Бабка Генки-строителя была таборной цыганкой. Но это было давно, еще до войны.
Генка цыган оседлый, живет своим домом в Фенино – соседнем селе. Мы с ним познакомились три года назад, когда он сторговал нам сруб бани. Баня и сейчас лежит разобранная, зато дом стоит. Когда Генка-строитель и моя жена Маруся начинают торговаться за работу, я тихо отхожу в сторону. Прабабка моей Мани тоже была таборной цыганкой. И тут уж кто кого перецыганит.
- Гена, соседке ты баню ставил?
- Я! Хорошая баня!
- Так она сгорела!
- Так они ее растопили, да забыли! Она и занялась!
- А другой соседке ты забор делал?
- Я! Хороший забор!
- Только он завалился!
- Так они в него на джипе въехали!
- А нам летний домик утеплял?
- Утеплял. Хороший домик!
- Только там все соления перемерзли!
- Так я вам говорил, что туда калорифер ставить надо!
- На все у тебя отговорки! Поэтому за эту работу не десять, а три!
- Да ты меня без ножа режешь! Дай хоть пять!
- На семь, иди с богом!
Так эти домашние цыганы у меня на участке развлекаются. Иногда подвозят нашу дочку Соню из школы домой. Генкина внучка учится вместе с нашей Сонькой в одном классе, а я часто не успеваю забрать. Так и вчера – уроки кончились, я еще дочкам номер два-три жопы мою. Глядь – под окошком весь табор: «Вот вам ваша Соня!»
И поговорили мы с Гендосом…
- Был я тут на десятилетии со дня смерти моего отца, он в Твери похоронен. Там его мать – моя бабка у моей тетки живет. И вот только сейчас старуха рассказала как в войну их случай спас.
- Бабка с моим отцом и с теткой – малышами тогда, в городке задержалась. А их табор фашисты окружили, да яму копать заставили, да всех под пулемет. А кто раненый был, так и добивать не стали, а скинули вниз, присыпали, да танком сверху укатали. А бабка все это из рощи видела. И пошла дальше одна. На окраину села зашла – детки кушать просят. А в крайнем доме вместо хозяйки – офицер с автоматом. И ведет их за амбар, уже и затвор передернул. И тут хозяйка дома – русская баба из подвальчика выходит, видит такое дело, да на него налетела, руки раскинула, не дала стрелять. «Божьи люди – христарадничают, смотри дети голодные. Стреляй и меня вместе с ними!» Солдат опешил, а баба отвела моего отца в сарай, хлеба отрезала. Смотрят, а и немец входит, от своего пайка ломоть сала отрезал, протягивает….
И еду я из Твери, с поминок по отцу. И в купе нас четверо: Подпол ВДВ – русский, таксист - татарин из Казани, узбек - прораб, да я – цыган. Выпиваем. За баб и политику говорим. И черт меня дернул на остановке покурить выйти. А спички я в купе забыл. Смотрю – парень стоит, курит. «Дай огоньку!» - прошу вежливо. А он говорит, что я – «черножопая свинья», а он – русский фашист, таких как я презирает. (А во мне еще бабкин рассказ бродит) Ну, думаю, щас я за спичками схожу… а мужики - попутчики отрывок разговора слышали и собрались паренька «спровадить с поезда». Ну я мужиков успокоил, спички взял, выхожу…
И чьих ты таких будешь? Из какого города? Он мне и называет мой родной городок. И райончик мой. И улочка. И этот парень оказывается рОдный брат моего друга детства, младший. И говорю я ему, что чтоб он знал, что моя бабка – цыганка, а его бабка – еврейка. И что для наших бабок фашисты один ров готовили. И что его брат – уважаемый человек, а он – х.йло. Хотел я еще добавить «Ё. твою мать», да не стал позорить мать моего друга, развернулся и пошел к мужикам. У меня в сумке еще бутылка коньяка была…
Виктор ФАНАЙЛОВ