/ проклятый старый дом», – подпевает Горшку водитель лет двадцати пяти, приехали.
Друг меня встречает встревоженный и уставший. Вчера он работал, вечером отправился волонтером на границу с т.н. ДНР, там всю ночь помогал беженцам, утром дома пару часов поспал, потом снова работал, и вот – я в гостях. Оказывается, есть блокпост со стороны т.н. ДНР, есть – со стороны Ростовской области, а между ними – нейтральная зона. На ней он и провел всю ночь. В палатке, наливая кофе людям, что мерзнут в бесконечной очереди (хорошо еще дождя не было!). Видел черные руки, грустных, но не отчаявшихся жителей Мариуполя, слышал всякие обрывки рассказов. Обрывки – потому что поток мощный, надолго люди рядом не задерживаются. «А еще вот что мне рассказали», – как-то смотря в пол говорит друг, – «Там, на границе, всех мужчин пограничники до трусов раздевают». «Зачем?». «Свастики ищут». «Какие свастики», – я даже не выдерживаю, улыбаюсь, – «Откуда свастики?». «Ну потому что фашисты там!», – с ненавистью произносит мама жены друга – она домывает кастрюлю на кухне. Чай мы пьем быстро. Разговора как такового не выходит – видно, что друга расстраивают мои дурацкие уточняющие вопросы. «Наверное, тебе спать охота – сложные дни были», – нахожу я спасительную формулировку и выбегаю домой. Прощаемся, не глядя в глаза друг другу.
От чего бывает экзистенциальный ужас? Видимо, от онтологического тупика. Если с женщинами в плацкарте – как мне казалось – «все ясно», то тут я попал в ситуацию, от которой отмахнуться не выйдет. Вот – мы, лет пятнадцать назад пели «Не стреляй», потом – устраивали всякие небанальные концерты в местных клубах, а теперь – друг рассказывает мне, что один парень прошел границу ДНР спокойно, а на нашей – у него кровь заметили. Отправили в медпункт. И там выяснилось, что он себе перед границей татуировку срезал. «Ну, подожди», – было моей последней попыткой в тот вечер, – «Предположим, что в Мариуполе был такой вот проклятый фашист. Свастику себе набил. Узнал, что на город идет ненавистная ему российская армия. И вместо того, чтобы взять в руки оружие или свалить на запад, он срезает себе тату и, окровавленный, бежит в Россию? Ну странно же». «Испугался», – не задумываясь парировал друг. Безумие. Через несколько дней таможенники с Весело-Вознесенки (именно так называется пункт на границе с т.н. ДНР) рассказали, что на нашей территории никого до трусов не раздевают, но разве же это важно.
Теперь – когда прошло несколько дней – я уже могу более или менее спокойно обо всем этом говорить. И скажу следующее. Человек существо социальное, человеку нужен человек. А Россия так устроена, что самое интересное происходит (происходило?) в Москве. Ну, или – на худой конец – в крупных городах. Поэтому очень многие мои знакомые из Таганрога уехали. Кто в Питер, кто в Ростов, кто в Краснодар. Одногруппники по таганрогскому пед.институту тоже – учителям в Москве платят в четыре раза больше, в Ростове – в два. В Таганроге до поры до времени существовало мощное сообщество айтишников, которых успел выпустить Радиотехнический университет перед тем, как его добили. Но – в связи с санкциями, связанными с банковскими переводами и софтом – боюсь, что оно тоже скоро рассыпется. Как таковых клубов с культурной направленностью в Таганроге не осталось – конечно, выпить-поесть есть где, но «увидеть своих» (если, предположим, под «своими» подразумевать тех, кто может отличить Гребенщикова от Федорова, Пелевина от Сорокина, а Звягинцева от Балабанова) негде. Люди – часто, образованные, хорошие люди – вынуждены перемещаться по городу как партизаны полной Луны. И это все случилось не 24 февраля.
В Москве это не так заметно, но уже довольно давно (даже не уверен, что с 2014 – может, пораньше) в Таганроге (наверное, как и в других небольших городах России) торжествует интонация насилия. Полицейский может нахамить из-за того, что ты без маски. В очереди могут пихнуть и обматерить ни за что. Дома муж жену может держать в страхе – даже не обязательно бить – просто держать на поводке из самодурных прихотей и замечаний. При просмотре футбола можно отмочить шутку про темнокожего футболиста. Про азиатского таксиста. Про не такого, как мы. Люмпенизация, естественно, обостряется в периоды неопределенного будущего, чего там. Но она не вчера началась. Поэтому житель Таганрога вынужден скрываться «на кухне» – на работе его поймут вряд ли, а идея третьего места до моего любимого города не дошла.
И тут возникает вопрос появления Лидеров Общественного Мнения, позиция которых проскальзывает в пословице «Скажи мне, на кого ты подписан в YouTube, и я скажу – кто ты». Кто-то же рекомендует нам тех, за чьим мнением мы следим. Иногда – родители, реже – школа, возможно – старшие коллеги по работе или представители Церкви. Кто-то, кто – на наш взгляд – живет клевую жизнь и, бладорадя этому, вызывает доверие. В Таганроге, естественно, остались порядочные и образованные люди. Но они в меньшинстве (потому что многие, кто их мог бы поддержать – уехали), отчего считаются маргиналами. Ну, такими «городскими сумасшедшими» – тексты которых если и читают в соцсетях, то с ухмылкой.
На передний план выходят люди с не особо-то тонкой душевной организацией – поскольку в грубом пространстве с повисшим в воздухе насилием именно они кажутся классными примерами для подражания. Никакого вопроса об их экспертности не возникает – самый крутой тот, в ком больше всего ненависти. Такие присылали мне ссылки на РИА «Новости» в конце февраля. Я им отвечал крайне аккуратно – «Друзья, на спецоперации как на спецоперации. Все стороны могут преувеличивать. Давайте сохранять критическое мышление». Мне в ответ говорили: «Хайль Гитлер». «Воистину воскрес», – ребята. Вашими руками.
Рано или поздно весь этот кошмар закончится. И нам предстоит строить новый мир – мир, который будет держаться не на насилии, а на уважении. Уважении к чужой жизни, иному мнению, новому. И те, кто сегодня не додумал, не понял, испугался, забыл – не то, чтобы легко, но отмоют кастрюли своего сознания. Если присмотреться – они, поддерживая спецоперацию, в действительности утверждают: «Я с вами, ребята! Посмотрите, я не предатель» или «Я люблю свою Родину, она меня не может обмануть» или еще что. Им страшно. Их никто ничему никогда не учил. Им простится. Какие бы дикие вещи друг мне не рассказывал в тот вечер, в действительности он смущался – «Кирилл, ну почему ты не с нами? Почему ты поверил этой западной ерунде?». Потому что он добрый человек, может быть, самый добрый из всех, что я знаю. И другим он желает добра.
В отличие от всяких тиранчиков, брызжущих во все стороны своей необразованной слюной: «Я здесь главный, я здесь умный, я здесь тот, кого пора любить». Захар Прилепин и статьи про поголовный фашизм на Украине для них только материал, легитимизирующий производство ненависти. Их деятельность по запугиванию и подминанию под себя всего живого. Не исключено, что жизнь их сильно долбанет, и они изменятся – но, боюсь, для их очищения «Утенка» потребуется куда больше… Потому что – одно дело, от испуга и непонимания происходящего (напомню, что 1 марта в Таганроге сбили натуральную «Точку У»), колоться героином дезинформации у себя дома; другое – собрать вокруг себя тех, кто слабее тебя и вкалывать им этот героин непрокипяченым многоразовым шприцем ради собственного удовольствия.