Я называю это Бездной. Она была бы чёрная, если бы у неё был цвет. Она была бы наглухо беззвучная, если представить, что тишину нельзя слышать. Она не пустая, потому что пустота - это уже что-то, а там нет ничего. Это даже не вакуум. Потому что вакуум - это пространство, хоть и без наполнения. А там нет пространства. Там нет начала и конца. Нет размера, запаха, движения и неподвижности. Нет скорости. Нет расстояния. Нет времени. Можно было бы сказать, что это абсолютное отсутствие всего в своей самой чистой форме. Но нет. Даже отсутствия там нет. Там нет небытия. Потому что того, кто мог бы там не быть, не существует, равно как и того, кто мог бы там побывать. Мне просто удобно называть это Бездной, потому что я - человек, а людям свойственно как-нибудь называть всё, о чём они думают. А я - думаю. Много. Всё время. И называю это Бездной. А вообще, конечно, никакого названия у этого тоже нет.
Кто-то постучал в окно. Ирма вздрогнула и замерла. Спина прямая, будто там вместо позвоночника - негнущийся металлический каркас. Через несколько секунд она вспомнила, что нужно дышать и сделала судорожный вдох, затем медленно выдохнула через сложенные в трубочку губы. Ей казалось, что она вся превратилась в слух. Она слушала даже спиной. Особенно - спиной. Затылком, лопатками, поясницей. Потому что окно было сзади. Тишина. Можно было бы сказать - полная тишина, если бы не кряхтение печатающего принтера в коридоре, на который она сама недавно отправила двухсотстраничный документ. Коллеги - как и полагается - разошлись по домам в шесть или в начале седьмого. А Ирма - как водится - засиделась до поздна. Надо было успеть подготовиться к завтрашней встрече. Подписание договора. Нельзя, чтобы сделка сорвалась. Принтер замолк. В окно больше не стучали, но поворачиваться к нему Ирме категорически не хотелось. Слегка шевельнула пальцами рук. Кажется, оцепенение стало отпускать. Она попятилась на пару шагов назад, присела, выдвинула из-под стола уличные туфли, медленно выпрямилась, переобулась - движения плавные и беззвучные, чтобы не пропустить ни единого постороннего шороха. Тишина. Сумочку на плечо - и к выходу, пока не отключили лифты. Их всегда отключают примерно в это время, потому что в офисах уже почти никого не остаётся. Не хочется спускаться одной в такой час, то замедляясь и прислушиваясь к гулкой тишине пустых лестничных пролётов, то срываясь на бег вниз по ступеням чёрного хода, едва освещённого мерцающими дежурными лампами. Весь путь в одиночку. Все сто двадцать три этажа.
Мы все живём, разглядывая Занавес, который прячет от нас Бездну. Иногда по нему порхают бабочки, иногда на нём цветут цветы. Порой наступает осень, и нам грустно. Бывает, что там показывают весёлые мультики. Или увлекательный фильм. Иногда про нас же самих. Да что там, очень часто мы сами придумываем то, что смотрим! И оттого вдруг начинаем верить в своё всемогущество. Или в то, что существует некая логика вещей, которую мы вот только что осознали и теперь восторженно пытаемся к ней всё подладить. Но логики нет. Её придумали люди. Нам нужна хотя бы иллюзия порядка, чтобы как-то защититься от хаоса, который мы называем жизнью. Так устроен наш мир. Так устроен наш мозг. Нам нужно раскладывать хаос по полочкам и пялиться на Занавес, чтобы не сойти с ума.
Всю ночь по коридору кто-то ходил. Всякий раз, когда Ирма слышала шаги, она вставала, включала свет и на цыпочках подкрадывалась ко входной двери. Стиснув пальцами ворот ночной рубашки, она осторожно придвигалась к глазку, всматривалась в искажённое линзой пространство и… никого не видела. Каждый раз коридор был кристально пуст. И, наконец, раз на шестой или восьмой её осенило. Это не она следит за ними! Это они наблюдают за ней! И, возможно, ждут, когда она, наконец, уснёт. Как же она раньше не догадалась?! Если включаешь в комнате свет, тем, кто за дверью, чётко видно, как темнеет глазок, когда к нему кто-то подходит. Не спать. Сегодня спать нельзя. И включать свет тоже.
Лучше всего - в детстве. Потому что тогда Занавес ещё не изношен. Он плотный, твёрдый, непрозрачный, непоколебимый, нерушимый и единственно существующий. Тогда и в голову не приходит, что это всего лишь ширма, иллюзия благополучия, бутафория, которая бережёт нас от взгляда в Бездну. Тогда кажется, что картинки на Занавесе, такие яркие и весёлые, - это всё, что существует на самом деле, неизменно и навсегда.
Сделка не состоялась. Ирма сидела, вцепившись в края стула, покачиваясь взад-вперёд и неприлично пялясь на безвкусный и несуразно дорогой Cartier, сжавший толстенький палец сорвавшегося с крючка клиента. “Как моток шпагата на ветчине,” - подумала Ирма и внезапно очень захотела есть. Глаза метнулись по глянцевой поверхности кофейного столика, на котором, заботливо разложенные по вазочкам, красовались имбирные пряники с логотипом фирмы и конфеты в обёртке с тем же рисунком. Изящные чашки тонкого фарфора - на каждом гладком бочке всё тот же логотип - позвякивали снова и снова, когда пять мини-ветчинок опускались на белое стекло столешницы, отбивая какой-то попсовый ритм.
- Ну, что ж, вы меня не убедили, - бывший потенциальный клиент хлопнул по столу всей ладонью, будто пришлёпнув Ирму, а изящные чашки звякнули прощальным аккордом.
- Это всё не подходит, - промямлила она.
- Что, простите?
- Вот это всё, - Ирма провела рукой над столом. - Сладости и кофе. Это не то, что нужно.
- Что вы имеете в виду? - клиент недоумённо уставился на Ирму.
- Мне нужна ветчина. С верёвкой от Картье. Такая вот… как ваша… только не мерзкая.
Ирма вылетела из переговорной, опрокинув стул и чуть не сбив с ног горничную с кофейником того же тонкого фарфора, что и чашки. Пробежав пару этажей вниз, она ворвалась в офисную кухню, не поприветствовав перекусывающих коллег. Из холодильника вырвалось прохладное облачко, когда Ирма резко дёрнула дверцу. Она схватила чей-то пластиковый контейнер с колбасной нарезкой и кусочками маасдама и принялась жадно заталкивать их себе в рот, размазывая по лицу соус, прихваченный с полки на дверце, и роняя куски ветчины и сыра на пол.
"Что с ней"? - прошептал кто-то за спиной. Ирма прекратила жевать и повернулась к столу, пытаясь понять, кто это сказал. Но пелена перед глазами мешала разглядеть сидящих за столом. Ирма посмотрела на кусок колбасы в своей руке и вспомнила палец, передавленный кольцом. К горлу подступил ком, и её вырвало.
У некоторых Занавес остаётся таким, как в детстве, навсегда. Они не сомневаются в значимости своих действий. В смысле вообще всего, что с ними происходит. Верят в причинно-следственные связи и великий замысел. В эффект бумеранга и проклятие до седьмого колена. Что хорошие поступки добавляют плюсов к карме, а плохие непременно откликнутся какими-нибудь проблемами. Верят в некий путь, в предназначение, в судьбу, в высшие силы… В жизнь после смерти тоже верят, потому что просто не могут вынести мысль о своём отсутствии. Но ничего этого нет. Смысла нет. Пути нет. Карма не существует. Ничто не связано ни с чем. Дальше - Бездна. А пока - никчёмная суета, набор случайностей и хаос. И тщетные попытки доказать собственную экзистенцию. Что бы ты ни делал, финал истории уже предопределён. Как бы ты ни колотил ногами, Бездна - не молоко, она не собьётся в масло. Какой бы мультик ты ни показывал сам себе на Занавесе, не спасётся никто. И зачем тогда вообще делать хоть что-то?..
- Ирунь, ты покажешь, что там?
Ирма стояла у ряда отвёрнутых к стене картин, расставив руки, словно вратарь, готовый в любую секунду отразить атаку.
- Не надо, Жан.
- Ну ты же знаешь, я с уважением отношусь к твоему творчеству. Мне многое нравится. Вот эти твои, как их… - Жанна пощёлкала пальцами, - "Розовые пионы"! Помнишь?
- “Пионовые розы”.
- Точно! Как я тогда выпрашивала их у тебя! А ты что сделала?
- То и сделала, - нахмурила брови Ирма.
- Во-о-от! А могли бы у меня в спальне красоваться. А "Озеро в лунном кратере”? Одно название чего стоит! Ты помнишь мою реакцию? Помнишь? - Жанна пригнулась, пытаясь поймать взгляд Ирмы. - Мне очень понравилось! Оч-чень! А ты - опять!
- Было бы хорошо, если бы понравилось кому-нибудь ещё.
- Так ты же их никому не показывала! Как кому-то может понравиться то, чего он никогда не видел?
- Только не надо сейчас опять про своего знакомого арт-менеджера, - Ирма закатила глаза.
- Это почему это не надо? - протянула Жанна. - Марик организует прекрасные выставки!
- Жанна, всё!
- Ну дай хоть одним глазком посмотреть!
- Не надо. Там просто картины, которые не получились, - Ирма осторожно взяла подругу за плечи, и стала разворачивать её в сторону выхода из мастерской.
- Что, все сразу?
- Не сразу. По очереди. Пойдём лучше на кухню.
В отличие от холодной, заляпанной красками, пропахшей растворителем и крепким кофе серой мастерской, кухня была довольно милой: зелёные стены и уютный жёлтый свет, шкафчики, баночки, запах корицы и ещё чего-то сладкого.
- Так что, тебя не уволят? - Жанна оперлась подбородком на руку и с любопытством уставилась на Ирму.
- Не знаю. Пока предложили отдохнуть пару недель. Я бы за такое уволила, - вздохнула Ирма.
- Да ну, перестань! С каждым может случиться. Устала, переволновалась. А может, тебе это… сходить к… э-э… - Жанна потёрла подбородок, - специалисту? Вдруг это что-нибудь… э-эм… - Жанна неопределённо покрутила рукой в воздухе, - что-нибудь… э-эм… нетипичное, - еле подобрала она слово.
- Это к какому же такому специалисту, Жанна? Почему бы тебе не называть всё своими именами? Я не сошла с ума!
- Да нет, почему сразу с ума-то? Ну, к психологу. Он расскажет, как расслабиться. Медитации, там, мантры…
- Хуянтры!
- Ладно-ладно! Молчу-молчу! Давай ещё чаю, что ли?
Иногда получается спокойно жить среди иллюзий, убеждая себя в том, что, раз пришлось сидеть перед этим Занавесом, надо провести время с удовольствием и хотя бы посмотреть какой-нибудь отличный фильм. Например, "Поездка в отпуск". Или "Вверх по карьерной лестнице". Или "Как я стал художником". Ну, или какую-нибудь романтическую историю на худой конец. Порой это даже начинает нравиться, и ты испытываешь то, что принято называть удовольствием, радостью жизни. Но всё это ровно до тех пор, пока не сработает механизм, приведённый в действие Рычагом. Щелчок рычага - и Занавес начинает смещаться в сторону…
Несмотря на вынужденный отпуск, отдохнуть как-то не получалось. Ирма все ночи напролёт проводила в мастерской, стабильно пополняя ряд картин отвёрнутых к стене, а днём забывалась тревожным прерывистым сном. Чувство, что за ней наблюдают, не только не проходило, но и усиливалось с каждой новой ночью. То где-то скрипнет паркетная доска, то что-то щёлкнет на кухне, то кто-то слишком долго стоит у подъезда и будто всматривается в её окна.
Но всё время сидеть дома было невыносимо. И Ирма, наконец, решилась ненадолго выйти. День клонился к вечеру. В мастерскую идти пока не хотелось, да и запасы еды давно пора было пополнить. Закатный воздух был чист и искрился отблесками заходящего солнца. Ирма шла по узкой мощёной улочке, разглядывая витрины небольших магазинов и считая фонари. У двадцать восьмого фонаря она остановилась, потому что поняла, что солнце уже село, а улица освещается только светом жилых окон и витрин. Фонари не зажглись. Стоит ли вернуться, или пройти ещё немного? До набережной остаётся ещё фонарей восемь. Скорее всего, когда она дойдёт до шестого, уже совсем стемнеет. Тогда, если фонари так и не включатся, можно будет зайти в кофейню у причала, и оттуда вызвать такси. А в ожидании выпить чашечку латте и полюбоваться отражением луны на поверхности реки. То ли зябко, то ли не по себе.
Ирма пошла дальше, обнулив счёт, и начав считать фонари сначала.
Раз. Летом дни длинные, но южные ночи тёмные.
Два. Прохожих почти нет. Только влюблённая парочка вынырнула из-за угла и тут же, хихикая, скрылась в подворотне.
Три. Кот-бродяга с диким воплем перебежал дорогу и исчез в разбитом подвальном окне. Ночью все кошки серые.
Четыре. Четвёртый фонарь включился, замигал, издал электрический треск и погас.
Пять. Чьи-то шаги сзади. Обернуться или ускорить шаг?
Шесть. Фонари не зажглись. Шаги сзади ускорились и звучат уже ближе.
Семь. Кофейня близко, но в ней нет света. Закрыта. Слышно дыхание идущего сзади.
Восемь. Стоп. Тишина.
Шаги сзади тоже остановились. Осталось только дыхание. Совсем рядом. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох…
Вспышка. Зажглись фонари.
От неожиданности Ирма вскрикнула и нервно засмеялась. Улицу залил яркий желтоватый свет, выхватывая из лап ночи все укромные уголочки и закоулочки. Где-то по соседней улице проехала машина. Почему-то это придало смелости, и Ирма уже хотела обернуться, чтобы сказать преследователю: "Я тебя не боюсь"! Но не успела. Она скорее почувствовала, чем услышала, что он снова приближается. Всё ближе и ближе. И вот рядом с её тенью, не очень длинной, потому что она ещё не отдалилась от восьмого фонаря, вырастает ещё одна. Длинная голова. Узкие плечи. Длинное тело. Длинные руки, почти до колен. Длинные ноги. Он ещё не подошёл вплотную, но его тень уже в два раза длиннее тени Ирмы. Бежать!
Ирма неслась, не разбирая дороги и не особо задумываясь о маршруте. Преследователь не отставал. Тень то исчезала, когда они приближались к очередному фонарю, то, удлиннившись, появлялась снова, когда фонарь оставался позади. Ирме казалось, что бегущий сзади и сам похож на фонарь. Такой же длинный, худой и безмолвный. Оглянуться не было ни времени, ни желания. В какой-то момент звук шагов удвоился, будто отразившись эхом. Вскоре Ирма увидела тени двух длинных голов. Это было не эхо. Теперь преследователей было двое.
Не отличаясь спортивной подготовкой, Ирма вскоре начала выдыхаться. Если бы не адреналин, она никогда не смогла бы бежать так быстро и долго. А когда дыхание стало сбиваться, и показалось, что ноги отстают от тела, и падение неизбежно, Ирма заметила, что её преследуют уже три длинных тени. Три длинных головы. Три пары длинных рук, размахивающих в такт бегу, готовых схватить её, стоит лишь дать слабину. И она помчалась, поймав второе дыхание. Бежала так, что ни один чемпион мира не смог бы её догнать. По крайней мере, ей так казалось.
Она уже давно бежала по незнакомому району. Ни дома, ни изредка попадавшиеся магазины с тёмными витринами - ничего не было знакомо. Странно, но ни разу за всё это время ей не встретился ни один прохожий. А когда и дома начали редеть, впереди замаячила вывеска с перечёркнутым названием города, а количество теней-преследователей уже не поддавалось счёту, Ирма остановилась. Упала на колени. Легла на землю, прижавшись щекой к пыльному асфальту. Закрыла глаза и прошептала: "Занавес, Рычаг, Бездна"…
Самое страшное - это Рычаг. У некоторых его вовсе нет. У кого-то он незначителен и слаб. А у кого-то - сломан. Им я завидую. Мой Рычаг силён, массивен и отлично смазан. Он приходит в действие в результате легчайшего движения мысли. Механизмы шевелятся, поскрипывают, щёлкают - и Занавес плавно отъезжает в сторону, щедро демонстрируя то, что за ним не существует - Бездну. Есть средства, которые помогают удерживать Рычаг на месте. Но тут, как обычно, начинаешь стыдиться, что не справляешься. Ты не признаёшься в этом даже себе, и поэтому продолжаешь стоять на самом краю, пялиться в Бездну и удивляться: почему другие её не замечают? Как они вообще могут смеяться, нюхать цветы и есть мороженое, когда здесь - ТАКОЕ?! Как они могут думать о чём-то ином, кроме вот этой разверзшейся неизбежности? А может, они все просто притворяются?
- Она всё время… э-эм… такая? - Жанна покрутила рукой у головы Ирмы.
Ирма сидела, обняв себя за плечи и покачиваясь взад-вперёд с закрытыми глазами. Губы её шевелились, но слов не было слышно.
- Пока - да. Сейчас она под препаратами. Через некоторое время мы сможем перевести её на щадящую терапию и отпустим домой. А пока Ирме придётся остаться в стационаре. Вы сможете принести её вещи?
- Да, у меня есть ключ от её квартиры.
Жанне позвонил врач психиатрической клиники, потому что в графе “Контактное лицо для экстренных случаев” медицинской страховки Ирмы были указаны её данные. Ирму нашли в центре города. Сначала она бегала по улицам в пижаме, не обращая внимания на прохожих и рискуя угодить под машину, а потом упала прямо на проезжей части, отказалась подниматься и всё время что-то шептала и шептала.
"Обычная история: хроническая усталость, синдром мегаполиса, городская фрустрация, экзистенциальный кризис, депрессия, осложнённая бредом преследования”, - объяснил доктор. - “Но мы сможем стабилизировать её, не волнуйтесь. Всё, что сейчас нужно Ирме - это покой, положительные эмоции и медикаментозное лечение. Самая большая ошибка угодивших в беду людей,” - отметил врач, - “в том, что они не хотят признаваться в собственной беспомощности. В том, что они нуждаются в поддержке. И не всегда чисто эмоциональной. Зачастую - и в медикаментозной. Не всё возможно починить беседами и самокопанием. А иногда излишняя рефлексия может только усугубить состояние. Это не слабость. Это - “дано” в условии задачи, которую нужно решить с минимальными потерями. Принесите, пожалуйста, Ирме необходимые личные вещи и немного положительных эмоций. Пусть она улыбнётся в ваш следующий приход. А мы позаботимся о ней с медицинской точки зрения”, - сказал доктор на прощание.
Здесь все знают о Бездне. Я вижу это в их глазах. Говорят, что их глаза пустые и бессмысленные, но это не так. В них гораздо больше смысла, чем у тех, кто ни разу не заглядывал за Занавес. Они смотрят туда, не отрывая взгляда. Все по-разному: кто-то со смирением, кто-то в тихой истерике, кто-то в буйном отрицании, а кто-то и с благоговейным трепетом. Но всех их объединяет одно: они осознали Бездну.
Как приободрить Ирму, Жанна придумала почти сразу. И теперь, ожидая, когда медсестра оформит все необходимые формальности, прежде чем пропустить её в психиатрическое отделение, она в нетерпении потирала руки.
- Ирма, - начала она сразу, как только вошла в палату, - ты как? Я хочу рассказать тебе кое-что важное, - Жанна не стала дожидаться ответа на формальный вопрос. - Ты только не ругай меня, пожалуйста, - она схватила Ирму за руки и заглянула в затуманенные глаза. - Ты меня слышишь?
Ирма вздохнула и медленно кивнула головой.
- Ну вот, отлично. Я принесла твои вещи. Я была у тебя дома и взяла всё, что может тебе здесь понадобиться. И ещё кое-что купила, - тараторила Жанна, выкладывая принесённое из пакетов прямо на кровать. - А когда я была у тебя дома, я зашла в мастерскую, - рука Жанны зависла в воздухе вместе со связкой бананов в ожидании реакции на сказанное.
Ирма нахмурилась и, приложив усилия, подняла глаза на подругу. Она моргнула несколько раз, пытаясь сконцентрироваться на чём-то важном, что та только что сказала.
- Ну вот, я же просила. Только не ругайся. Я не удержалась и посмотрела твои картины, - была бы Жанна такой смелой, не будь Ирма в столь беспомощном положении?
Ирма сжала пальцами простынь, её губы задрожали.
- Дорогая, - Жанна уселась на кровать и обняла Ирму за плечи. - Не надо волноваться, пожалуйста. Я тебя очень люблю. Я не могла не посмотреть, пойми, пожалуйста. Ты для меня важна. Для меня важно знать, что с тобой происходит. То, что ты делаешь. Ну, мы ведь не чужие, Ирма, - Жанна прижала к себе одеревеневшее тело. - Они мне очень понравились! Но это ещё не всё, - Жанна снова вскочила и продолжила вынимать содержимое пакетов. - Доктор просил принести тебе положительные эмоции. И вот я здесь. Ирма, - Жанна присела на корточки напротив подруги и снова взяла её за руки. - Я показала твои картины Марику. И знаешь, что он сказал?
Ирма зажмурилась и стиснула губы в тонкую прямую линию, скрипнув зубами. Её тело превратилось в камень, а пальцы, казалось, сейчас вырвут клочья не только из простыни и матраса, но и из металлического каркаса кровати.
- Он. Сказал. Что. Твои. Картины… Угадай, что? - Жанна выдержала театральную паузу. - Гениальны! - провозгласила она, не дождавшись ответа.
Лицо Ирмы расслабилось, пальцы отпустили простынь, а из под закрытых век покатились слёзы. Она медленно качала головой из стороны в сторону и шептала: "Никому нельзя смотреть, никому не надо видеть, никому нельзя смотреть, никому не надо видеть…”
- Эй, подруга! Доктор сказал улыбаться! А ты что делаешь? - Жанна неестественно засмеялась и стиснула Ирму в объятиях. - Так вот. Марик говорит, что это шедевры, - продолжила она в надежде исправить ситуацию. - В них есть глубина, замысел и этот… как его…, - Жанна нарисовала в воздухе что-то длинное и извилистое, - Нерв! Он говорит, их надо показывать публике. И он уже начал заниматься выбором подходящей галереи и спонсоров. Да, пока без твоего согласия. Но ты же согласишься? Ирма? Не вздумай отказываться! Ты станешь богата и знаменита! Будешь брать меня с собой на богемные тусовки? А! Ещё! Почти самое главное. Марик уже придумал название для твоей выставки. Знаешь, какое? Ты только послушай: “На краю пропасти”. Он говорит, это попадает в тренд, и что… Ирма? - Жанна услышала, что Ирма снова что-то бормочет и наклонилась к ней поближе.
- Бездны, - еле слышно выдохнула Ирма.
- Бездны?
- Название. “На краю Бездны”, - прошептала Ирма и закрыла лицо ладонями.
- Хм… А это, пожалуй, звучит ещё более патетично, - Жанна хлопнула в ладоши. - Я предложу Марику.
Я по-прежнему помню о Бездне. Она никуда не делась, так же, как и мои мысли о ней. Но теперь я могу с ними жить. Просто воспринимать это как данность. Как это делают миллионы других людей с прочным Занавесом и надёжным стопором на Рычаге. Мой Занавес залатали, а Рычаг прочно зафиксировали. Я больше не реву без видимого повода и не пугаюсь собственной тени. И стараюсь не слишком погружаться в поиски смысла, чтобы потом не впадать в отчаяние от осознания бессмысленности. Я стараюсь не смотреть на собственные картины из цикла “На краю Бездны”. Даже на выставке я попросила поставить столик для раздачи автографов в фойе у самого входа, там, где экспозиция ещё не начинается. Да, они - часть моей Жизни, часть моей Бездны, часть Меня самой... Но я опасаюсь, что, если буду смотреть на них слишком долго, могу снова погрузиться в то страшное состояние, которое никому не желаю испытать. Слишком уж много в них… нерва, как говорит Марик. И лучше бы вообще никому их не видеть…
Жанна откинулась в кресле, забросив ноги на пуф. Оказалось, что работать на выставке довольно не просто. Под конец дня ноги просто отваливаются. Но как же приятно осознавать, что и ты имеешь отношение к этому оглушительному успеху! Она дотянулась до бокала с шампанским, взяла его двумя пальцами за тонкую ножку и посмотрела сквозь светло-бежевую пузырящуюся жидкость на картину, висящую на противоположной стене комнаты. Ирма категорически настаивала на том, чтобы её исключили из выставляемой коллекции, и Жанна, чтобы добро не пропадало зря (и пока Ирма не расправилась со своим очередным шедевром), повесила её у себя в гостиной: тёмный переулок, тусклый свет фонарей, одинокая маленькая фигура, стремящаяся вдаль, и множество расплывчатых, длинных вертикальных полос позади неё - или дождь, или блики света, а может, и вовсе нечто фантастически-загадочное. “Кто знает, сколько будет стоить эта штучка лет через десять”, - подумала Жанна, погружаясь в усталую дрёму. И то ли сквозь сон, то ли уже во сне она услышала, как кто-то тихонько постучал в окно…