Привет всем на канале Птица–муха!
Сегодня, как и обещала, хочу рассказать, чем закончились зимние субботние посиделки у деда Митрофана.
Дед Митрофан ещё раз полюбовавшись расчищенным от снега пространством, зашёл в дом, решив продолжить приготовления к субботним посиделкам с товарищами.
Большой круглый стол застелил "парадной" клеёнкой, слазил в подпол за солёными помидорами и огурцами, заботливо, тоненькими кусочками, нарезал сальца, достал из холодильника заранее подготовленную для жарки тушку курицы, которую, ближе к приходу гостей хотел пожарить на сковородке, так как духовкой пользоваться так и не научился.
В общем, дела шли в гору, посиделки обещали быть приятными. Кабан Борька, который у деда жил вместо собаки, радостно крутился под ногами, чем и создавал атмосферу праздничной суеты. Борька в то время был ещё не полноценный боров, а подросток, но всё же уже размера очень себе приличного. А главное, он был очень воспитанным питомцем – хоть и очень не любил зиму, морозы и снежные заносы, но все свои "дела" бегал делать на улицу. А как ещё должен поступать хороший пёс? Только так.
А в это время в хате деда Григория разыгрывалась немаленькая баталия с его зловредной и жадной бабкой.
Дед Григорий с утра проснулся в хорошем расположении духа. Предвкушая приятные события в виде посиделок у своего давнего товарища, деда Митрофана, он, потягиваясь, вышел на кухню выпить стаканчик холодного молока, но там уже вертелась его благоверная, бака Маша.
Она была явно озабочена приготовлением теста, которое никак не хотело подходить с той скоростью, на которой настаивала сварливая бабка, а посему настроение у неё было "ни к чёрту", соответственно, улучшить его за счёт деда Григория было делом чести.
– Чаво вылупилси, старый хрыч? – начала бабка вместо "с добрым утром". – Чаво встал, репу чешешь?
– Ой, Машка, и ни начинай! – попытался урезонить бабку дед Григорий.
– Я ещё и начинаю яму! Бездельник! У мине, можа, уже шесть потов сошло, а он дрыхнить сибе, дялов у яво нету никаких, поглядитя вы на няво! Прынц выискалси!
– Да чаво ты до мине чипляишси с утра пораньше? Чаво тибе нада от мине?
– А таво нада, скора пироги в печку ставить, а он ещё капусты с подполу не принёс! Иди слазий, подыми мине вилок капусты, дармаед.
У деда Григория настроения поубавилось, но сильно цапаться с бабкой не хотелось, поэтому дед молча принёс из подпола вилок капусты. Он оказался слишком большим, второй – слишком маленьким, третий – слишком вялым. Наконец, дед не выдержал и в фигурных выражениях рассказал бабке, куда ей сходить и насколько там желательно задержаться. Прооравшись, бабка решила, что и такая капуста сойдёт.
– Манька, а ты скольки пирогов собраласи делать? – поинтересовался дед Григорий.
– А тибе, кака разница? Скольки сделаю, стольки и будить!
– Да, можа, ты и на мине сделашь? Нынча к Митрофану сбираюсь у карты поиграть…
– Ещё чаво мине ни хватало, вас, оглоедов, кормить, иди сибе, куды сбиралси. И без пирога обойдётися. Один до Дуньки возьму, один дома останется. – сказала жадная бабка, как отрезала.
– Ну, стара курва, – подумал дед Григорий, – я вам с Дунькой устрою посиделки!
Бабка занялась начинкой для пирогов, а дед Григорий, налив в стакан молока и отломив кусок хлеба, от греха подальше ушёл с кухни, с глаз сварливой бабки, у которой настроение после перепалки со своим благоверным заметно улучшилось.
Когда начинка была готова, бабка её выставила в холодные сени остывать, а сама побежала "до ветру". Дед в это время, кряхтя, достал спичечный коробок, в котором у него была припасена Бертолетова соль. Эту соль по случаю ему отсыпал дед Митрофан, когда у деда Григория случилась проблема с походом в "энто место". Малая щепотка соли, принятая с пищей во внутрь, очень помогала при, пардон, запорах.
Дед пробрался в сени и слегка присыпал начинку для пирогов этой солью. А чтобы вредная бабка не жадничала! Бабка с этой начинкой и напекла пирогов, один из которых забрала на посиделки к бабке Дуне, а второй остался дома.
Но время шло, и мужики стали подтягиваться к дому деда Митрофана. Посиделки удались на славу. Дед рассказал об утреннем приключении, мужики дружно посмеялись, позавидовав, что им в голову это не пришло – сами снег кидали. Вспомнили и другие розыгрыши деда Митрофана под периодическое: "Ну, мужики, вздрогнули!"
Борька крутился возле стола, ничуть не хуже любого пса, строил голодные глазки, выпрашивая себе кусочек послаще. Подобревшие мужики щедро одаривали Борьку то солёным помидорчиком, то огурчиком, то кусочком курочки – Борька ни от чего не отказывался. Дело уже шло к вечеру, когда в захмелевший мозг деда Григория пришла мысль:
– Знаете, чаво, мужики? – спросил дед Григорий, обращаясь сразу ко всем присутствующим. – А несправедливо всё енто!
– Чаво енто?
– Чаво несправедливо? – загалдели мужики.
– Вот, мы тута выпиваим, радаваимся, так сказать, жизни, а Борька цельный день на сухую. Вот, я и говорю – несправедливо. Ты бы, Митрофан, хочь бы борову сваму бражки что ли пляснул. Имеицца у тибе, нибось, бражка?
– А то? Ентава добра у мине, как мыша у катухе! – похвастался дед Митрофан. И пошёл налить Борьке бражки в его алюминиевую чашку. Борька с удовольствием принял подношение. Мужики дружно комментировали процесс поглощения боровом предложенного продукта, а когда Борька долакал содержимое чашки, подлили ещё.
Постепенно дед Григорий начал клевать носом, и дед Митрофан предложил ему пойти прилечь, отдохнуть, чем дед Григорий благоразумно и воспользовался. Спустя какое-то время уснул и Борька крепким сном, перебрав с непривычки. Дело шло к вечеру, скоро уже и расходиться пора.
А в это время бабка Маша со своей заклятой подругой, бабкой Дуней, приятно проводили время за рюмкой рябиновки и пирогом с капустой в бабки Дуниной хате. Дрова в печи, потрескивая, ласкали слух, за окошком сыпал снежок, настроение было хорошим, чему немало способствовала бабки Машина рябиновка и бабки Дунина сладкая настойка на клубнике. Вареники с творогом, приготовленные бабкой Дуней, тоже были чудо, как хороши.
Первой на себе ингредиент деда Григория, который он тайком от своей бабки подсыпал в начинку, почувствовала на себе бабка Дуня. У неё в какой-то момент громко заурчало в животе, бабка вскочила на ноги, наспех надела валенки, накинула фуфайку и стремглав выбежала из дома. Бабка Маша пожала плечами и опрокинула очередную рюмку рябиновой настойки, не забыв закусить вареником со сметаной.
Тут раздался утробный рык, бабка Маша схватилась за живот и, не замедлив, произвела с валенками и фуфайкой такие же манипуляции, которые только что проделала бабка Дуня, после чего стремглав побежала в сторону уборной.
– Подруга, подруга, – стуча в дверь туалета, лепетала бабка Маша, – ты чаво така единаличница? Давай быстрея, а то бяда будить! – взывала к своей подруге бабка, приседая от нетерпения.
– От ить незадача, – сокрушалась бабка Дуня, – сичас, сичас, потярпи, подруга, уже выхожу.
Бабка Маша влетела в освободившееся пространство, а бабка Дуня пошла в дом. Сняв валенки и фуфайку, вздохнула с облегчением. Но тут в животе опять предательски заурчало. Бабка рванула обратно.
– Манька, Манька, давай выходи, – орала бабка Дунька, подбегая к туалету.
– И с чаво енто нас так с тобой проняло? – удивлялась бабка Машка, – не иначи, как с тваих вареникав. Я ещё сама ем и думаю, жирные они у тибе каки-то получилися.
– Нет, ну вы видали? Вареники ей маи жирны! Да ни нада было сметану ложками жрать! – возмущалась бабка Дунька, – энто никак ты мине сваим пирогом отравила. Давай быстрея, ни магу больша!
Остаток вечера баки провели за тем, что, переругиваясь и обвиняя друг друга, периодически дефилировали между домом и уборной.
А тем временем в доме деда Митрофана кабан Борька и дед Григорий в глубоком релаксе выводили рулады, достойные друг друга.
Время шло, посиделки подходили к своему логическому завершению, и мужики засобирались по домам. Кинулись будить деда Григория, но все попытки оказались тщетными. Он категорически отказзывался просыпаться, и дед Митрофан решил оставить друга в покое. Мол, пусть спит.
Тут внимание мужиков привлёк особо громкий и заливистый храп Борьки.
– Вася, – обратился дед Митрофан к моему дедушке, – а у тибе ведь салазки имеюцца? Помню, мастерил внучкам? Больши таки, крепкия?
– Чаво, Григория на салазках повезём? – спросил дедушка, – ты жа сам сказал, нихай, мол, спить?
– Вася, бяги, тащи салазки! Мы Машке заместа Гришки Борьку свезём!
– А если бабка дома уже? – спросил Михалыч?
– Ну, тада веселье отменяицца, назад привезём. – постановил дед Митрофан. – Давай, Вася, скорее, а вы, мужики, давайти, снимайти пинжак с Гришки, надевайти на борова.
Мужики, хохоча, принялись за дело, а дед Митрофан тем временем достал свои семейные трусы и добавил их к Борькиному гардеробу. Пиджак натянули на Борьку, застегнув при этом на все пуговицы, надели трусы, а на голову нацепили дедову шапку-ушанку, завязав на узел под Борькиным рылом.
– Ну, чем вам не кавалер? – спросил довольный дед Митрофан.
Тем временем и дедушка подоспел с салазками. Борьку погрузили и повезли навстречу приключениям. Бабки дома не оказалось, мужики водрузили спящего Борьку на кровать деда Григория рылом к стенке, заботливо накрыли одеялом и ретировались по домам.
Спустя час, бабки, у которых посиделки были практически сорваны, переругавшись вдрызг, наконец, смогли оторваться от туалета, и бабка Маша, плюнув напоследок на крыльцо своей заклятой подруги и пообещав, что "ни в жисть, ни разу" ноги её больше в доме, в котором для неё пожалели сметаны, не будет, с подскоком торопилась домой, чтобы, если что, поближе оказаться к уборной.
Подходя к дому, она в окошке увидела свет, значит её благоверный уже дома. Первое, что услышала бабка, войдя в дом, это громкие рулады, издаваемые, как она думала, хмельным, спящим дедом.
– Нажралси, как свинья, – констатировала, будучи сама не совсем трезвой, сварливая бабка.
Она заглянула в неосвещённую каморку, где располагалась кровать деда и, возмущаясь тем, что дед завалился в постель в одежде, попробовала с него стащить шапку, но она оказалась завязанной на узел под подбородком. Бабка попробовала растолкать деда, но в ответ услышала только всплески храпа, переходящие в похрюкивание. Наконец, бабка оставила свои попытки призвать деда к порядку, бухнулась в свою кровать и засопела.
Светало. Борька проснулся и не понял, где очутился и что с ним не так. Слез с кровати и, пошатываясь, пошёл искать выход на улицу из незнакомого для него помещения. Борьке хотелось "на двор", но дверь оказалась закрытой. Борька пошёл на звуки сапа, издаваемого спящей бабкой Машей, которая, ничего не подозревая, спала, что называется, без задних ног. Борька хрюкнул, бабка пошевелилась и затихла. Тогда боров начал тыкаться мокрым пяточком в лицо спящей красавицы.
Бабка приоткрыла глаза, на неё смотрел то ли хряк, то ли чёрт в съехавшей набок шапке-ушанке и пиджаке её благоверного.
– Допилси до чёртиков, – пробормотала бабка и было хотела повернуться на другой бок, но тут до её сознания дошёл смысл увиденного.
Бабка с криками: "Чёрт! Чёрт!" резво вскочила с кровати, заметалась по комнате, схватила валенки, фуфайку и выскочила на крыльцо. Придавив дверь своим телом, кое-как обулась, натянула фуфайку, не переставая верещать, а всё это время напуганный визгом Борька ломился в двери, мечтая поскорее избавиться от этого наваждения.
Бабка с визгом побежала со двора в сторону дома своей заклятой подруги, в доме которой ноги её больше не предполагалось до скончания веков, а Борька, повизгивая, ринулся в сторону своего дома, оставляя на снегу подозрительно жёлтый след.
Дед Митрофан кипятил чайник, когда услышал за забором характерные визги Борьки. Дед Григорий ещё спал, поэтому дед Митрофан решил ему не рассказывать о вечерней проделке. Пиджак и шапка благополучно вернулись своему хозяину, да так, что дед Григорий ничего и не заподозрил. Только собираясь домой и надев пиджак, подозрительно повёл носом, учуяв неприятный запах.
– Надо баньку стопить, – подумал дед Григорий, и попрощавшись с гостеприимным хозяином, пошёл восвояси.
Бабка Маша вернулась только к обеду. Она с опаской вошла в дом, но увидела на кухне с удовольствием наворачивающего пирог с капустой своего живого-здорового, совсем не похожего на чёрта, деда.
– Неужели померещилось, – подумала бабка и ничего не стала деду рассказывать, только подозрительно возле него поводила носом – померещился запах, который хоть и не сильно, но всё же исходил от её утреннего гостя, как ей показалось спросонья.
Дед Григорий, увидев свою бабку, вспомнил так вероломно выпавший из памяти эпизод с Бертолетовой солью, но было уже слишком поздно. Баньки в этот день уже не получилось. Бабка поняла, что причиной вчерашнего конфуза были не вареники бабки Дуньки, но ей она, конечно же, "ни в жисть" не признается.
Вот такие дела.
Спасибо, что прочитали.
Другие рассказы про деда Митрофана здесь.
Другие материалы канала можно посмотреть здесь.