(часть 2)
В нашей студенческой общаге, где я весело и беззаботно проводил время, отпущенное мне судьбой до призыва в ряды Советской армии, был некто Гриша Вейсман. Невысокий, но достаточно спортивного вида паренек с характерным для его фамилии носом, шапкой светлых вьющихся волос и длинными, пушистыми, трогательными ресницами. Он смотрел на мир умными, слегка печальными глазами и может быть поэтому, иногда вызывал у окружающих некоторое раздражение.
В общежитии, как ни странно, царил культ армейщины. В то время призывали после первого куса практически изо всех ВУЗов, поэтому второкурсники, (а Гриша был на втором курсе) почти все все были только что вернувшимися дембелями.
Гриша никогда не пил, а тут внезапно, вдруг принял участие в веселой общежитской пьянке, причем развезло его довольно основательно. Разошедшись с непривычки, он громогласно объявил всем, что чуть ли не завтра направит свои шаги в военкомат и потребует, чтобы его призвали, поскольку испытывает непреодолимое желание стать настоящим мужиком. Кроме того – он не желает, чтобы за его спиной все говорили о хитровыделанных евреях (он сказал – «жидах), не желающих служить дорогой Советской Родине. Все, конечно послушали, по улыбались, да и не обратили внимания.
На следующий день Грише было плохо! Да не просто плохо, а невыносимо плохо. К жуткой головной боли и тошноте (а тошнило его прямо в комнате), добавились неимоверные муки совести. Живший с ним в одной комнате язвительный и на беду остроумный четверокурсник Олег своими саркастическими нравоучениями устроил ему настоящий ад. Тоном ворчливой еврейской мамаши он упрекал сбившегося с пути шлемазла Гришу. Мы по очереди заходили к ним в комнату, и буквально через пять минут выскакивали в коридор корчась от смеха. И самым смешным было то, что Гриша воспринимал это за чистую монету и сокрушался о своей пропащей жизни вполне искренно.
Он сидел на своей железной койке, обхватив свою светлую кудрявую голову, раскачивался с небольшой амплитудой и негромко постанывал. А когда Олег заявил, что алкоголиков в армию не берут, а Грише прямая дорога в ЛТП (закрытое учреждение для больных алкоголизмом), он сдержанно зарыдал.
К вечеру его физическое состояние улучшилось, моральное же, по всей видимости нет. Он, наверное, решил, что в том, что он так низко пал, виноват кто-то другой и этого другого нужно покарать. Конечно, кто мог еще быть виноватым кроме меня, налившего ему накануне первый стакан? И поэтому, мрачный и решительный Гриша направил свои стопы по направлению моей комнаты номер 903.
Я, в это время беззаботно болтая ногами, сидел на столе, слушал бодрый, доносящийся из радиоточки, голос, рапортующий о том, сколько центнеров с гектара чего-то там собрали колхозники Кубани, и мечтал о светлом будущем.
Гриша, не постучав, зашел в комнату. «Привет Гриш! Как дела? Оклемался?»- поприветствовал его я.
«Это тебе за все!»- заявил Гриша и широко, но неловко размахнувшись, врезал мне в челюсть. Это было так неожиданно, что я даже не пробовал как-то увернуться или закрыться. Несмотря на то, что голова резко дернулась, удара я как-то особо не почувствовал (я же уже говорил, что голова у меня была поразительно крепкая), зато почувствовал внезапный переход от благодушного настроения к крайней степени удивления, затем возмущения, а после и ярости. Гриша смотре на меня и хлопал своими чудесными ресницами. Он, вероятно, думал, что его, наполненный ненавистью удар сотрет меня с лица Земли, или хотя бы уронит. Я же, соскочив со стола и находясь от него слишком близко, подчинившись какому-то порыву резко ударил его головой.
Это было феерично! Раздался сукой резкий стук, как от столкнувшихся шаров при игре в русский биллиард. Гриша вылетел в прихожую, снес с петель дверку встроенного шкафа, и , каким-то образом оказался в шкафу. В то же мгновение, я подлетел к шкафу, вынул оттуда Гришу и четким ударом с плеча, с правой, впечатал кулак в середину его лица. Гришины пятки оторвались от пола, и он вылетел в коридор вместе с хлипкой дверью, петли которой выскочили наружу. Он, живописно раскинув руки, лежал прямо на двери в общем коридоре, пока выглянувшие на грохот из соседней комнаты девчонки не подняли его и не потащили умываться.
Таким образом, мы лишились двери, и где-то с месяц жили, просто прислоняя ее к дверному проему, а в моем небогатом боевом арсенале появился удар головой
Стать геодезистом мне было не суждено. Как оказалось, сия уважаемая, но крайне многотрудная наука абсолютно не находилась в сфере моих жизненных интересов, поскольку в Москве достаточно более привлекательных вещей. Уже в октябре, я стал довольно редким гостем в унылых стенах Института инженеров землеустройства. Сдав из зимней сессии два предмета – историю КПСС и геоморфологию (для меня и сейчас загадка область применения данной науки), лихо проскочив по тонкой границе, отделяющей веселое шалопайство от криминала, ранней весной 1987 года, едва отпраздновав совершеннолетие, я уже стоял на пороге военкомата.
продолжение следует