«...Сергей Павлович был руководителем резким. Когда говорят, что он был паинькой, не верьте. ... Совсем другим был теоретик нашего космоса, академик Мстислав Келдыш, который тоже у нас нередко бывал. Он был интеллигентнее, мягче, ему хватало терпения выслушать. ...»
Одному из отцов российской космической навигации, уроженцу Витебской области, главному научному сотруднику НИИ космических систем имени А.А. Максимова, заслуженному деятелю науки Российской Федерации, доктору технических наук Владимиру Степановичу Чаплинскому исполняется 90 лет.
И по дорогам звёздным вели мы первый путь
Новенький капотный пазик катился по разбитой улице Болшева. По сторонам от дороги возвышался сосновый лес, время от времени прерывавшийся дачами, какими-то магазинами, постройками и заборами. Cвободных мест в салоне хватало, однако группа молодых людей предпочитала стоять плотной кучкой на задней площадке, рядом с закрытым брезентом запасным колесом. Ребята молчали, и лишь один из них постоянно нашёптывал приятелям:
– Нет, ну как мы его найдём? Мы что, шпионы? Хоть бы адрес какой дали, а то «Болшево, НИИ-4, только никого о нём не спрашивайте, объект секретный. Вы молодые, сообразительные, вот и проявите эту сообразительность». Им легко говорить...
– Ты помолчи лучше, – тоже полушёпотом остановил его паренёк постарше. – Молотишь языком. НИИ... Тут люди кругом, а ты болтаешь, – он обвёл выразительным взглядом полупустой салон. – Найдём как-нибудь. Болшево – это тебе не Москва.
Между тем за окном вырос высокий деревянный забор, автобус остановился и кондукторша, сидевшая на особом кондукторском кресле, громко объявила:
– НИИ-4.
Затем она повернулась к молодым людям:
– Ребятки, вам, наверное, выходить.
Так для выпускников Военно-воздушной инженерной академии имени Можайского, среди которых был и 28-летний Володя Чаплинский, началась космическая эра.
1960 год был самым обычным годом того необычного периода. Оттепель в разгаре, энтузиазм у людей зашкаливает. Да и есть отчего: страна после Великой войны восстановлена, атом покорён, вокруг планеты уже летают искусственные спутники. И необитаемые, плотно нашпигованные электроникой, и с собаками, и с крысами, даже с обезьянами. Не сегодня – так завтра на орбиту отправится первый человек, и это будет обязательно гражданин СССР. Не случайно же Никита Сергеевич Хрущёв в беседе с американскими журналистами сказал, что Советский Союз «запустит человека в космос, как только будут созданы необходимые технические условия». И уж кто-кто, а выпускники легендарной Можайки, знали, что «необходимые технические условия» создаются полным ходом. И именно им, вчерашним слушателям академии, уже совсем скоро предстоит начертить в «четвёрке» первые «космические карты».
– Космическая отрасль тогда только вставала на ноги, – вспоминает Владимир Степанович. – Всё было впервые, и потому, конечно, работалось с огромным интересом. Подумать только, как быстро мы тогда становились космическими учёными специалистами!
И правда, когда ребята в середине 1950-х поступали в Академию Можайского, о космосе и о ракетах ещё никто из них не думал. Ракетные войска стратегического назначения в СССР начали формироваться только в 1959 году. Специалистов этого направления в стране почти не было. Вот тогда и решено было позаимствовать их у авиации. Выпускной курс разбили на две группы, первую отправили на Байконур, а вторую – в подмосковное Болшево, в оборонное НИИ-4.
– Тогда ведь выбора не было «хочу – не хочу». Думал: «Иду в научно-исследовательский институт, а способен ли я к этой работе?» Я знаю, что как инженер вполне бы справился, потому что у меня после военного авиационного училища было три года практической работы на реактивных бомбардировщиках Ил-28. Я знал дело. Так что к инженерной работе я был готов, а вот к научной… Кто знает, как оно получится. Но меня никто особо не спрашивал, не интересовался моими переживаниями. Надо – значит, надо. Работай.
Маленький партизан
Володя в семье сельских учителей Чаплинских был старшим сыном. Детство его закончилось в 9 лет, когда в деревню Увалоки, что в 60 км от Витебска, вошли немцы. Это произошло спустя всего три недели после начала Великой Отечественной войны. Весёлые, довольные, наглые, они выглядели настоящими хозяевами жизни. И вели себя так, словно и не было совсем недавно тяжелейших боёв за Полоцк и Витебск, а эти места принадлежали им всегда. На мотоциклах с укреплёнными на колясках пулемётами они подкатывали к понравившейся хате, не спрося хозяев, запросто входили внутрь и брали всё что хотели. Еду, посуду, одежду. Уводили скот, скручивали головы курам, рассовывали по сумкам масло, яйца, домашнюю колбасу...
Но местные жители новых «хозяев» хлебом-солью отнюдь не встречали. Открытого противостояния не было, да и сложно противостоять человеку с автоматом в руках, зато было то, что можно назвать почти открытым саботажем. Продукты прятались, скот забивался, телеги неожиданно ломались.
Дошло до того, что уже ранней весной 1942 года Увалоки показательно подожгли. В первый раз. Не всю, пять домов. Ранним утром деревню окружила рота финских карателей. Жителей собрали на центральном выгоне, после чего несколько солдат облили керосином хозяйства наиболее активных «саботажников» и подпалили их факелами. Пока дома горели, из толпы выхватили с десяток человек и увели на дальний выгон. Вскоре оттуда послышались автоматные очереди.
Володя прекрасно понимал, что происходит. На войне дети быстро взрослеют. Он не плакал, просто стоял, вцепившись в рубаху деда. Тот гладил внука по голове и приговаривал тихо:
– Ничего, Володька, мы им это всё припомним. Они за всё ответят.
А через несколько дней куда-то пропали Володькины мать и отец. Нет, их не забрали немцы, это все бы видели. Нацисты и их помощники действовали нагло и шумно, приходили днём, брали кого хотели и увозили в неизвестном направлении. Или расстреливали прямо рядом с деревней. А тут ещё вечером отец с мамкой были дома, а сегодня раз – и нет.
– Дед, а где папка с мамкой? – спросил Володька.
– А за Двину пошли, в Дворковичи, кума проведать. Ты ж никому не говори, что они со двора ушли, не надо.
– А они вернутся?
– Конечно, вернутся. Ты себе, главное, помалкивай. Чем меньше болтать будешь, тем скорее вернутся.
И Володька молчал. Хотя и понимал, конечно, что ни к какому куму родители не пошли, а ушли они, конечно, в партизаны. Володька даже знал, куда ушли, вернее, догадывался. Несколько раз, когда взрослые думали, что он спит, они говорили о 61-м Полоцком укрепрайоне, находившемся недалеко от старой советско-польской границы.
Укрепрайон входил в состав простиравшейся от Балтийского до Чёрного моря оборонительного комплекса, который немцы называли «Линией Сталина». До него было примерно 3 дня хода. Говорили, что там, под Полоцком, у Черноручья, у Экимани, много заброшенных дотов, блиндажей, укрытий и прочих сооружений, на которых можно закрепиться. Говорили даже, что в каких-то из них засели красноармейцы, которых гитлеровцы выбить так и не смогли и просто обошли.
А через неделю отец с матерью и правда вернулись. Вернее, появились так же внезапно, как и пропали.
– Тяжко было, Вовка, – рассказывал позже отец сыну. – Мы надеялись, что немцы про эти ненужные им доты забыли. Ан нет, не забыли. Устроили засаду. Хорошо, что с нами два пулемётчика с пулемётами были. Они отход нашей группы прикрыли. Не только пулями, сынок, жизнями своими прикрыли. Понимаешь? Жизнями.
Володька понимал.
В следующий раз родители пропали примерно через месяц. На этот раз пошли они не так далеко.
– У нас Западная Двина недалеко протекала, – вспоминает Владимир Степанович, – за ней – деревня Полтево, Чановичская Дача, так мы лес называли. А в нём только сформировался партизанский отряд имени Чапаева, который потом вошёл в знаменитую бригаду «Советская Белоруссия». Тогда, в начале 42-го, сложилась тяжёлая ситуация – есть было нечего. В селе ещё как-то можно было просуществовать, а у партизан не было ровным счётом ничего. Родители решили, что младших детей с собой в лес не возьмёшь, оставили на деда с бабкой. А меня, мне всё-таки шёл десятый год, забрали в отряд. Потом случилось нехорошо: отец мой, Степан Иванович, попал в руки немцам. Люди из отряда видели, как его схватили, и решили, что он погиб. Мне подробности особенно не рассказывали, жалели, наверное, мал ещё, чтобы такое про отца рассказывать.
В отряде Володя с матерью провёл несколько месяцев, после чего их переправили через линию фронта к своим. В то время образовались так называемые Суражские ворота жизни. Между немецкими армиями группы «Север» и «Центр» наша 4-я армия с помощью партизан пробила коридор шириной около сорока километров. По этому коридору вплоть до осени можно было пройти на советскую территорию. И когда за линию фронта уходила очередная группа партизанских связных, пять человек, Володю с матерью отправили вместе с ними.
А немного позднее через те же «Суражские ворота» к ним приёл... отец. Не один, с младшими братом и сестрёнкой. Оказалось, ему удалось сбежать от фашистов и прибиться к соседнему партизанскому отряду. В то время партизанскими тропами на нашу территорию конвоировали важного «языка» – коменданта Невеля. По последнему этапу, через «ворота», сопровождать его отправили Степана Ивановича, а тот на свой страх и риск взял с собой детей.
Как попасть на Венеру?
Первые наши космические специалисты приходили к цели, о которой и не подозревали, самыми невероятными путями. Вот и один из отцов советской космической навигации, Владимир Чаплинский, начал с того, что после окончания семилетки пошёл не в авиацию и даже не в электронику, а в лесной техникум. Казалось бы, где космос, а где лес? Но в жизни ничего не бывает просто так. После успешного окончания молодого специалиста распределили в ленинградскую 2-ю аэрофотолесоустроительную экспедицию. Откуда и призвали в армию. А поскольку смышлёный паренёк уже зарекомендовал себя как толковый аэрофотосъёмщик, отправили его в Даугавпилс, в военно-авиационное радиотехническое училище, где он стал авиационным радиотехником.
Служил в 56-й бомбардировочной авиационной дивизии в Мигалове, под Калинином, ныне – Тверью. Уже оттуда поступил в Можайку. А через пять лет его, краснодипломника, отправили в «четвёрку». Спросили тему дипломного проекта и устроили по специальности, в спецподразделение, занимавшееся контролем траекторий полётов.
– Сразу посадили писать эскизный проект. Кто-то писал для пилотируемых аппаратов, а я – для аппаратов дальнего космоса: лунных, межпланетных. Осенью 1960 года Сергей Павлович Королёв запустил аппараты к Марсу и Венере. К сожалению, они остались на орбите Земли. А я получил первую практику: как нужно определять параметры полёта, проводить измерения и их обрабатывать. Всякий раз мы думали: «Мы летим на Марс? Или вокруг Земли болтаемся?» Все переживали, думали, может быть, это измерения неправильные.
«Четвёрка» тогда реально была центром советской космической навигации. На её территории располагался и первый наш ЦУП – Центр управления полётами. Только тогда его называли по-другому – КВЦ – координационно-вычислительный центр. В пристройке к вычислительному центру – большой кабинет, а в нём длинный стол с зелёным сукном и огромный глобус в углу. Рабочее место Королёва, который бывал в институте почти каждый день.
– Сергей Павлович был руководителем резким. Когда говорят, что он был паинькой, не верьте. Для того чтобы с ним общаться, надо было его чувствовать. Совсем другим был теоретик нашего космоса, академик Мстислав Келдыш, который тоже у нас нередко бывал. Он был интеллигентнее, мягче, ему хватало терпения выслушать. Задаёт вопрос, ты ему докладываешь. Не всегда удаётся ответить быстро и толково. Так он тебя слушает, не погоняет, выспрашивает. Как-то было, запускали станцию к Марсу. Ночь. В зале ЦУПа холодно, дежурный сидит. Я на работе задержался, в половик завернулся и уснул. Появляется Келдыш, спрашивает у дежурного, что и как, а тот растерялся перед академиком, говорит: «Мстислав Всеволодович, сейчас тут по случаю один из специалистов остался». Растолкал меня, и я из своего половика увидел Келдыша. Знаете, не было ни удивления, ни робости, ведь общее дело делаем.
Дачный посёлок Болшево уже давно вошёл в город Королёв. В «четвёрке» и «пятидесятке», её космической «дочери», Владимир Чаплинский проработал до середины 1990-х годов. Начинал с младшего научного сотрудника, дошёл до начальника научного отдела. Участвовал в обеспечении полёта пилотируемых космических кораблей и орбитальных станций, в выполнении лунной, венерианской, марсианской программ, в создании систем космической связи, глобальной навигационной спутниковой системы ГЛОНАСС. Сегодня он главный научный сотрудник НИИ космических систем имени Максимова, профессор Московского института радиотехники, электроники и автоматики. В энциклопедии «Известные учёные» о нём говорится как об основателе научной школы «Информационно-измерительное обеспечение контроля и управления космическими аппаратами оборонного, научного и социально-экономического назначения». Среди его учеников 3 доктора наук и более 20 кандидатов. Родина отметила его труд орденом Трудового Красного Знамени и 12 медалями.
– Для меня всегда было очевидно, для чего я работаю, – говорит учёный. – Ещё дедушка Циолковский говорил, что Земля – наша колыбель, но нельзя всю жизнь провести в колыбели. В практическом смысле космос – стартовая площадка для множества земных технологий. Советская космическая программа дала существенный толчок развитию измерительной и вычислительной техники, технологии машиностроения, материалам. Затраты существенные, но при разумной организации смежные области начинают приносить доход. Нет «космической» задачи – не получишь результат, а когда получил, думаешь, как его ещё использовать. До сих пор так.
В этом году профессору Чаплинскому исполняется 90 лет. Но на пенсию он выходить даже не собирается:
– Я не могу уйти. Не представляю, что буду делать. У людей есть хобби, а у меня хобби – это работа. Мой отец был заядлым рыбаком, частенько сидел на берегу и часами глядел на поплавок. А я не понимал, как можно так бессмысленно тратить своё время. Мне до сих пор работать интересно. Я в двух институтах преподаю, учу своих и зарубежных специалистов, в каждом пуске участвую в боевом расчёте. Мы проводим измерения, определяем орбиту, даём прогноз. Я до сих пор могу ночь простоять в вычислительном центре, 24 часа провести на ногах. Это трудоголизм, он не лечится. Да и нет желания лечить.
Валерий ЧУМАКОВ
Фото: автора и из архива Владимира Чаплинского
© "Союзное государство", № 8-9, 2017
Дочитали до конца? Было интересно? Поддержите журнал, подпишитесь и поставьте лайк!