Предыдущая часть
ТиДжей III
Мир пытается встать на место. Мир кривится и искажается. В зеркале отражается красное лицо с измученными глазами. Я заливаю его спреем так быстро, как только могу. Теперь в нем облачно, не разобрать. Жаль, надо вытереть его насухо. Оно снова станет ясным и снова увидит меня. Спасибо, что не спросит, в порядке ли я. Вру в логе, вру, что почистила все. Ничего я не почистила, кроме зеркала. Люди – свиньи, люди, почему вы такие свиньи?!
В кармане жужжит телефон. Маша: «Он останется до закрытия и не забудет попрощаться». Я смогу его обнять. Ещё раз, ещё самый-самый последний раз. Я смогу ещё раз посмотреть на его лицо. Ещё несколько минут, чтобы навсегда, навсегда сохранить в своей памяти. Я расправляю плечи и беру в руки тряпку и дезинфектор.
— Мне надо в кейдж, — говорю я своему супервайзеру.
Мне очень нужно в кейдж. Мне очень нужно сесть. Мне очень нужно его увидеть. Мне очень нужно его обнять. Я сейчас снова начну плакать, но хватит, хватит, ты выплакала все на сегодня. Ты закрыла все на сегодня. Иди в кейдж, тебя отпускают. Ты придёшь туда, где он составляет расписание, стоя у доски, и обнимешь его. Ты прижмёшься к нему, быть может, в последний раз, крепко-крепко прижмёшься, и наплевать на косые взгляды. Не ты ли говорила, что надо делать, а не думать? Так делай, так не думай. Просто подойди и обними. Не срывайся на бег, нет-нет, ещё слишком рано. Никто не должен знать. Кому какое дело? Кому какое дело, спрашиваю?! Беги, беги, так будет больше, на целых десять секунд больше времени. Беги, беги, совок твой кто-нибудь сполоснет – хоть бы и Маша. Беги, беги, — вот и ярко освещённый в темноте кейдж. Полупустой кейдж – ты, ТиДжей и ещё кто-то. Всего лишь один кто-то, и ты опускаешь руки. Трусиха! Дура! Какая тебе разница, если ты не вернёшься сюда больше! Какая тебе разница, если ты его больше никогда, никогда не увидишь! Дура, дура, дура! Подойди – и просто прижмись. Нет, он повернут спиной, со спины обнимают – любимые, со спины подходят – доверенные. Со спины не подходят такие, как ты. Сиди теперь на своём стуле, сжимай в руках маркер, нелюбимая. Незамеченная. Смотри на него теперь, трусиха опоздавшая, смотри и запоминай – мягкий профиль с колючей щетиной, немного горбинкой нос, мужской треугольник фигуры – запоминай, запоминай, чтобы на всю жизнь. Сиди, смотри. Смотри.
Вцепиться бы в него, вцепиться в него, вцепиться бы – и не отпустить больше. Повиснуть, клеем приклеиться, не отпустить бы только. Вцепиться и не отпускать. Вцепиться и не отпускать.
Вцепитьсяинеотпускать. Неотпускатьнеотпускатьотпускатьненеотпускатьвцепитьсявцепитьсянеотпускатьнененепускать.
Салфетка и маркер – все, что нужно. Салфетка впитывает зелёный спирт, салфетка расползается, но оно все ещё чётко написано. Вцепитьсяинеотпускать. Не отпускать. Не отпускать. Вцепиться.
— Может, он все же тебе нравится? – Маша, вот она, Маша.
— Наверное, — одними губами, горло давно уже сдавило спазмом; не продрать горло.
Душу дерёт, сердце дерёт – теркой по ним, и ещё раз! Давай, тряпка, хватит с тебя на сегодня рыданий! Давай, тряпка, посмотри на них – они не хотят видеть твоих слез, давай, тряпка, улыбнись! Не порти ему хоть последний день – не будет же он тебя утешать. Не надо ему тебя утешать. Выйди хоть из кейджа, там – темнота, там – никого. Беги из кейджа, трусиха, беги. Беги скорее, и прислоняйся к мусорке – лучше бы в неё и залезла, там тебе самое место, страдалица. Сворачивайся в клубок – тут, на границе света и темноты, никто не увидит твоё тело. Никто не увидит твою душу. Сиди тут, сиди, и рыдай в своё удовольствие. Гони от себя надежду, что он выйдет тебя проверить. Не выйдет.
Маша садится рядом — зачем, зачем она пришла? Зачем она обнимает меня? Я не заслужила. Я только лишь...
На границе света и тени появляется он. Он растерянно смотрит, он не понимает. Пока еще нет. Я могу его обнять. Я обниму его. Сейчас же или уже никогда. Боже, мое лицо, должно быть, страшно. Рациональной частью себя я наблюдаю, как он пятится назад, кажется, я даже вижу со стороны, как я надвигаюсь на него: шатаясь, смотря в одну точку невидящими, покрасневшими глазами. Сознание мое двоится: половина меня в агонии боли, другая, новая, неизведанная еще – упивается это болью, наблюдает за первой, отстраненная, непоколебимая скала, огромная и такая прочная; я в первый раз чувствую так, в первый раз чувствую ее – кто ты? Кто я?
Позади ТиДжея столб, и он упирается в него спиной. Последний шаг — и я вцепляюсь в его спину пальцами, утыкаюсь лбом в его плечо. Он каменеет, он не двигается. Ты что, взаправду ждала ответного объятия?!
Ты смешна, смешна, смешна. Руки его висят плетьми, когда он открывает рот и говорит, что все понимает. Ничего ты не понимаешь! Ничего ты не знаешь! Ты даже не пытаешься.
— Ты в порядке? — Господи, какой же дурацкий вопрос.
Я в совершенном порядке, надо только пальцы расцепить.
А наутро я вижу забытую салфетку в цепких пальцах Майки, и вымытой слезами душе поднимается волна стыда, перемешанная с нездоровым задором.
— Что это такое? Ты учила русскому кого-то еще? И без меня?
— Нет. Это было для себя. Расскажу тебе, если согласишься со мной позавтракать. Кейдж — не место для таких разговоров, а я все еще хочу написать о тебе главку.
Следующая часть
