Алексей Лука, художник и архитектор, резидент Мастерских Винзавода – проекта поддержки арт-сообщества в условиях кризиса – специально для блога Винзавода рассказал про реакцию на уличное искусство в России и Европе, границе между табуреткой и скульптурой и как архитектурное образование мешает в практике уличного искусства
— По образованию ты архитектор, как ты оказался среди уличных художников после МАРХИ?
Это не было решение: все, с этого дня я иду рисовать на улице. На момент, когда я поступал в институт, я уже начал увлекаться граффити. Рисовал шрифты на улицах, а потом начал экспериментировать: работать на холстах, делать коллажи. Постепенно начал делать полноценные стрит-арт работы.
Город – это особенная среда, это не белый куб галереи. Ты всегда должен подстраиваться под определенные правила, под конкретную архитектуру. Искусство должно быть взаимосвязано с ландшафтом, вписано в среду, теряться в пространстве города, чтобы было ощущение единого целого. Мне нравится, когда уже существует некая экосистема – городской пейзаж, с которым ты работаешь. В работе с чистым белым пространством – другие правила.
— Как тебе помогает твое образование, или, может быть, как оно тебе мешает?
Иногда, действительно, мешает. Мне сложно избавиться от излишней педантичности и перфекционизма, от навязчивой геометрии в работах, все части целого четко сочетаются. Разумеется, эти факторы одновременно диктуют тот стиль, который у меня выработался.
— Как формировались твой стиль? Что на тебя повлияло?
Довольно стандартный набор: увлечение искусством, русский авангард, обучение в МАРХИ. В разные периоды влияния были разные. Когда я только начинал рисовать, меня больше увлекала иллюстрация, американские художники, которые рисуют на улицах. Например, Барри МакДжи сильно повлиял, до сих пор остается одним из моих любимых художников. Или еще Джим Хаузер. В какой-то момент на меня повлияла эстетика архитектуры, тех же конструктивистов, например. Когда ты учишься в архитектурной среде, на тебя она неизбежно влияет, со временем появляется свой вектор, но мне не хотелось бы зацикливаться на чем-то одном.
— Почему ты выбрал именно нефигуративное искусство?
В основе любой моей абстрактной работы лежит какой-то сюжет. Когда я начинаю делать работу, сначала по классической схеме делаю набросок. Но в процессе работы он настолько сильно упрощается, что в большинстве случаев этот сюжет остается виден только мне. Либо его могут считать только мои друзья и знакомые, которые распознают определенные символы и элементы.
— Расскажи про процесс создания работы.
Есть два способа. Первый – когда ты работаешь без эскиза. В этом случае ты зависишь от многих внешних факторов: например, от того, какой материал ты найдешь. Когда я приезжаю в другой город, никогда не знаю, какой материал найду на улице для будущих работ. Несколько дней собираю материалы – двери, шкафы, деревяшки, потом начинаю с этим набором работать. Результат очень непредсказуемый.
Если говорить о работах на фасадах или холстах: эскиз для них делается заранее. И тут ровно обратная ситуация: я должен быть максимально уверен в эскизе, чтобы результат был четким. Иногда все смешивается, и я могу сделать спонтанную заготовку из дерева, а потом на нее накладывать готовый эскиз.
— Как ты относишься к концепции «искусство ради искусства»?
Конечно, всегда хочется абстрагироваться от всех мнений. Я очень восприимчивый человек: могу сильно загрузиться из-за услышанного комментария. Это жутко раздражает. Каждый художник создает свой мир, свое направление и в нем движется.
Но иногда мне хочется, чтобы у моих объектов была определенная функция, например, одновременно табурет и скульптура. Иногда делаю объекты на грани «бытовухи»: на грани функционального предмета и искусства. Есть объекты, на которые смотришь и думаешь: «Что это такое? Старая лавочка или предмет искусства?». Мне нравится стирать грань между недостижимым искусством и функциональной вещью, приближать объекты искусства к человеческим масштабам.
Под зрителей подстраиваться невозможно. По поводу одной твоей работы могут быть диаметрально противоположные мнения. Когда я разговариваю с жителями дома, на котором делаю мурал, их впечатления разные. Сделать так, чтобы всем все нравилось — практически недостижимая цель. Хорошо, когда в процессе ты объясняешь людям, о чем твоя работа, контакт с ними меня всегда настраивает на позитивный лад. Эта коммуникация дает мне возможность выслушать их мнение и посмотреть на свои собственные работы со стороны. Если мы говорим о фасадах – это довольно эгоистичная работа. Я понимаю, что приезжаю в чужой город и создаю работу на здании, в котором я сам не живу и каждый день на нее не смотрю. Этот момент меня всегда волнует, держу его в голове.
— Как бы ты объяснил прохожему обывателю смысл своих работ?
Мотивы моих работ – это повседневная жизнь, отношения людей. Инсталляции, сайт-специфик работы связаны с пространством, темой мастерской, жилья, улицы и их взаимосвязи. Я задаюсь вопросами: насколько уместно, когда ты уличный художник, сидеть в мастерской и насколько уместно делать работы для галереи. В Ruarts я делал выставку «Подъезд №5»: символичный переход от улицы в мастерскую. Она о том, как все найденные на улице объекты меняются и превращаются в объекты искусства. Как вообще художнику среди этого хаоса найти себя и найти свое направление.
— Как тема отношений между людьми воплощается в твоих абстрактных работах?
Как и в фигуративном искусстве, только у меня это сделано в более абстрактной манере. Это мозаика из множества деталей. Внутри нее завуалирован сюжет, он спрятан, и его видно не сразу.
— У тебя есть какой-то личный код, по которому можно считать сюжет?
Да, у меня есть набор элементов, которые проскакивают во всех работах. Руки, глаза, прическа, уши. По этим деталям можно понять, есть ли в моих композициях фигуративное начало. Когда я стал меньше рисовать граффити и увлекся больше иллюстрацией, начал рисовать персонажей с четко узнаваемыми элементами.
— У тебя много международных проектов. Как, на твой взгляд, различается восприятие твоей работы как уличного художника в России и Европе?
Если мы говорим о реакции прохожих, то в России это чаще всего агрессия. Даже, когда сюда приезжали европейцы и рисовали здесь на фестивалях, они постоянно меня спрашивали: «Леша, а почему эти прохожие готовы съесть меня глазами?». В Европе, если кому-то не нравится работа, не принято говорить об этом в открытую, не принято оскорблять человека.
В Европе уличного искусства больше: проходят фестивали, много работ на стенах, художники интенсивнее работают на улицах. В Москве действуют ограничения на работу с фасадами, с темами. Многие художники лишились возможности для своего авторского высказывания. В плане несанкционированного стрит-арта: эти художники как работали в нелегальном сегменте, так они и продолжают это делать.
— Как ты относишься к арт-критике? К текстам об искусстве современных художников.
Очень хорошо. Мне кажется, это должны делать профессионалы своего дела. Критика важна.
Бывает так, что зритель говорит: «все говно», основываясь на исключительно собственном представлении. Надо попробовать понять, сделать элементарный фактчекинг и разобраться, почему художник именно так сделал свою работу.
— У тебя был исключительный опыт, повлиявший на твою практику?
У меня несколько раз был отрицательный опыт. Я сильно разочаровался в нескольких проектах, участие в которых в процессе превращалось в какой-то ужас. В больших проектах не все зависит только от художника: приходится взаимодействовать с подрядными организациями и организаторами, которые косячат. По итогу мне было стыдно за эти проекты, и я был невероятно зол, что не могу повлиять на результат.
— Ты индивидуалист, или тебе нравится работать в команде?
Я не люблю коллективный формат работы. В 18-20 лет – это окей, потому что ты легко идешь на компромиссы. Со временем мне стало тяжело работать в таком режиме, сложно искать компромисс с другими художниками. Это не плохо и не хорошо, просто такой факт.
С другой стороны, в фонде Ruarts идет наш совместный проект «Разрез» с Матвеем Кайфом – это один из немногих случаев за последнее время, когда я полностью доволен. Когда ты находишь такой способ работы, при котором взаимодействие сводится к взаимному дополнению, а не к спорам, хороший результат возможен.
— Почему тебя привлекла идея Мастерских на Винзаводе?
Я два раза работал в похожих мастерских во Франции: гигантский ангар полностью отдан художникам и они огораживают себе рабочее место ширмами, делают склады и там работают. Разумеется все строится на взаимном уважении. Ты не можешь громко включить музыку и шуметь, потому что много людей сконцентрированы на работе и ты должен уважать личное пространство других.
В плане коммьюнити – это безусловно интересный опыт. Получилось так, что все художники в Мастерских между собой знакомы. У всех разные потребности: кто-то делает холсты или коллажи, шьет или занимается керамикой. Здесь достаточно универсальное пространство. Учитывая обстановку с мастерскими в Москве – все только закрывается, переносится, сносится – эта инициатива Винзавода важна для художников сейчас.
— Лично тебе комфортно в такой среде?
Да, потому что если мне надо сосредоточиться на работе, я могу просто замкнуться в себе. Если мне не надо работать, я могу отвлечься и пойти общаться с другими художниками. Главная «опасность» таких пространств: все может превратиться в наш общий вечный праздник. Но, я думаю, мы все в состоянии соблюдать личные границы друг друга. Очевидно, что основная цель у всех художников, собравшихся здесь, продуктивно работать.
— Какие проекты ты планируешь здесь делать?
В Мастерских я планирую заниматься своим проектом с коллажами. Для этого я приобрел много советских рам – фоторам, картинных, резных, минималистичных, в общем, самых разных. Еще собираюсь бесшумно работать с бумагой. Чтобы никому не мешать.
— Как ты считаешь, коммунальная среда вот такого типа обогащает твой художественный опыт?
Когда я делил мастерскую с Димой Аске последние пять лет, понял, что это лучше, чем работать одному. Ты можешь шерить инструменты, есть общение, присутствует критика со стороны. Это зависит от человека – насколько он готов получать фидбэк на свои работы от других художников. Я в этом плане, возможно, более замкнутый. Я не всегда готов с незнакомыми людьми что-то обсуждать. Но так получилось, что здесь со мной рядом Миша Бурый, Костя Серп, Эльчин – мы все друг друга знаем, нам легко.
— Как ты относишься к искусству, сделанному по заказу коммерческих брендов?
Если лично для художника это ОК, то почему нет. Я отошел от этого, потому что сейчас создаю неподходящие для коммерции вещи. Раньше я делал более иллюстративные и более дизайнерские работы, они для этого больше подходили. А сейчас что – коллаборация с мебельной фирмой? Не знаю, сомнительно (смеется). Мне периодически поступают предложения, но в 90% случаях я отказываюсь. Я все-таки четко разделил для себя художественную и коммерческую деятельность.
— Если бы не уличное искусство, чем бы ты мог в жизни заниматься?
Возможно, занимался бы промышленным дизайном. Создавал бы штучные элементы интерьера – как мебель, только не поточно.
— У тебя есть проект мечты?
Нет. Многое рождается в потоке жизни. У меня есть несколько проектов, о которых я даже не думал, что когда-то их буду делать.
Например, в городе Сатка Челябинской области есть проект со стайками. Это сарайчики, которые строились в центре города для хозяйственных нужд. Там мог быть хоть гараж, хоть курятник. Это очень крутая штука, никогда раньше не видел таких объектов. Их начали массово сносить из-за новой застройки. Проект со стайками родился так: когда все это уничтожали, мы собрали несколько объектов, отмыли, отреставрировали их, добавили новых элементов и сделали паблик-арт-объекты.
Большой неожиданностью для меня самого была моя работа в арт-парке Никола-Ленивец: никогда не думал, что одним из моих проектов будет жилой арт-объект.