Часть вторая
Глава 1
ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫЙ ДОЛГ.
Шаталово.
Немного передохнув, правильнее сказать, выдохнув, начнём дальше нанизывать цепь событий на нить времени. Довёз нас автобус до железнодорожного вокзала города Калинин. За рулём сидел мой земляк, Коля Ващенко, призванный из райцентра Родино. Прапорщик, сопровождавший нашу команду, построил нас, пересчитал по головам, всего было десять человек. Два ГСМ-щика и по четыре из автороты и роты охраны. Из аэродромной роты не было никого. Наверное, потому, что снег не выпадал в Африке, куда мы должны были полететь, со дня сотворения мира. Но всё меняется, не прошло каких-нибудь пятидесяти лет, с тех пор, когда я вернулся оттуда, и в этом году, в пустыне Сахара, намело снежные сугробы, высотою до одного метра. Чудеса, да и только. Но мы немного отвлеклись. Фамилия прапорщика стёрлась из моей памяти, потому, что общались мы с ним всего одни сутки. А если вы помните, в самом начале своего повествования, я обещал, что у меня не будет ни одного вымышленного персонажа. Пересчитал он нас, построил, сели мы в электропоезд и через четыре часа, вышли на Ленинградском вокзале города Москвы.
Опять же строем, на метро, переехали, на уже знакомый мне, Белорусский вокзал, откуда, ровно год назад, я уезжал в Кубинку. На Белорусском вокзале погрузились мы, другого слова не подобрать, на пассажирский поезд, следующий до Смоленска, в общий вагон, ехать то всего одну ночь. Вышел я в тамбур покурить. Возле меня, как -то сама собой, появилась девица, довольно спелая, и то же с сигаретой в руке. Разговорились, да так, что проговорили всю ночь, до утра. Она сообщила мне, что она москвичка, живет в Филях, улица Большая Филёвская, что оканчивает 10 й класс, а в Смоленск едет навестить тётушку. Я не общался особами женского пола целый год, не считая библиотекарши, но она годилась мне в матери и поэтому в расчёт её можно не принимать. И тут меня понесло. Но как говорила Марина Пояркова, Андрею Размётнову, в романе «Поднятая целина» «Лихой ты казак, а у бабы попросить не можешь». Видать я чем-то похож на него. Когда начало светать она оставила мне свой домашний адрес. Тем дело и закончилось. Забегая вперёд проясню ситуацию, что бы больше к ней не возвращаться. Уже из Африки я ей написал письмо. Она ответила. Завязалась переписка. В одном из писем она призналась, что она меня обманула, что ей не 17, а только 15лет. В общем наш почтовый роман сошёл на нет, так толком и не успев разгореться.
К Смоленску подъезжали, когда было совсем светло. По мосту переехали реку Днепр. Шириной, ещё уже чем Волга у города Калинин. Днепр, воспетый Гоголем: «Чуден Днепр, при тихой погоде». Великие реки Европейской части СССР меня не впечатлили. То ли дело наши, Сибирские. Ширина, простор. Слева, на холмах, высились древние, могучие, в своей непобедимости, башни Смоленского кремля. Два раза был в Смоленске и оба раза проездом, бегом, так, что кремль видел только издали. На вокзале сошли с поезда, сели в электричку и поехали в южном направлении, в сторону города Рославль. На полдороге, на станции Энгельтгартовская вышли. Нас уже ожидал армейский, тентованный тягач. При прибытии в гарнизон, прапорщик, сопровождавший нас сдал по списку, дежурному по части, к которой мы были прикомандированны, сказал нам: «До свидания», и убыл восвояси.
На следующий день, вся наша великая страна, праздновала всенародный праздник, День Победы в Великой Отечественной Войне. Нас куда-то водили, строем, был торжественный митинг. Но самое сногсшибательное было то, что на праздничный обед подали мясные котлеты. На обеденных столах стояли по две большие тарелки венегрета. В предыдущих гарнизонах, где мне доводилось нести службу, такого видеть не доводилось. В Кубинке, на праздничном обеде, приуроченному к дню принятия присяги, ограничились одним пером зелёного лука. Я обещал не делать выводов, но питание военнослужащих напрямую зависит от работы интендантской службы. Все, мягко говоря, огрехи в работе этой службы описаны в романе Степанова «Порт-Артур».
После праздника всегда наступают будни. Это грандиозное умозаключение. Как например такое, что после вторника всегда наступает среда. После прохождения медицинской комиссии нам поставили профилактические прививки: от холеры, жёлтой лихорадки и от чего -то ещё, от чего, уже не помню. После этого состоялось индивидуальное собеседование с представителем особого отдела. На следующий день всех повели на вещевой склад, где мы упаковали своё парадное обмундирование, в свои собственные вещевые мешки и развешали в отдельном складском помещении. После этого нам выдали по большому чемодану, куда мы уложили, предварительно подобранные по размеру, демисезонное пальто, гражданский костюм, мне попался производства фабрики «Большевичка», две рубашки: одна белая, с длинным рукавом, вторая клетчатая, с коротким рукавом. Галстук, берет, туфли и разные мелочи, как -то майки, трусы, носки. Сдав чемодан, с гражданскими вещами, на склад, в ожидании отправки за рубеж, а это не сутки и не двое, для меня оно растянулось на двадцать, потянулись, всё те же, серые, армейские будни. Только отличались они, от службы в родной части тем, что не нужно было выезжать на аэродром, для обеспечения полётов. А дабы мы не ели паёк задаром, начали использовать нашу рабочую силу, на различных хозяйственных работах. Как-то разгрузка вагонов, перекатывание авиабомб на бомбоскладе, разгрузка и
складирование бочек с ГСМ. Весна 1974 года, в средней полосе СССР выдалась капризная. В апреле было тепло и деревья оделись листвой. После 9 Мая резко похолодало, временами начал пролетать снег. В гарнизоне, в связи с наступлением тёплой погоды, закончили отопительный сезон. Кочегаров, из центральной котельной, которая подавала тепло в жилые помещения, рассчитали. Оставили только одну смену, на паровом котле, который подавал пар в столовые, для приготовления пищи. А тут вот на тебе, и пожалуйста. В одно прекрасное утро, при разводе по работам, старшина, который руководил нашим контингентом, спрашивает: «А не работал ли кто-нибудь, из вас бездельников в котельной, кочегаром?» И тут я понял, это шанс, который выпадает в жизни очень редко. Толкнув локтями под бока, стоящих рядом земляков, Васю Сизова и Колю Маленко, мы дружно сделали шаг вперёд. Не важно кто кого толкал в бок. Но получилось, как у Гоголя «Да, сказали мы с Петром Ивановичем.» Но это к делу не относится. «Ну и прекрасно, вы, трое за мной, в котельную, шагом марш. Остальные, в распоряжение сержанта, на бомбовый склад.»
В котельной, для нас, растопили два водяных котла и разъяснили нашу задачу, «Бери больше, кидай дальше, пока летит, отдыхаешь. Задача ясна. Выполнять.» Ещё разъяснили, какое давление должен показывать манометр, установленный на котле и какую температуру воды должен показывать термометр, установленный на выходе из котла. Кто прочтёт эти строки может смело идти и устраиваться кочегаром, в котельную, работающей на угле. Подробный инструктаж, на рабочем месте, он уже получил. А ещё, нужно было перевезти, в железной тачке, уголь, лежащий куче, посреди двора котельной, к котлам, чтобы его хватило на сутки функционирования котлов. И ещё, два раза в день, утром и вечером, очистить котлы, от накопившегося шлака.
Получалось так, что один из нас работал с 8ми часов утра до 2х часов дня, второй с 2х часов дня до 8ми часов вечера, а третий с 8ми часов вечера до 8ми часов утра. Это получается один человек работает, а двое других, тупо спят в казарме. На вопрос: «Почему спим в дневное время?» Один отвечал: «С ночи пришёл». Второй: «В ночь готовлюсь». Всё лучше, чем на складе боепитания катать полутонные бомбы. Тем более, что вопрос с доставкой угля, со двора к котлам, решался элементарно. Дежурный кочегар, с паровых котлов, звонил на гарнизонную гауптвахту. «Дежурный. Говорит ЦК (центральная котельная), пришли, пожалуйста, тройку губарей. Нужно возобновить запас угля». Через 20 минут, три губаря, в шинелях без поясных ремней, в сопровождении вооружённого конвоира прибывали на территорию котельной и начинали, старой, железной тачкой возить, уголь. Так, что вопрос с доставкой угля, из вороха, лежащего во дворе, до топки котла был решён. Вскоре мы научились, кидая уголь в топку, поводить лопатой, что бы уголь не падал комком, а расстилался по всей плоскости тонким, равномерным слоем. Вовремя включать вентилятор, для подачи воздуха в топку. Работа спорилась.
На паровом котле, который подаёт пар в столовые, (В каждом авиационном гарнизоне, имеют место быть 4 столовые: лётная, техническая, офицерская и солдатская. Различаются они качеством приготовления пищи и набором пайковых продуктов.) для приготовления пищи работали вольнонаёмные, из гражданского населения. Особенно мне почему -то запомнился один. Звали его дядя Егор. Когда я дежурил в ночную смену и наши смены совпадали, он вечером ходил в солдатскую столовую и приносил нам ужин, на две персоны. Примерно по два солдатских пайка. На ужин всегда было картофельное пюре с жареной рыбой, а также белый хлеб, сахар и масло. (Рыба была-хек серебристый, про минтая тогда ещё и слыхом не слыхивали.) Чай он заваривал, в донельзя закоптелом эмалированном чайнике. Закоптел он до такой степени, что узнать какого он был цвета, первоначально, не представлялось ни малейшей возможности. Он свой котёл приглушал, так как ужин уже был приготовлен. Я же свои наоборот, заряжал по полной программе, чтобы они, хотя-бы до двух часов ночи, грели воду на полную мощность. После этого мы садились ужинать.
За ужином он регулярно выпивал бутылку водки, ведя со мной разговоры на разные темы. О том, как он служил в армии, в течении пяти лет. Как ел гречневую кашу, из жестяной банки из-под консервов, используя её вместо тарелки. Как носил алюминиевую ложку, за голенищем кирзового сапога. О дисциплине, которая была в то время в армии. Обычно это заканчивалось так: «Вам то что, не служба, а семечки. Живёте, как у Христа за пазухой. А вот в наше время ...». После этого монолога он заваливался на свой топчан, застеленный промасленными бушлатами, и забывался в тяжёлом сне, чтобы к четырём часам утра обыгаться, и подавать пар в столовые. А мне, для ночного отдыха, предназначалась обыкновенная, деревянная скамья, с шириною сиденья сантиметров 30, голая, без какого-либо покрытия. После того, как мой старший товарищ начинал похрапывать, в своём углу, я, выключив освещение, оставив только аварийное, укладывался на своё жёсткое ложе. По котельной, в поисках завалявшейся хлебной корки, начинали сновать мыши, которых было великое множество.
Спать мне не хотелось, поэтому я, перевернувшись на лавке на живот, и подложив под бляху солдатского ремня, приподнятого для нанесения удара, хлебную корку, пытался заняться охотой на мышей. Но как я ни старался ударить мышонка, подкравшегося к хлебной корке, у меня это не получалось. Поняв тщетность своих потугов, я решил изменить стратегию. Вместо того, чтобы ударить мышонка ремённой бляхой, я клал на ладонь кусок хлеба, а руку клал на пол, ладонью вверх. Мышонок был маленький, а кусок хлеба, по сравнению с ним, большой, даже со всей своей стремительностью, стащить его с моей ладони, он не мог. Правду говорят, что голодом, навязать свою волю, можно даже льву. Через некоторое время мышонок так осмелел, что начал грызть хлебную корку прямо у меня на ладони. Один и тот же это был, или разные, не берусь утверждать, на ладони он всегда пировал в единственном числе, хотя вокруг их сновало очень много.
Но это продолжалось не долго. В самое моё последнее дежурство, перед отлётом в Арабскую Республику Египет, когда я уже собирался уходить, после окончания смены, этот мышонок, а может какой -то другой, выскочил на середину котельной. Мой старший товарищ сначала ошпарил его кипятком из шланга, он как раз мыл пол, перед сдачей смены, а потом зашвырнул его в пылающую топку котла. Такое у него было злобное выражение лица, в тот момент, как будто он уничтожил вселенское зло.
Ещё в самом начале, сразу же после прибытия в Шаталово, в штабе воинской части, к которой мы были прикомандированы, у нас изъяли все воинские документы: военный билет, водительское удостоверение, комсомольский билет и личные письма, фотографии, которые у нас хранились при себе. Первая партия, военнослужащих срочной службы, улетела 14 Мая. Вторая, 21 Мая. Я улетал в 3 партию. Я вскочил, в самый последний момент, на подножку последнего вагона, уже уходящего поезда. Половина команды, так называемых «Египтян», так и осталась служить в Советском Союзе.
Сразу после обеда, 27 мая 1974 года, нас переодели в гражданскую форму одежды, погрузили в самолёт АН 10, и мы совершили перелёт на аэродром «Чкаловский», расположенный в г. Щёлково, Московской области, где разместили на ночлег в солдатской казарме. Утром, 28 мая 1974 года (историческая дата), после подъёма и завтрака, в 9 часов нас, строем вывели на аэродром, где построили в одну шеренгу, возле трапа самолёта ИЛ-18, с эмблемой гражданской авиации, на хвостовом оперении. (эмблема гражданской авиации-красный флаг, эмблема ВВС-красная звезда) Представляете, стоим мы в строю, на берёзах, окружающих самолетную стоянку, распустился зелёный лист, размером с детскую ладошку, и крупными хлопьями, как в новогоднюю ночь, падает снег, белый, белый. Ещё раз заостряю ваше внимание. Всё это происходило 28 мая 1974 года, в подмосковном городе Щёлково.
На соседней стоянке стоял самолёт ИЛ-62. К нам спиной стоял какой-то военноначальник. Знаки различия, на его погонах, я не видел, но стоящий перед ним, лицом к нам, генерал-полковник, стоял по стойке «Смирно». Затем, после небольшого монолога, на повышенных тонах, это было видно по жестикуляции, по трапу, в самолёт, друг за другом поднялись, полковник, этот военноначальник, и ещё один полковник. Трап отъехал, и самолёт запустив двигатели, вырулил на взлётную полосу. Сначала взлетела тройка истребителей МИГ-21, потом этот ИЛ-62, и ещё одна тройка истребителей. Стоя в строю мы ещё шутили «Смотрите ребята, как нас сопровождают». В это время нам выдавали советские заграничные паспорта и прививочные сертификаты. Советский заграничный паспорт был такого же цвета, как теперешние и открывался также. С большим гербом Советского союза и надписью ПАСПОРТ. Внутренние же паспорта были серого цвета, без герба, с одной надписью ПАСПОРТ и открывались как обыкновенная записная книжка. После небольшой напутственной речи, суть которой сводилась к тому, что мы не должны расслабляться, не терять бдительности, сохранять честь и достоинство Советского гражданина. Красной строкой прошла мысль, что, находясь за рубежом, выполняя свой интернациональный долг, мы прежде всего защищаем интересы своей Родины.
После окончания напутственной речи мы поднялись по трапу на борт самолёта, расселись по местам и застегнули ремни. После набора высоты нам разрешили отстегнуть ремни и курить прямо в салоне. В подлокотнике каждого кресла была вмонтирована пепельница. Стюардесс, газированной воды, которую они разносили во время полёта, леденцов, не говоря уж о горячем завтраке, не было и в помине. Пока летели над территорией Советского Союза была сплошная облачность. Полёт происходил на высоте то ли 7, то ли 9 тысяч метров, так что в иллюминаторы, кроме облаков, находящихся далеко, в низу, под нами, ничего нельзя было разглядеть. Чёрное море, над которым мы пролетали, я тоже не увидел, по той же самой причине. А вот над Средиземным морем облачности не было. Вода бирюзового цвета. С левой стороны, по направлению полёта самолёта, расстилался остров Кипр, в форме вытянутого треугольника, острым углом направленного в сторону Африканского континента.
Не забываемое впечатление произвел подлёт к территории Египта. Далеко внизу расстилается бескрайнее бирюзовое море, потом не широкая белая полоса морского прибоя, и за ней, по обе стороны самолёта, из иллюминаторов, видна жёлто-бурая, необъятная пустыня. И только тонкая, голубая ленточка реки Нил, причудливо вьётся, теряясь за горизонтом. Всего, весь полет, без посадок, продолжался шесть часов. Наш самолёт произвел посадку в аэропорту Каир-центральный. Из самолёта нас не выпускали в течении сорока минут. Подумать только, из Москвы улетали-шёл снег. Приземлились, +38 в тени. По истечении этого времени подогнали трап и нас вывели из самолёта и разместили в его тени. Пот со всех катился градом. На свежем воздухе стало полегче. Продувало ветерком. Ещё через час пришёл представитель таможни. Досмотр был чисто формальным. Опять погрузились в самолёт и перелететь то надо было всего пятьдесят километров. Совершили посадку на авиабазе Каир-Западный. А нас уже встречают, как родных, наши товарищи, которые улетели предыдущими рейсами. Но об этом уже в следующей главе.
Глава 2
Первый месяц службы на земле древнего Египта.
Как я уже писал, в предыдущей главе, встретили нас как родных. Нас, вместе с нашими чемоданами, рассадили в автобусы ПАЗ и РАФ и санитарный УАЗ и перевезли к месту расквартирования. Хотя от места стоянки самолета, на котором мы прилетели, до нашей новой казармы, было 8 минут ходьбы, прогулочным шагом. И вообще, за всё время моей службы, в течении шестнадцати месяцев, на территории Арабской республики Египет, даже на территории гарнизона, независимо от расстояния, личный состав перемещался только на автомобильном транспорте.
Первые три дня были сумбурными. Приём и передача военной техники и имущества. На четвёртый день, личный состав, на замену которого мы и прилетели, улетел в Советский Союз. И мы, те, которым предстояло нести свою нелегкую службу, в течении года, остались один на один с пустыней, погодой, климатом и с теми событиями, которые должны были произойти. Торопиться нам было не куда, поэтому начну описывать всё по порядку.
Поселили нас в двухэтажной казарме. С фасада, обращённого на южную сторону, располагалась открытая галерея, на обоих этажах. Вход в казарму был расположен посередине здания. Под лестницей, ведущей на второй этаж, находилась комната дежурного по части, отгороженная от всего внешнего мира, фанерной перегородкой, с большим застеклённым окном. Где, круглосуточно, сидел дежурный офицер. Она так же являлась комнатой для хранения стрелкового оружия, предназначенного для вооружения личного состава, при угрозе вооружённого нападения. Стрелковым вооружением личного состава срочной службы был АКМ. Офицеры и прапорщики вооружались пистолетом Макарова. В отличии от «Союза», автоматы не закреплялись по заводскому номеру, за конкретным военнослужащим. И хранились не в пирамиде, а в ящиках, предназначенных для транспортировки. По десять штук в каждом. В случае необходимости, как-то заступлении в караул, участие в тренировочных стрельбах, каждый получал автомат в порядке живой очереди. Причём это ни где не фиксировалось. Боезапас хранился в этой же комнате.
Если смотреть на казарму анфас, став спиной к солнцу, то с левой стороны, на первом этаже, были расквартированы младшие офицеры и прапорщики, которые проживали в комнатах, по четыре человека. Так же на первом этаже был расположен вещевой склад и медицинский изолятор, на четыре койки. На втором этаже, с левой стороны, были расквартированы старшие офицеры и лётчики, точно таких же комнатах. С правой стороны, за галереей, на первом этаже располагался клуб и библиотека. Клуб был предусмотрен для размещения 150 человек и демонстрации цветных кинофильмов на широком экране. Для сравнения. В городе Калинин, кинофильмы нам показывали в казарме, используя учебный кинопроектор «Украина» один раз в две недели. Фильмы показывали: «Чапаев», «Ленин в октябре», «Ленин в Польше», «Депутат Балтики», «Член правительства». За год службы в Советском Союзе я не разу не сподобился попасть на просмотр кинофильма. Мне 65 лет, а я ни разу не удосужился посмотреть фильм «Чапаев», видно не судьба.
Сразу за клубом был расположен кабинет начальника медицинской службы нашего отряда. Эту должность занимал старший лейтенант Ганзин. Мужчина был крупный, ростом около 185 сантиметров, с густой, темной шевелюрой, зачёсанной на зад. И с большими, тёмными усами скобкой, как у актёра Миколайчука, сыгравшего главную роль в фильме «Белая птица, с чёрной отметиной». Лет ему было 25-28, я не спрашивал. Курил он большую, изогнутую трубку. Вся медицинская служба нашего отряда состояла из этого лейтенанта и водителя санитарного УАЗика. Водителем был Толя Коваленко, на полгода младше меня по призыву, призывался из села Кышло, Кагульского р-на, Молдавии. В «Союзе» мы служили в одной воинской части, где он был водителем топливозаправщика. Его автомобиль, марки МАЗ-200, по сроку службы, был старше его. Сослуживцы присвоили ему кличку «Доктор». В его обязанности входило возить больных, если они появятся, в поликлинику, при Советском посольстве, расположенную в городе Каире и обрабатывать, раствором хлорной извести, выгребную яму нашего туалета, находящегося на улице. Он был освобождён от несения каких -либо нарядов. Доктор Ганзин лечил от всех болезней одним аспирином, может других препаратов у него не было.
Вернёмся к описанию нашей казармы. Следующее помещение занимал аккумуляторщик. Кличку ему присвоили «Дед», потому, что из всех военнослужащих, срочной службы, был самым старшим по возрасту. Его призвали, когда ему исполнилось 26 лет, в армейских кругах это называется «Попал под занавес». Сколько не пытаюсь, не могу вспомнить его фамилию. Помню только, что родом он был из-под Бреста и городишко его, Ягодин, был расположен на самой границе с Польшей.
Если идти по галерее первого этажа на лево от входа находился умывальник, прямо на открытом воздухе. Перпендикулярно к нашей казарме примыкала трехметровая, кирпичная, сплошная стена длиною 200 метров. С нашей стороны была расположена автостоянка, для легковых автомобилей нашего отряда. С обратной стороны находилась арабская, солдатская столовая и военная лавка «Кантин», где за наличные можно было купить всё, от швейной иголки и пачки бритвенных лезвий «Жиллет» до бутылки пепси-колы и пачки американских сигарет «Кэмел», с Египетскими пирамидами и бедуином, верхом на верблюде, на обёртке.
Перейдём к описанию проживающих, на половине занятой комсоставом, второго этажа. Там проживали летчики. Всего их было пять человек, во главе с командиром отряда, полковником Воробьёвым. Лет ему было за 50, рост около 175 сантиметров, кряжистый. Взгляд у него был очень тяжёлый. Посмотрел, из-под лобья, как в землю вбил. Лётчики: майор Ушаков, капитаны Галкин и Русаков (этого, после поездки в Каир, часто выводили из автобуса «под белы рученьки», но в воздухе, это был асс). Фамилию пятого я запамятовал. На лицо помню, а фамилию-хоть убей. Замполит отряда, подполковник Зотов Лев Васильевич. Сухощавый, поджарый, лет 45ти. А, вообще-то ему я посвящу отдельную главу. Командир роты связи, майор Анциферов, участник Великой Отечественной войны. Командир отдельной роты авиационно-технического обслуживания, майор Зиновьев, в «Союзе», мы служили в одной войсковой части 23203. Начальник особого отдела, капитан Ромашов. Солдаты ему приклеили кличку «Миша-рачьи глаза». Глаза у него были «на выкат» того и гляди, выпадут. Заостряю ваше внимание, на личный состав, состоящий из 120ти офицеров и прапорщиков и 90та военнослужащих срочной службы, состоял начальник особого отдела, правда в единственном числе, в чине капитана. Так же там проживал, командир взвода охраны, капитан Заварин, начальник штаба отряда, старший лейтенант Синицын, начальник группы радио обеспечения, майор Синода и другие начальники, более мелких подразделений.
С левой стороны от лестницы, ведущей на второй этаж, первая дверь-вход в спальное помещение ОРАТО, состоящей из 60ти человек. Вторая дверь-вход в спальное помещение авиатехников и роты связи, где проживало 30 военнослужащих. Спальные помещения были отгорожены друг от друга фанерной перегородкой. А фанера, как известно из произведения Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» является лучшим проводником звука, со всеми вытекающими отсюда последствиями. В нашем спальном помещении стояло два ряда двух ярусных кроватей, сваренных из 45го стального уголка. Пятнадцать секций, по четыре кровати, с проходами между ними. Восемь секций-авто взвод и семь секций-взвод охраны, разделенные широким проходом. Моё спальное место было на нижнем ярусе, самое последнее от входа в помещение, возле окна. Крыша у казармы была плоская, с парапетом. На неё вела лестница, со второго этажа. По ней можно было прогуливаться, принимать солнечные ванны, а то и просто спать, в летнее время, что бы, по ночам, не докучали клопы. А их, в наших кроватях, водилось превеликое множество. Кровати, вместо сеток, состояли из обыкновенных, деревянных досок.
Если встать к нашей казарме спиной, то напротив, на расстоянии 200сот метров, находилась точно такая же казарма. Вход у неё был расположен с противоположной стороны. Окна спальных помещений выходили на нашу сторону. На втором этаже проживали арабские военнослужащие. На первом этаже не проживал никто. Малую нужду они справляли прямо из окон второго этажа. По большой нужде они ходили, прямо в помещениях первого этажа. После завершения этого процесса, по законам шариата, положено производить омовение. У каждого из них была литровая, жестяная банка из-под консервов, из которой они производили утреннее омовение, из неё же они поливали себе при чистке зубов, из неё же и умывались. Вот кажется одинаковые казармы, а люди в них жили, совершенно по-разному. По началу это у нас вызывало удивление, а потом привыкли.
Если так же стоять спиной к нашей казарме, то справа, на расстоянии ста метров, было расположено одноэтажное здание нашей столовой. Первый зал, для военнослужащих срочной службы, второй, для офицеров и прапорщиков. Готовили пищу в одном бачке. Только офицерам выдавали дополнительный паёк. Приведу меню на один день.
Завтрак: Откидной рис с жаренной курицей. Кофе со сгущённым молоком (солдатам банка-на десять человек, офицерам-на пять) белый хлеб (без нормы), 20гр. Сливочного масла, сахар.
Обед: Борщ, на курином бульоне. Откидной рис с жаренной курицей, компот, апельсин.
Ужин: Картофельное пюре с жаренной курицей, хлеб, чай, масло, апельсин. Хлеб всегда был только белый, из рисовой муки. Зато куры были разные: китайские, американские, но вкуснее всех были голландские. Иногда кур меняли на свинину и тогда нас потчевали пловом. Но это случалось крайне редко. Вместо апельсинов, по весне давали арбузы и груши. Один раз, под Новый год угостили бананами. Но в основном, круглый год-апельсины. Офицерский доп. паёк: пачка печенья, 20гр. плавленого сыра, банка рыбных консервов, в масле.
Правее, на расстоянии 20ти метров, от столовой, находился продовольственный склад и лётная столовая. Для полноты картины. Около входа в казарму круглосуточно находился дневальный по роте. В «Союзе» дневальный вооружён штык-ножом, прицепленный к поясному ремню. В Египте дневальный был вооружён автоматом «Калашникова» с примкнутым магазином, снаряжённым боевыми патронами. И два снаряжённых магазина, на ремне, на боку. Это в дневное время, автомат на плече. В ночное время дневальный поднимался на галерею второго этажа. Штык-нож примкнут, автомат на грудь, каска на голову. А она, проклятущая, весит 4,5 килограмма, потаскай-ка её на голове, в течении двух часов, ровно столько длится смена. Улавливаете разницу. А возле входа, возле машины спец. связи, на ночь, выставлялся ещё один вооружённый часовой. Часовой и дневальный менялись каждые два часа. Дежурный по части бодрствовал всю ночь.
За нашей казармой, на расстоянии двухсот метров располагалась мусульманская мечеть. Ежедневно, не смотря ни на погоду, ни на времена года, ровно в 5 часов утра, муэдзин начинал скликать правоверных, на утреннюю молитву. Если в средние века он кричал своим голосом, то сейчас это делается при помощи магнитофона и репродуктора. А если учесть, что подъём у нас в 6часов, а призыв на утреннюю молитву раздавался в 5часов утра, то многие мои товарищи, да и я, в их числе, были очень недовольны. Но как говорится «В чужой монастырь со своим уставом не ходят». Пришлось примириться.
Рассмотрим распорядок дня. В 6 часов утра, подъём. По уставу, после подъёма, полагается получасовая, физическая зарядка. Я думаю большинству читателей объяснять, что это такое нет необходимости. Наш старшина роты, участник ВОВ, службист, до мозга костей, как сам он себя называл «Товарищ старший прапорщик», и очень гордился своим званием, пытался, первое время, заставить нас нести службу согласно устава, выводил нас на зарядку. Но потом, на верное по совету старших офицеров, бросил это не благодарное занятие. Да, в наших условиях, в связи с ограниченностью контингента, много чего делалось с отступлением от устава. На пример. В «Союзе», часовой, на посту, меняется каждые два часа. В Египте, часовые, охраняющие самолётные стоянки, стояли на посту, в дневное время, по шесть часов, в ночное, по четыре. Так, что день несли службу двое караульных, а у третьего был выходной, в этот день. В карауле они стояли по три недели, не меняясь. Начальник караула менялся ежесуточно. В «Союзе» весь караул менялся ежесуточно.
Пойдём далее. В семь часов утра-завтрак. В девять часов-общее построение отряда. Развод по работам. В 9-30 мы садились в тягач ЗИЛ-131 и отбывали в автопарк. С 10ти часов обслуживание автотехники или другие хозяйственные работы. В 12-30 помывка в душе. В 12-45 отъезд из автопарка. В 13-00 обед. С 13-30 до 16-30 после обеденный сон. В 17-00 отъезд в автопарк. В 19-00 ужин. В 20-00 просмотр кинофильма. В 21-45 вечерняя поверка. В 22-00 отбой. Самая любимая команда, особенно в первые месяцы службы.
Технический состав, который обслуживал самолёты, после обеда на аэродром вообще не выезжал.
Перехожу на описание нашего автопарка. Находился он нашей казармы в прямой видимости. Если ехать на машине, по кольцевой дороге, получается 7-10 минут. А если идти напрямую, пешком, мимо собачьих холмов, получается-20 минут. Что случалось крайне редко, но иногда приходилось использовать и этот метод передвижения. «Собачьи холмы» это отдельная часть, нашего повествования, которой можно посвятить несколько строк. Во времена английского господства тоже находилась, на этом месте, база ВВС. После революции, возглавляемой Нассером, англичане, уходя из Египта, взорвали все строения, расположенные на территории это базы. С течением времени развалины занесло песком и образовалось три песчаных холма. Но внутри остались пустоты, в которых и поселились бродячие собаки. В каждом холме обитала отдельная стая штук 10-15 особей. Кто их там считал. А пешеходная тропа проходила прямо посередине этих холмов. И вот, когда проходишь мимо одного из этих холмов, вся стая, с оглушительным лаем, выскакивает и пытается ухватить тебя за какое-нибудь мягкое место. Два-три камня, метко брошенные, но за ранее припасённые, и вся эта свора, с визгом, опять скрывается в развалинах. Причём у каждой стаи была своя территория обитания. И так повторялось возле каждого холма. После службы в Египте я перестал бояться собак. А детстве было, собаку дразнят все, а укусит она обязательно меня. Вскоре, в автопарке, мы завели свою собачью стаю. Сначала притащили одного щенка, потом другого. И тому времени, когда я покидал территорию Египта, у нас, в автопарке, обитала свора из 15 собак. Особенно, почему-то, не любили лиц арабской национальности. Стоило одному из них появиться в близи автопарка вся свора, с лаем, бросалась на него. Нам приходилось их оттаскивать. К русским же, свой, или проверяющий приехал, относились совершенно спокойно.
Начал про автопарк, а переехал, незаметно для себя, на собачьи холмы. Автопарк занимал довольно обширную территорию, с левой стороны от дороги, ведущей к стоянке наших самолётов. Огорожен был тремя рядами колючей проволоки на бетонных пасынках. Перед въездом на территорию, небольшая, бетонированная площадка и сразу за забором, ещё одна, большая. На ней, по прошествии некоторого времени, была организована стоянка, для наших автомобилей, на открыто воздухе. А их было 20 штук, начиная с моего ГАЗ-51 и заканчивая 2мя топливозаправщиками КрАЗами, которые перевозили по 22ве тонны горючего. На въезде стоял фанерный контейнер, который использовался для перевозки самолёта, в разобранном виде. В Нём был оборудован контрольно-пропускной пункт. К нему был подведён полевой телефон. Чтобы позвонить нужно было покрутить, прикреплённую сбоку ручку. За тридцать лет, прошедших со времён ВОВ, военно-полевой телефон нисколько не изменился. Чуть поодаль стоял ещё один такой же контейнер, каптёрка командира авто взвода, прапорщика Урсан, одновременно являющаяся, складом запасных частей. За ним находился летний душ, на четыре соска, так что в летнее время мы принимали душ перед обедом и ужином.
По всей территории, хаотично, были разбросаны поземные, бетонные, укрытия для автомобилей, так что автомобиль, поставленный в это укрытие, не был виден с воздуха. Первое, что мы сделали это очистили закреплённые за нами укрытия от нанесённого, уже в большом количестве, песка. Эти подземные укрытия, хоть для автомобиля, хоть для самолёта называются «душма». Очистка исполняется очень просто. Разрубается, по середине беговой дорожки, пополам, старая автомобильная покрышка и обе половинки привязываются, стальным тросом к автомобилю. Потом, лопатой, вручную в них нагружаешь песок и машиной выволакиваешь подальше от душмы. Высыпаешь. И так пока не вычистишь всё, под метёлку. Лично я чистил свою душму три рабочих дня. Машины мы в них не ставили, а ставили на бетонной площадке возле КПП, но в течении 1,5 лет, которые я прослужил на земле фараонов, душмы содержались в образцовом порядке. Что бы при первой угрозе нападения вся автомобильная техника была укрыта под землёй. За мной было закреплено 2 автомобиля: ГАЗ-51 ПСГ 65-130 и ЗИЛ-157 ЗАК (спиртовоз, в котором постоянно находилось 700 литров чистого спирта и 2,5 тонны — Массандры-это спирт, наполовину разбавленный дистиллированной водой).
В службе снабжения горючим(ССГ) нас было всего три человека. Начальник службы, прапорщик Долгополов. Прибыл он из посёлка Шаталово, где и формировался наш отряд, и родом он был оттуда. Ростом был на полголовы выше меня, но в плечах в полтора раза шире. Лицо славянское. Между верхними зубами была широкая щель, как у меня, наверное, такой же вруша. Стригся всегда под ноль. Лет ему было 28-30. Лаборант-Теремец Николай Фёдорович. Из Кубанских казаков. С ним мы служили в «Союзе», в одной воинской части. И как охарактеризовал его мой сослуживец и друг Андрушко Анатолий Иванович- «хлопушка», то есть, любому начальству, без мыла, в одно место влезет. Ну и третьим был я-водитель-моторист, рядовой, Притупов Алексей Геннадьевич. Кратко охарактеризую себя. Как говорил наш самодержец Пётр-1 – «ленив, глуп», за 2,5 года даже ефрейторской лычки не выслужил. Вот не задача. Правда был награждён нагрудным знаком «Отличник ВВС».
Начальником кислородной станции, а это особая статья, был прапорщик Кубынин. Тоже из посёлка Шаталово, с моим начальником Долгополовым были очень дружны, ещё со школьной скамьи. Ростом был 170-175 сантиметров, среднего телосложения, лет 28-30. В подчинении у него был водитель кислородной машины Кушнерчук. А почему особая статья, поясняю. Наши самолёты летали на сверх звуковых скоростях и почти в стратосфере (то есть, на очень больших высотах) и лётчики совершали полёты в скафандрах и дышали чистым кислородом. Так что производство жидкого кислорода — это очень серьёзная тема. И так, наша автомобильная служба состояла из трёх прапорщиков, четырёх сержантов и 28 рядовых.
Переходим к описанию несения службы, суточным нарядом. От нашего авто взвода, для несения службы, ежедневно, выделялось 8 человек. Четыре человека-автопарк. Три человека-кухня. Один человек-дневальный по отряду. Начинаю расписывать по порядку. Обязанности дневального по роте я уже описал выше. Внесу небольшое дополнение. Возле входа в казарму стоял автомобиль ГАЗ-66 с фургоном. Станция засекреченной связи. Возле него, из роты связи, на ночь, выставляли ещё одного часового. Наш сон, ночью, постоянно охраняли три вооружённых человека. Дежурный по части, дневальный, и часовой, возле станции связи.
Дежурным по парку назначался кто-нибудь из числа прапорщиков и четверо часовых, вооружённых автоматами, с двумя рожками патронов. А по приезду в автопарк, дежурный, все снаряжённые рожки изымал и запирал в ящик, стоящий под его столом. И мы, примкнув их к автомату, имитировали вооружённую охрану. В ночное время патрулировали территорию парами. Двое несут службу. Двое спят. Дежурный бодрствовал всю ночь. Наряд подбирал так, чтобы на следующий день, после прибытия личного состава, один человек оставался с дежурным, а остальные приступали к выполнению своих прямых обязанностей. Возить воду, вывозить технический состав на аэродром, для производства регламентных работ. Сразу опишу каверзный случай, произошедший со мной во время несения караульной службы в автопарке. Как я уже упоминал несли мы патрульную службу парами. Да и что там патрулировать. Вся автотехника стоит на площадке возле вагончика. В вагончике сидит дежурный по автопарку. Единственная, бетонированная дорожка, ведущая в глубину автопарка, заканчивается на расстоянии двухсот метров от вагончика. По территории разбросаны пустые, бетонные, подземные укрытия. Кому они нужны? Вот и патрулировали мы эту дорожку. Двести метров туда, двести метров обратно. И так в течении двух часов, пока из вагончика не вытряхнется, успевшая всхрапнуть, смена. Курить запрещено. Устав есть устав. Идём, ночь хоть глаза выколи. Слышу, метрах в пяти от нас, хриплые вздохи со всхлипом. Подошли ближе, потыкал штыком в песок. Всхлипы начали раздаваться дальше. Оторопь взяла. И так каждое дежурство. Только через два месяца я выяснил, где собака зарыта. Стоял я последнюю ночную смену. Уже почти рассвело. Опять услышал те же всхлипы. Вижу, на проволочном ограждении, сидит маленькая сова, размером не больше нашей галки, и так жалобно всхлипывает. Ах ты зараза, вот кто на меня по ночам, целых два месяца, жути нагонял.
Ну вот мы и плавненько подошли к описанию прав и обязанностей военнослужащих, которым выпала честь, с выдержкой мужеством, исполнять свой воинский долг, во время несения наряда, дежурного по кухне. В наряд назначалось пять человек. Один из авиатехников-дежурный по офицерскому залу. Один из роты связи-кочегар. И три человека из авто взвода. Один человек-рабочий по кухонному залу. Два человека-посудомойка. Право было только одно-поспать 4-5 часов в сутки, остальное время-работа без перекуров. Всё остальное только обязанности. Начнём по порядку.
Рабочий по офицерскому залу. В обязанности входит: 1. влажная уборка помещения, после каждого приёма пищи; 2. накрывание обеденных столов, каждый стол, на 4 персоны (миска, тарелка, ложка, вилка, кружка); 3.расстановка на столах нарезанного хлеба; 4. разноска горячей пищи в бачках; 5.уборка грязной посуды. В остальные подробности я не вдавался, потому как не разу не был дежурным по офицерскому залу.
Кочегар. Эту работу всегда выполнял военнослужащий из роты связи. На улице был установлен столитровый чугунный котёл. На крыше кухни был установлен металлический бак, куда заливался авиационный керосин. Бак был соединён с котлом при помощи медной трубки с краником. Под котлом была установлена форсунка, трубка, согнутая кольцом, с маленькими отверстиями. При розжиге, форсунка нагревалась и начинала работать. Пламя получалось примерно такое же как у газовой плиты, только не голубого, а жёлто-оранжевого цвета. Только сейчас, когда пишу эти строки, подумал, почему бы не обложить этот очаг кирпичом, или диким камнем. Чтобы всё тепло, вырабатываемое форсункой, нагревало котёл, а не уходило по сторонам. Видать у мастера, который сооружал это устройство, не было ни малейшего понятия о теплотехнике. В обязанности кочегара входило, чтобы вода, в этом котле кипела всегда, исключая ночные часы.
Ещё два человека назначались в посудомойку. Посудомойка была закреплена за авто взводом.