Рассказ-воспоминание
О полете Юрия Гагарина я узнала в школе, во время урока математики. Я училась тогда в 6-м классе. Мы занимались в первую смену в тот год. Наша школа, как и другие смоленские школы, работала в две смены, в классах было по 40 человек. Это была 7-я школа, в центре города, самая известная – потому что самая старая. Мы гордились, что в нашей школе учился еще Пржевальский. Она называлась в разные времена по-разному: мужская гимназия, мужская средняя школа, средняя общеобразовательная школа, а сейчас это гимназия №1 им. Н.М. Пржевальского.
Итак, я училась тогда в средней общеобразовательной школе №7. Помню, что в этой школе были высокие потолки, длинные узкие и темноватые коридоры, а уроки труда проходили в полуподвальном цоколе. Низкие оконца, железные засовы на дверях и холод в помещениях цокольного этажа, всегда малолюдного, заставляли вспомнить о подвалах в старинных замках.
Но в тот день у нас не было урока труда, да и весна уже наступила. Совсем недавно началась четвертая четверть, самая короткая, и, как всегда в первые апрельские дни, повеяло приближением лета и летних каникул. Начинался этот школьный день вполне обыкновенно. Шел, кажется, второй (возможно, третий) урок – математика. У нас была очень хорошая учительница математики, Антонина Ивановна – худая высокая блондинка, старая уже, как нам представлялось, лет тридцати или даже тридцати двух. Я не очень любила математику; к тому же, мне плохо давались, а главное, были неинтересны сложные алгебраические примеры, которые мы тогда проходили. Поэтому, несмотря на высокое педагогическое мастерство Антонины Ивановны и на прекрасное отношение к ней, урок ничего особенно увлекательного мне не предвещал.
Однако этот урок пошел совершенно необычно, не так, как всегда. Это особый был урок. Минут через 15 после его начала дверь в класс чуть приоткрылась, и рука в зеленом рукаве поманила Антонину Ивановну. По рукаву мы узнали Надежду Кузьминичну, нашего классного руководителя и учительницу истории, это была ее зеленая вязаная кофта. «Кузьминичну», так мы ее звали из-за редкого отчества и потому что она была «наша» – классный руководитель, наш класс тоже любил. Она была уже совсем старухой, как мы говорили между собой – лет пятьдесят, наверно. Не знаю, каким она была историком, но она была, безусловно, добра и старалась быть справедливой. «Своему» классу, то есть нам, она уделяла довольно много внимания. Это ее громкий голос командовал во время дежурства или, может, субботника: «Между плинтусом и полом три получше! Там всегда грязь скапливается – тряпкой ее, тряпкой! Хорошая хозяйка должна тереть между плинтусом и полом!» – и вот уже более полувека вспоминаю Надежду Кузьминичну, когда тру (или не тру) тряпкой «между плинтусом и полом»…
Они стояли по сторонам от порога возле чуть приоткрытой двери в класс. Из коридора невидимая нам Надежда Кузьминична взволнованным шепотом что-то сообщала Антонине Ивановне, а та поднимала брови, морщила лоб, хлопала глазами и восклицала (вначале тоже шепотом, а потом, забывшись, и вслух): «Как!? Неужели?! Это точно?! Не может быть! Но это что, по радио сказали?! Это правда?!» Ее всегда бледное лицо покрылось неровным румянцем, светло-русые, прямые, как палки, волосы вдруг растрепались, выбились из всегда гладкого пучка, образовав некрасивые «сосульки» вдоль щек…
Мы вытягивали шеи, но слов Надежды Кузьминичны все равно было не разобрать. Наконец, дверь захлопнулась, Антонина Ивановна вернулась к доске. «Все успокоились, это что за шум! – обратилась она к нам учительским голосом. – Возвращаемся к нашему новому материалу!» Она и впрямь попыталась вернуться к объяснению, даже начала писать какие-то цифры и формулы на доске. Но было это сделано без привычной учительской энергии, без необходимого при объяснении нового материала энтузиазма, и класс ее плохо слушал. Да и ее мысли, похоже, витали далеко от класса. «Ребята! – вдруг обратилась она к нам другим, не учительским, голосом, – кажется, произошло очень важное событие: кажется, человек полетел в Космос! Наша страна отправила в Космос человека, и он там сейчас летает…» Она так и сказала – «кажется». Она не могла поверить вполне, еще не поверила. Но если сообщила классу, то, наверно, поверила? В общем, новость была такова, что внушала восторг и мысль о невероятности, невозможности…
Это чувство восторженной невозможности было в тот день едва ли не главным – в первые часы, по крайней мере. Теперь, когда я вспоминаю поведение людей в те первые часы, я думаю, что это соединение радости и тревоги похоже на чувство, какое бывает, когда кто-то близкий рожает, когда должен родиться новый человек. Была радость и чувство большой тревоги за космонавта, ведь он еще находился там, в Космосе! Помню, что после этого урока нас отпустили.
До дома я добежала за пять минут. Это была среда, мамин выходной: в то время библиотека не работала по средам. Я прошла через полутемный коридорчик коммунальной квартиры, в которой мы в ту пору жили, толкнула дверь в нашу комнату… По средам мама почти всегда что-нибудь пекла, вот и теперь на табуретке возле окна стояла с выдернутой из розетки вилкой шнура остывающая чудо-печь, пахло вкусно – манным пирогом. Мама уже разрезала его по горизонтали, промочила сиропом и теперь сбивала «веничком» в плошке сметанный крем… Быстро-быстро мелькал «веничек», а глаза у мамы были наполнены радостью и тревогой одновременно, и неизвестно чем больше. По этому ее растерянно-восторженному взгляду я поняла, что она уже все знает. «Да, человек в Космосе! – воскликнула она на мой только начавший обозначаться вопрос. – Он уже час там летает! Я все жду, когда же он приземлится! Он уже должен приземлиться, что же так долго не сообщают?»
Года за два до этого у нас в доме появился телевизор. Это был черно-белый «Рекорд», почти все покупали такие. Телепередачи начинались вечером, часов в шесть. О новостях узнавали по радио. Когда я пришла, радио, конечно, было включено очень громко. Но мама включила и телевизор в надежде, что по такому случаю что-нибудь покажут. И действительно, вскоре обычная для этого времени суток «сетка» исчезла и по телевизору показали фотографию того, кто летал сейчас по орбите, а может, пробивался сквозь толщу земной атмосферы, испытывая неземные нагрузки, – в шлеме, с мальчишеской своей улыбкой, он смотрел на нас с экрана. «Гагарин» – объявили его имя… О, как сразу, с первой этой улыбки, с первой фотографии мы его полюбили! Как обрадовались объявлению о благополучном приземлении корабля! И как на всю жизнь остался в памяти этот день – и утро полета с его радостью-тревогой, и последующая многократно транслировавшаяся по телевидению торжественная встреча в Московском аэропорту, когда и глава государства, и весь почетный караул, может быть, впервые был вместе с нами, был такой же, как мы. Мы испытывали одинаковые чувства. А он, Космонавт, сблизивший нас всех – власть и народ, детей и взрослых и всех людей вообще, – так по-человечески остановился на дорожке, чтобы завязать на ботинке шнурок…
Автор: Людмила Горелик, преподаватель СмолГУ
Опубликовано: Край Смоленский. 2016. №4. С. 6-7.
Если материал вам понравился, не забудьте поставить дружеский лайк.
#край смоленский #исторические факты #энгельгард #тухачевский #дорогобуж #интересно