«Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда», – писала Ахматова. Есенин, переплетая и розы, и навоз, выражался грубее. Но мысль ясна: многое в искусстве, да и вообще в мире, формируется сложно, затейливо. Особенно что-то новое. И первопроходцы поначалу часто непохожи на героев. Да и последующая их слава порой далеко не блистательна. В отечественной научной фантастике таким первопроходцем стала Вера Крыжановская – женщина, даже имя которой известно лишь немногим. А ведь именно герои ее произведений уже в XIX столетии совершали межзвездные перелеты на космических кораблях и телепортировались, именно она первая освоила тему прогрессорства и экологических катастроф. Любопытна и сама личность писательницы. Если не сказать, что это и вовсе феномен.
Текст: Марина Ярдаева
Впрочем, Вера Ивановна Крыжановская во многом была типичной дочерью своего времени. И даже ее устремления в далекие эпохи, в фантастику и мистику были порождением богатого на все XIXвека. Бурное развитие науки и мода на оккультизм и спиритуализм – вот что определило ее интересы с самой юности.
Вера Крыжановская родилась в Варшаве 14 июля 1861 года (по другим данным – 1857-го) в семье генерал-майора артиллерии Ивана Антоновича Крыжановского и дочери аптекаря Аврелии Григорьевны. Росла девочка очень слабой, много читала и очень быстро увлеклась всем таинственным и потусторонним, веря, что только силы иных миров уберегут ее от невзгод и болезней. Да и как не поверить? В 1870-е на Россию обрушилась просто повальная мода на спиритуализм.
ИЗБРАННАЯ ДУХОМ
Медиумы заполнили не только гостиные богатых столичных домов, они проникли и в провинцию. Даже в Сибири многие помешались на столоверчении и разных темных обрядах. Да что там, и крестьянскую среду не обошли новые веяния: в народе практика спиритизма перемешалась с традицией святочных гаданий. В столице самый известный кружок спиритуалистов был основан профессором Санкт-Петербургского университета зоологом Николаем Вагнером, публицистом, племянником известного писателя Александром Аксаковым и знаменитым химиком Александром Бутлеровым. На их собраниях бывали многие ученые, высокопоставленные чиновники, художники, поэты и писатели. Иронически вспоминал об этих встречах в «Дневнике писателя» Федор Достоевский. Николай Лесков использовал опыт участия в таких сеансах в своих произведениях. А Дмитрий Менделеев полемизировал со спиритуалистами серьезно, точно с научными оппонентами – он даже инициировал создание комиссии для рассмотрения медиумических явлений вообще и для идейной борьбы с кружком Аксакова, Бутлерова и Вагнера в частности.
Вера Крыжановская приобщится к этому кружку позже. Во времена его зарождения она была слишком юной, девочка еще только училась в Петербурге в Екатерининском институте благородных девиц. И учиться ей было совсем непросто. Особенно тяжело давались уроки словесности. Да, девочка, которая напишет более 80 произведений, весьма расстраивала учителей почти патологической неспособностью сносно писать сочинения. Но если школьных наставников эти ее неудачи только огорчали, то саму ученицу они буквально сводили с ума. Очень чувствительная Вера Крыжановская пролила немало слез по этому поводу. Зато какой случался праздник в ее душе, когда удавалось получить за сочинение высокую оценку. Разумеется, этому придавалось такое значение, что иначе как вмешательством сверхъестественных сил объяснено и быть не могло.
Уже будучи писательницей, Крыжановская вспоминала один случай. Однажды в классе было задано сочинение на какую-то сложную тему, выполнить работу нужно было к следующему дню. Девочка подступала к тексту и так и эдак, но он никак не давался. Наконец, обессиленная, она бросилась на кровать, надеясь встать пораньше и набросать хоть что-то. Проснувшись утром, она вернулась к тетради и ахнула: листы были аккуратно исписаны, притом ее почерком – это было блестящее сочинение, получившее высший балл.
Это, конечно, одна из легенд, призванная проиллюстрировать ее метод письма в состоянии транса. Писательница уверяла, что ничего не сочиняет, а лишь записывает надиктованное. Диктовал ей якобы дух Джона Уилмота, графа Рочестера – английского поэта и сатирика эпохи Реставрации. Она даже не хотела вовсе подписывать что-либо записанное своим именем, но после уговоров усопшего поэта согласилась разделить с ним его новую славу.
Над этим можно смеяться, этим можно возмущаться, но, наверное, правильнее всего простить пробующей себя в литературе женщине эту маленькую слабость к мистификациям. В конце концов такой слабости в конце XIX века в России были подвержены очень многие – то была эпоха активного мифотворчества.
А первые произведения Крыжановской-Рочестер увидели свет в середине 1880-х годов. Она тогда ненадолго переехала с мужем (в 1880 году Крыжановская вышла замуж за чиновника Сергея Семенова; позже он переводил ее книги с французского на русский, занимался их публикацией. – Прим. ред.) во Францию, там сблизилась с разными спиритами, мистиками, вошла в круг масона и оккультиста Папюса, увлеклась доктринами теософа Елены Блаватской и исследователя паранормальных психических явлений Аллана Кардека. Неудивительно, что увлечение псевдонаучной мистикой проникло и в первые литературные опыты Крыжановской, хотя формально они больше тяготели к жанру исторического романа.
Первая повесть, «Эпизод из жизни Тиберия», вышла в Париже в 1886 году, следом за ней были опубликованы романы «Фараон Мернефта», «Месть еврея» и «Царица Хатасу», которые сразу же привлекли внимание читающей публики. Крыжановская много читала, интересовалась древней историей, но даже блестящим образованием и эрудицией трудно было объяснить, как удавалось писательнице описывать жизнь и мистерии древних так хорошо. Критик и публицист Виктор Буренин отмечал, что писательница знает быт древних египтян, «может быть, даже лучше, чем прославленный исторический романист Эберс». Положим, критик мог ошибаться. Но роман «Железный канцлер Египта» был отмечен в 1899 году французской Академией наук!
В БЛЕСКЕ СЛАВЫ, В ТЕНИ ЗЛОСЛОВИЯ
В России на «Железного канцлера» особо рьяно нападал Горький в статье «Ванькина литература». Писатель хохочет над легендой Крыжановской о духах, которые диктуют ей свои романы, находя, что духи эти, по всей видимости, малограмотные, и сетует, что такого рода литература оболванивает массового читателя. «Иосиф является в романе точной копией с мелодраматического злодея, – пишет Горький, – его сопровождают колдуны, змеи, а в числе действующих лиц подвизается сама судьба... олицетворенная автором в виде женщины с телом быка и ногами льва. Все это производит оглушающее впечатление и прескверно пахнет... Ванька будет доволен госпожой Крыжановской. Ванька ужасы любит, и тем более любит, чем они нелепее... Ванька вообще любит все дикое и грубое». Возмущается писатель и тем, как обращается сочинительница с первоисточниками, а ее слог он считает оскорбительным для людей, имеющих вкус: «Нужно отдать справедливость авторше, она ни на шаг не отступает от текста легенды, хотя вышивает на нем разнообразные и чрезвычайно фантастические узоры и зовет Иакова – Яакоб, Иосифа – Иозеф, Рувима – Реубэном и Пентефрия – Потифаром, что, оказывается, нужно «по сефардийскому чтению древнееврейского языка». Ссылка на этот язык, а в примечаниях имена таких египтологов, как Брунг, Шаба и... Эберс, придают роману ученый вид, но не улучшают его дубоватого языка».
Язык Крыжановской действительно любопытен, ее стиль и в самом деле не отличается выдающимися художественными особенностями, более того, он довольно неровен: порой он почти по-пушкински прост и ясен, временами – напоминает пародию. Вероятно, все дело в переводах. Изначально Крыжановская записывала текст на французском, на котором сама изъяснялась якобы недостаточно хорошо, а потом переводила сама или с помощью мужа на русский. Вообще, по свидетельству близких, писала избранница графа Рочестера в полубессознательном состоянии: иногда во время обычного разговора внезапно замолкала, бледнела, просила карандаш и бумагу и начинала писать, не глядя на листы, без пробелов, заглавных букв и знаков препинания.
Наблюдать за таким автоматическим письмом Крыжановская позволяла и журналистам. Однажды, предчувствуя встречу со своим наставником Рочестером, она пригласила корреспондентов журнала «Ребус». Визитеры, став свидетелями письма в состоянии транса, отнеслись к увиденному скептически и попросили записи для консультации со специалистом. Записи – а это было описание ночной мистерии, проведенной великим иерофантом в святилище Амона-Ра в Абидосе, – они показали египтологу Израилю Франк-Каменецкому, и тот будто бы опознал в тексте Крыжановской описание обряда, известного по хранящимся в Британском музее папирусам.
Мистификация? Трюки, специально разыгрываемые на публике? Более чем вероятно. Бессовестный обман? Едва ли, скорее, следование выбранному когда-то сценическому образу. И образ этот был очень важен. То была своего рода рекламная кампания. Каждый новый слух или заметка в бульварной газете повышали интерес к книгам Крыжановской, их буквально сметали с полок магазинов. В конце концов сочинительница ведь не придумала ничего нового. Уж сколько художников до нее признавалось, что чувствовали, будто рукой их управляет какая-то высшая сила: и Вальтер Скотт, и Иоганн Гёте, и Чарльз Диккенс. Крыжановская лишь представила этот феномен в наиболее эффектном виде.
Да и вообще, многие ведь тогда, на рубеже веков, шли на различные ухищрения. Кто ради известности, а кто ради забавы или из любви к таинственному. Ведь на страницах того же «Ребуса», специализирующегося на сверхъестественном, появлялись и Брюсов, и Мережковский. В редакционный кружок спиритов входили в разное время Андрей Белый и его возлюбленная Нина Петровская, Маргарита Сабашникова и Максимилиан Волошин. Над всем этим иронизировал Чехов в рассказе «Беседа пьяного с трезвым чертом». Рогатый представитель низших миров, сморкаясь в «Ребус», сокрушался, что людей не с чего стало совращать – «пути добра нет уже»: люди подались во всяческую чертовщину, а чертям пришлось пойти в люди!
Все смешалось. Наука, мистика, обывательские суеверия и религия. О Крыжановской много злословили, но ею же и восхищались. Над ней смеялись, но и выражали самое серьезное почтение. В 1907 году отметила ее и российская Академия наук, наградив Пушкинской премией роман «Светочи Чехии». Интересно свидетельство Елены Рерих, тоже любившей окутать себя туманом таинственности. Она писала, что «наряду с немалой пошлостью» книги Крыжановской «содержат истинные жемчужины», что «книги ее принесли свою пользу» и «также несомненно, что серия «Маги» несравненно талантливее и богаче верными сведениями, нежели произведения многих позднейших романистов на оккультные темы».
В МЕЖЗВЕЗДНОМ ПРОСТРАНСТВЕ
Интересны не только историко-оккультные романы Крыжановской, любопытен ее космологический цикл. Это действительно предвосхищение отечественной научной фантастики. Да, фундамент, на котором строит Крыжановская свои произведения – теософские идеи Блаватской, основанные на смешении всех религий с философией и наукой. Крыжановская точно так же пытается прийти к некоему универсализму, переплетая времена, религиозные учения, философские идеи современности с различными научными открытиями о формах материи, эволюции и психической жизни человека. Но Крыжановская отличалась еще и богатым воображением: ее герои не просто перемещаются во времени и пространстве, они летают на детально обрисованных космических кораблях и реинкарнируют не по одной только воле всесильного автора, а согласно подробно объясненным законам мироздания.
К почти классической фантастике можно отнести роман «На соседней планете», вышедший в свет в 1903 году. В нем повествуется о создании идеального государства на Марсе, куда попадает главный герой – землянин. Когда Крыжановская готовила этот роман, она не только пользовалась помощью незримого Рочестера, но и добросовестно штудировала известные в то время труды астронома Камилла Фламмариона «Многочисленность обитаемых миров» и «Планета Марс». А уже собственное ее воображение населило красную планету разными народами, каждый из которых имел свою историю, религию, законы, ритуалы, одежду, архитектуру, флору и фауну. И вот с многообразием этих культур на Марсе знакомится русский князь Андрей Шелонский, ученик мага Атарвы. Из пассивного наблюдателя князь очень быстро превращается в активного деятеля и причину многих перемен на далекой планете. Интересно еще и то, что именно это произведение вдохновило Толстого на создание «Аэлиты», а Булгаков развил некоторые мотивы книги Крыжановской в «Мастере и Маргарите».
А вот в романе «В ином мире», написанном в 1910 году, действие происходит уже на Венере. Сюда на огромном фосфоресцирующем шаре Крыжановская забрасывает героиню, чтобы познакомить ее с более развитой цивилизацией. Цивилизацией, представители которой присматривают за братьями меньшими – землянами и незримо помогают лучшим из людей – ученым, художникам, музыкантам, поэтам.
Как всякая писательница, повествующая о неведомом, Крыжановская не избежала чести быть провозглашенной пророчицей. Ведь куда, например, летят герои романа «Смерть планеты», могущественные и бессмертные маги? Не праздные же они космические туристы. Они отправляются осваивать новые пространства и развивать новые цивилизации, потому что их привычный мир рушится. Тут и идея прогрессорства, ставшая популярной уже в советской научной фантастике, и живописание экологической катастрофы, вызванной нравственным упадком общества, – настоящая антиутопия.
«Земля, столь плодородная прежде, становится все бесплоднее и беднее, и нас захватывает пустыня. Климат стал так неправилен, что иногда кажется, будто перепутались все времена года. Смертность растет в страшных размерах. Деторождение все сокращается», – пишет Крыжановская в 1911 году. В чем же причина упадка? Почему планете, «которая могла бы и должна была бы существовать еще долго, служа школой для совершенствования бесчисленного ряда поколений» грозит гибель? Человечество, погрязшее в грехах, довело Землю до истощения. Люди сами приблизили катастрофу.
Крушение мира, к слову, вполне созвучно страшным картинам Апокалипсиса. «Материки сливались и земля сжималась, а смещенные каменные массы, нагромождали новые горы и обнажали бездонные пропасти, – пишет Крыжановская. – Пелена огня разливалась потоками и сметала все на своем пути: рев вод, ломавших земную кору, взрывы и свист урагана, слившего воедино землю и небо, образовали неописуемый хаос. <...> В глубине пещер, образовавшихся кучами разбитых скал, бродили безобразные, обезумевшие голые существа, <...> они, – изведавшие все тонкости «цивилизации», наслаждавшиеся всевозможным комфортом, доставляемым богатством и утонченной роскошью, блуждали нагими, как в первый день появления на свет». В первоисточнике мы читаем: «И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих. И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор».
Откуда такие жуткие сопоставления у женщины, пишущей книжки для массового читателя, женщины, являвшейся, в общем, вполне типичной представительницей своей среды, женщины, бывшей женой и матерью, светской дамой? Писательница объясняла: «Да не подумают читатели, что автор писал под влиянием какого-то адского кошмара. Пусть взглянут они испытывающим трезвым взором вокруг и тогда ясно увидят зародыши всех ужасов, которые пышно расцветут в будущем».
«СТАЛО СТРАШНО ЖИТЬ»
Крыжановскую очень впечатлила уже первая русская революция. Говорят, она даже задолго предсказывала по лайковой перчатке цесаревича Николая и революцию 1905 года, и революцию 1917-го, и Гражданскую войну, и расстрел царской семьи, и поругание церквей. Но доверия эти свидетельства не внушают, вероятнее всего, родились они задним числом. Но время, однако, Крыжановская чувствовала остро и, кажется, прекрасно понимала, что грядущие перемены не сулят ей ничего хорошего.
Так и случилось. Революция катком прошлась по ее семье. 1917 год – последний благополучный год в ее жизни. Книги Крыжановской все еще взахлеб читают, по ним даже снимают фильмы («Кобра Капелла» и «Болотный цветок»). А дальше – мрак: арест и смерть в тюрьме мужа, разорение, нужда. Об этом периоде она вспоминала в 1921 году, когда ей с дочерью удалось выехать в Эстонию. «С момента большевистской революции начался кошмарный период для меня, – писала Крыжановская, – я разучилась работать умственно, забросила творчество, как никому не нужный хлам. До философских ли идей, когда люди выброшены на улицу, все у них отнято, когда умирают от голода под угрозой тюрьмы и расстрела, ожидая каждую ночь обыска и реквизиций? Русская интеллигенция стала той затравленной дичью, за которой охотились день и ночь освободители русского народа от всех человеческих прав. Стало страшно жить. Все, что меня окружало, было отвратительно, все как-то омертвело, покрылось ложью и заразилось гангреной».
Об отношении к происходящему в России она писала в издававшихся в Ревеле (Таллине) «Последних известиях». Писала трезво, резко, горько. Не как медиум и проводник высших сил, а как обычный человек и гражданин. «Самое ужасное, – признавалась она, – во мне началась колебаться вера в славное будущее моей родины, гордиться которой меня учили с детства. Счастливы мертвые, не дожившие до ее позора и разложения. Родную страну позорят, срамят собственные выродившиеся сыны, которые открыто с публичного торга продают ее и пресмыкаются перед всяким глупым политическим лозунгом».
Крыжановская постоянно писала в своих романах о борьбе темных и светлых сил, о столкновении противоположных вселенских начал. И вот она увидела, узнала, сколь разрушительна стихия зла в реальности. И если в книгах демоническому началу противостояла бессмертная каста сверхсуществ, то в жизни противопоставить катастрофе оказалось нечего и некому.
В эмиграции жизнь писательницы так уже и не наладилась. Опустошенная пережитым кошмаром, больная обострившимся туберкулезом, она вынуждена была ради пропитания работать уборщицей на лесопильном заводе, вечерами подрабатывала карточными гаданиями, чтобы собрать хоть немного денег не только на хлеб, но и на издание книг. Писать, впрочем, она уже не могла. Умерла писательница в кромешной нищете 29 декабря 1924 года в Таллине, в тесной, убогой комнатке, на старой железной кровати.
Конец пути ее, впрочем, не был чем-то исключительным для того времени. Такая судьба постигла многих современников Крыжановской. Можно вспомнить хотя бы «Конец Ренаты» – очерк Владислава Ходасевича о печальной судьбе Нины Петровской, возлюбленной Белого, постоянной участницы спиритических сеансов издателей «Ребуса». И она умерла на чужбине, оставленная почти всеми, кто ее когда-то любил, измученная болезнями, безденежьем. Только если Петровская стала символом гибели русского декаданса, Крыжановская явилась предтечей зарождающейся отечественной фантастики.
Да и постфактум Крыжановской повезло все же больше, чем многим другим. Остались ее книги. За тридцать лет работы писательница создала более 80 романов и повестей. До середины 1930-х годов они еще переиздавались в Риге и Берлине. В Россию ее творчество вернулось после перестройки. Сегодня ее книги с интересом читают многие любители мистики и фантастики.